Трудно жить, когда видишь, что жизнь твоя большая и трудная, трудно донести ее до конца. Трудно пересчитывать, кто остался, а с кем ты еще можешь говорить… Пропал брат. Война взяла сына.
Друзья могут увидеть даже самих себя. И больно мне, что они свою жизнь так странно истратили, будто не замечая.
Серафима Густавовна умерла. С соседями смотрим друг на друга, как мачты на корабле.
Так и не узнал, как надо смотреть на океан, как встречаются и расходятся корабли, — не знаю. Балтика рядом, как подоконник. Черное море и Каспийское — уже устали. Океан — дальше.
Я по-прежнему не только не пью, но и не понимаю, зачем вырывать страницы из этой и так небольшой книги.
Пишу книгу. Недавно вышла новая, называется она «О теории прозы». Читал ли ты эту книгу, книгу о том, как проходит жизнь?
Милый брат, не растрачивай море, не укорачивай и не уменьшай его, — нам незачем жить, если мы не любим его, и что близко и что далеко. Надо идти дальше, надо опять искать новые земли, завоевывать полюс, такой далекий, что о нем нельзя даже справиться у птиц.
Человек растет сам. Скажу пошлость: есть только неумирающие деревья. Есть и будут после тебя. Они зеленеют и с каждым годом уходят от тебя.
Мне 92-й год. Это много, или — не мало. Лет так много, что годы уже могут разговаривать друг с другом и, наверное, уже поняли, что такое вселенная.
Самому мне это понять труднее.
Ты водку брось. Сам видел по Юрию Карловичу Олеше, что это такое. Надо найти свою жизнь. Надо жить, видеть и связывать явления, понимать их, — хоть это и трудно. Найти свою жизнь человеку труднее, чем дереву. Понимание этого — удерживает от зависти к ним.
Искать в мире свою жизнь, скажу, заканчивая, искать без себя — невозможно.
Приезжай ко мне. У меня собака, которая любит греться у водопроводных труб. Приезжай. Прочтешь мои книги, увидишь, что я не классик, а даже в классы не собираюсь ходить. Книг много. Из них, в крайнем случае, можно будет сделать несколько памятников или построить, как из плит, дом, в котором будет жить эхо.
Приезжай. Пить не стоит. Приезжать для того, чтобы пить, — не стоит, не стоит даже железнодорожного билета.
Жизнь — штука упорная, глядит в глаза, вспоминает сама себя и даже ссорится сама с собой.
Мы живем в Переделкине, у маленькой речки Сетуни. Хвастаются, что она — приток Москвы-реки, а через нее вливается в Волгу. Живу почти на берегу Волги. Город растет, упираясь в поле локтями, и почти уже добрался до нас.
Приезжай, дорогой, тебе надо отдохнуть. Может, вместе и подумаем, куда и для чего нам надо ехать. Волга рядом.
Книга твоя — как письмо, очень лестное. Такая лестная, что ее можно положить на стол, чтобы все видели, или рассылать в качестве рекламы. Для того чтобы полюбить кого-то, надо жить.
Целую тебя. Сколько горя ты носишь на спине. Имей в виду, я все-таки чувствую себя одиноким, одиноким работником.
А пить надо чай. Водка уже устарела. Живу без карты и календаря. Мне нужно посмотреть на тебя.
Да, совсем забыл тебе сказать: писатель — это редкая удача. Это не профессия — это достижение.
Часто думаю о холодном углу Ледовитого океана. Очень не увиден.
Виктор Шкловский
1984
Дорогой Виктор Борисович!
На закуску к Вашему горькому письму прочитал «Сентиментальное путешествие», изд. «Антеней», Л-д, 1924. Все бродит эта книга по Питеру. Я читал ее лет 35 тому назад. А сейчас хохотал очень весело, когда прочитал, как Вас запрятали в архив от большевиков и напутствовали: «Если ночью будет обыск, то шурши и говори, что ты бумага…»
Обстоятельства остановили это письмо. Продолжаю его в Доме творчества в Дубултах.
9 ноября 1978 года Вы мне писали отсюда: «Из окна виден и залив, и сильно запутавшаяся вокруг отмели река. Говорят, она длинная. Знаю, что она себе надоела и хочет куда-нибудь впасть. А дюны ее не пускают…»
Сегодня 20 июля 1984 г.
Через 2–3 недели я буду в Ледовитом океане, который все не дает Вам покоя.
Здесь, в Дубултах, я готовлю себя к арктическому рейсу — порт назначения — Колыма, Зеленый мыс. Я не пью, много и быстро хожу, дважды в день принимаю холодный душ. Все это для того, чтобы после инфаркта привести себя в хорошее физическое состояние.
Я вернусь максимум через три месяца. И сразу — прямо из Мурманска прилечу к Вам. С моря буду давать Вам радиограммы, чтобы Вы чувствовали дыхание Ледовитого океана. Рейс будет трудный, т. к. ледовые прогнозы тяжелые.
Я очень хочу сходить в море еще разок — теперь уже наверняка последний.
Нежно обнимаю Вас.
Поклон-привет всему семейству.
Вечно Ваш Вика Конецкий
20.07.84
11
Никто пути пройденного у нас не отберет
Виктору Конецкому не так давно исполнилось 60 лет. Именно в юбилейный день взял интервью у известного ленинградского прозаика журналист Евгений Невякин, что определило содержание, тональность беседы.
— Виктор Викторович, сейчас вы, вероятно, подводите какие-то итоги, думаете о прошлом, строите планы на будущее?
— Конечно, полного удовлетворения от того, что я сделал к 60 годам, у меня нет, но есть благодарность судьбе за то, что я не бросил моря. В эти страшные застойные десятилетия оно спасало меня… А что касается итогов — конечно, перенапряжение, начиная с юношеских времен, и физическое и психологическое, было очень большим, и амортизация сердца и души — очень глубокими. Кроме того, работать в таком возрасте, когда ты утрачиваешь юмор, становится все труднее. Если вы посмотрите, даже Антон Павлович Чехов к закату своих лет совершенно утратил юмор. Это касается и Зощенко, и других крупнейших юмористов. Очевидно, юмор свойствен молодым и здоровым физически и психологически людям.
— Но все же о будущем. Вы ведь что-то предполагаете еще сделать?
— Я сейчас много думаю о смерти, если говорить откровенно. Конечно, боюсь ее и внутренне готовлю себя к тому, чтобы не струсить в последний момент. Главная мечта в этом отношении — не помереть в наших больницах. Потому что я это дело прошел и знаю, что нет более жуткого места… Я вообще-то думаю, что самая легкая смерть — в бою. Потому что в бою человеку поставлена боевая задача, он в азарте боя, он выполняет приказ, он пытается сохранить себя и уничтожить противника, вот почему ему в этот момент некогда думать о смерти, и поэтому смерть в бою, вероятно, наиболее легкая.
— А что думает о жизни писатель Конецкий?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
