В большом зале все время, пока Кранц говорил, стояла жуткая тишина. Но в паузу спросил девичий голос, холодный и чистый — девушки-шедми:
— Означает ли это, что все мы обречены?
— Нет, — сказал Кранц. — Это означает, что мы должны быть крайне осмотрительными. Мы, КомКон, вместе с представителями Шеда четверть часа назад послали сообщение в Галактический Союз. Мы просим военной помощи, потому что сложились критические обстоятельства… да, всем неприятно, но другого выхода нет. И ждём ответа.
— Не будет военной помощи, — мрачно сказал шедми с косой, как у нашего Данкэ. — Союз не оказывает военную помощь.
— Особый случай, — возразил Кранц. — У нас есть живой свидетель военного преступления Земли — и нашим последним детям угрожает смерть. У меня есть некоторые основания считать, что Союз поступится принципами. Во всяком случае, они не отказали немедленно.
— А пока ждём ответа, — сказал старик Дога, — отправим к Медузьему еду, одежду с нашего склада и части сборных жилищ, чтобы разместить детей быстро и удобно. И посмотрим, как будут развиваться события.
Так здраво прозвучало, что никто не стал спорить.
Нас всё-таки покормили, хотя всем было не очень-то до еды. Субмарину снарядили мигом. Спорили, кто поедет, но Дога и пожилая улыбчивая тетка, Алёна Боргезе, президент земных «барракуд», сами выбрали. Здраво: приказ есть приказ, и спорить не о чем.
Катер и субмарина стартанули вместе, но катер был гораздо быстроходнее, поэтому мы «барракуд» обогнали сразу. А Юлька еще сказал перед посадкой задумчиво: «Вот интересно, на субмарине меньше укачивает?» — салажонок гражданский. Кранц, который пошел с нами на катер, сказал «да», предложил перебраться туда, но Юл смутился и отказался, то ли из гордости, то ли потому что тоже хотел вернуться побыстрее, всех обрадовать.
Мы вернулись на Медузий уже поздним вечером. Маяк горел, и весь берег был в огнях, а полоса прибоя светилась голубым, билась, как жидкий огонь. Шедми на нее смотрели как-то особенно.
— Светлячки, — сказал Данкэ, даже слегка улыбнулся. — Обжились…
— Только у берега, — сказал Антэ, так же мечтательно. — Пока. Ещё размножатся. Океан Второй еще будет сиять, как Океан на Шеде.
Это говорилось с такой светлой надеждой, что и мне полегчало, а Юл вообще выглядел счастливым, как школьник в праздник. Только Кранц был собран и мрачен.
* * *
Нас ждали. На пирсе под мощным фонарем стояли Алесь, Бэрей и Вера. Видно было, что стоят долго, Вера продрогла и куталась в громадный, на три таких девчонки, пуховик, а у Алеся губы были синие, как у шедми. Вид у них всех был не просто невеселый, а совсем убитый.
Когда мы сошли на берег, Вера с размаху кинулась Юльке на грудь и расплакалась навзрыд. А Алесь, увидев Кранца, как будто чуть ожил.
— Ты, значит, жив, Веня, — сказал он, очень мрачно, но с тенью облегчения. — Там правда совместная научная станция? А взрослых шедми много?
— Ну да, в общем, есть, — кивнул Кранц. — Что случилось за то время, пока отсутствовал катер, Алесь?
Алесь зажмурился, будто слезы хотел вморгнуть. Тряхнул головой, посмотрел на окаменевших шедми.
— Простите, братья. Тяжело говорить. Три часа назад получили сообщение от Гудвина. Он на полпути к Эльбе узнал по своим каналам: база уничтожена. Уцелел ли хоть кто-то — неизвестно… вряд ли. Похоже, все выжившие шедми — тут, на Океане Втором. Детям мы ещё не сказали, большинство наших тоже не знает…
— Гады! — выдохнул Юлька в бессильной ярости.
Я посмотрел на веселый прибой, вспыхивающий живым голубым огнем — и мне захотелось сигануть туда с головой. Кто-то из шедми скрипнул зубами.
— Рано, — тихо сказал Кранц. — Хоронить рано. Подождем второго сообщения от Гудвина. Похоронить успеем.
Бэрей взял его руку и прижал ладонь к лицу.
— Вэн, — шепнул чуть слышно, — они опять… снова пообещали и смертельно солгали… Как люди могут жить такими?!
Кранц погладил его по плечу, как белька, и поднял голову, чтоб видеть других шедми.
— Подождем, братья, — сказал он. — Ради Хэталь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Будто он верил в маленькую шедийскую богиньку по-настоящему…
Часть третья. Простор
…Жизни лишь только до медных труб,
Дальше — легенда…
О. Медведев
…Генерал! Наши карты — дерьмо. Я — пас…
И. Бродский
…Я — Земля! Я своих провожаю питомцев…
Е. Долматовский
15. Хэлга
Мне снова приснился тот самый кошмар.
Братишка Элгрэ, стрелок: «Орка, мы горим. Мы горим, брат. Куда наводить, брат? В двигатели?» — и я просыпаюсь рывком. Элгрэ просыпается тоже: у нас телепатическая связь, не воевавшим — не понять:
— Что, снова катапультировались, Орка?
Я тру виски, заставляю себя дышать. Еле проталкиваю горячий густой воздух в лёгкие. Душно. От жары я весь в испарине, грива липнет ко лбу и к спине, от влажной духоты нет спасения.
— Снова, — бормочу я. — Не повезло тебе с командиром, Отшельник… который раз катапультируемся — а я всё никак не могу понять, лучехват меня, что ли, дёрнул…
Элгрэ улыбается. Лицо — прозрачное в мёртвом жёлтом свете крохотного ночного светильника, глаза ввалились, грива мокрая от пота, словно он только что вынырнул из воды.
И я счастлив, что вижу его. Что он говорит, дышит, живой. Что он рядом.
Сердце потихоньку успокаивается.
— Ты же воин Северо-Запада, — говорит он, и я не слышу в его тоне упрёка, только беззлобную насмешку. — Твои предки считали доблестью не просто смерть в бою, а мучительную смерть…
— Но кто ж знал…
— Кто ж знал… — подхватывает он в тон, улыбаемся оба.
Глубина отчаяния и кошмара отпускает меня. Ощущение такое, будто поднимаюсь к солнечной поверхности из бессветной ледяной бездны. Очень хочется поднять ставень, увидеть чёрное звёздное небо… останавливает осознание: не увидим.
Небо Эльбы — пустое и мутное. В пыльном знойном мареве не видно звёзд. Элгрэ снова догадывается. Он выключает светильник. Мы оба смотрим на голографическую картинку на стене: прибой, мерцающий светлячками, добрая луна — Око ночи — смотрит на него из прозрачной выси…
— У Океана Второго — два спутника, — тихо говорит Элгрэ. — Но малого почти не видно; Окэ говорил, что небо там — как дома.
В такие моменты мне не стыдно, что я в последний миг врубил катапульту. Надежда — как далёкий маяк; от неё щемит сердце, сжимаются ноздри, это больно, но не хочется полного покоя смерти.
Еще не всё потеряно.
Мой брат.
Мои братья и сестры.
Дети, которых мы скоро увидим. Верю, изо всех сил верю, что скоро увидим. Под небом, похожим на наше. Как в героической сказке.
Если перестать верить — надо сразу же умереть. Отчаянье удушит.
* * *
Выставив отсюда земных военных, люди Вадима почему-то решили, что нам неудобно жить вместе. Хотели расселить нас по отдельным помещениям, разделить стенами. Уморительная Лида — бегает и очень смешно колышется на бегу — хлопотала больше всех. Пыталась научить нас словам «личное пространство». Уверяла, что оно нам нужно, это пространство, что мы тоскуем, потому что этого пространства нет. Хорошо, что нас понимает Вадим: он убедил её оставить нас в покое.
Противоестественно засыпать одному, просыпаться одному. Я знаю, каково это: из меня пытались выбить какие-то сведения, меня пытали: нас с Элгрэ заперли порознь. Один, отгороженный от всего мира стенами. Быстро чувствуешь, что сходишь с ума. На Земле так наказывают преступников.
Позволение покончить с собой — светлейшее милосердие по сравнению с этой жуткой пыткой. Смягчённый аналог пытки у людей называется «личным пространством» и считается комфортом. Вдобавок женщины почему-то должны жить отдельно.
