мозг дает сбой. Представьте, что вы приехали в Йеллоустонский национальный парк. Припарковав автомобиль, вы идете гулять в лес и внезапно видите неподалеку медведя. Вас тут же обуревает страх, потому что миндалевидное тело, часть первоначальной эмоциональной (лимбической) системы, сигнализирует об опасности и велит вам убегать. Как поступить?
Ваш мозг эволюционировал, чтобы помочь вам выжить и принимать наилучшие решения за доли секунды в опасных ситуациях. И хотя миндалевидное тело велит убегать, оптимальный вариант – сдержать эмоции, которые оно вызывает, и проанализировать перспективы. Вероятно, у вас будет больше шансов выжить, если вы замрете: тогда медведь вас не заметит. Или вам следует издавать громкие звуки, чтобы отпугнуть зверя, и вооружиться большой палкой. А может, лучше всего просто достать телефон и позвонить смотрителям парка. В любом случае вы будете в состоянии принять решение, только если сознательно преодолеете эмоциональный порыв. Нейробиологи называют этот процесс когнитивным контролем. За принятие решений и когнитивный контроль отвечает новейшая и наиболее развитая часть мозга – префронтальная кора. Чем вы старше и опытнее, тем выше вероятность того, что ваша префронтальная кора отвергнет настойчивый посыл миндалевидного тела и вы никуда не побежите.
Но если, предположим, вы так сильно напуганы, что префронтальная кора уже не может противостоять страху, то миндалевидное тело побеждает и вы со всех ног несетесь к машине. Медведь громко рычит и бросается в погоню. К счастью, вы успеваете добежать до автомобиля и в последний момент захлопнуть за собой дверь. Вы спаслись. Мозг извлекает уроки из жизненно важного опыта: гиппокамп формирует долгосрочное и эмоционально окрашенное воспоминание о медведе и решении бежать, связанное со страхом, который пробудила амигдала.
Система, включающая миндалевидное тело, префронтальную кору и гиппокамп, нужна прежде всего для того, чтобы учиться на основе пережитого опыта и лучше реагировать на подобные обстоятельства в будущем. Так что, если вы вдруг снова столкнетесь с диким зверем, активируется воспоминание о той самой встрече с медведем и память автоматически подскажет, что делать: «Елки-палки, еще один медведь? В прошлый раз я выжил, потому что убежал, значит, надо повторить!»
Но что, если первоначальный опыт был травмирующим и ужасным? Например, медведь успел цапнуть вас за спину до того, как вы запрыгнули в машину. Возможно, что в таком случае амигдала сформировала травматическое воспоминание, связанное с эмоциональным накалом. Оно настолько мощное, что при активации подавляет функции префронтальной коры и препятствует когнитивному контролю. Более того, в будущем это воспоминание могут вызывать обстоятельства, лишь отдаленно напоминающие исходное событие. Например, вы увидите какое-нибудь пушистое животное (да даже соседского пуделя!) – и воспоминание активируется, заставляя миндалевидное тело реагировать так, словно перед вами снова смертельно опасный медведь: «Черт, надо бежать!»
Другими словами, люди, страдающие ПТСР, не могут отличить детали нового опыта от вызвавшего травму, и миндалевидное тело с гиппокампом заставляют их испытывать такую же эмоциональную напряженность, какая наблюдалась во время исходного события. Так произошло с Адрианной Хаслет.
В 2013 году в солнечный День патриота она стояла у финишной черты Бостонского марафона всего в нескольких метрах от рюкзака с бомбой, сделанной из паровой скороварки. Взрывом ей оторвало ногу. Это очень страшное потрясение для любого человека, для Адрианны же, посвятившей свою жизнь танцам, происшествие было особенно болезненным. Ее амигдала послала мощнейший эмоциональный сигнал гиппокампу, который сохранил травматическое воспоминание о теракте и его жутких последствиях.
Через несколько месяцев, когда ее уже выписали из Массачусетской больницы общего профиля, Адрианна, находясь дома в Бостоне, снова услышала громкие взрывы. Это был праздничный фейерверк в честь Дня независимости США. Он активировал воспоминание о взрыве на марафоне и вызвал чувство ужаса, который девушка испытывала, лежа на залитом кровью тротуаре Бойлстон-стрит. Обезумев, Адрианна набрала 911 и умоляла диспетчера прекратить фейерверк.
Большинство из нас сталкивалось с данным феноменом во время драматических и неожиданных, но не таких уж страшных событий. В этих случаях он проявляется в более слабой, непатологической форме. Многие могут вспомнить, где находились, когда услышали о покушении на Рейгана, узнали о взрыве шаттла «Челленджер» или увидели кадры терактов 11 сентября. Это так называемые воспоминания-вспышки – щадящий и лишенный эмоционального воздействия эквивалент шокирующих воспоминаний, не позволяющих спокойно жить пациентам с ПТСР.
Недавнее исследование показало, что, если принять препарат, ухудшающий память, вскоре после травмирующего события (пусть даже через несколько часов), это может значительно смягчить проявления ПТСР, поскольку гиппокамп не успевает полноценно сформировать травматическое воспоминание (данное изыскание было основано на работе Эрика Канделя, показывающей, как кратковременные воспоминания закодированы в долгосрочной памяти). Кроме того, оно указывает на изменчивость нашей генетической предрасположенности к ПТСР. В механизмах мозга, контролирующих возбуждение, тревогу и настороженность, задействованы конкретные гены. Судя по всему, именно от них зависит, проявится у человека ПТСР или нет. И хотя ПТСР может развиться у каждого, кого подвергают длительному или сильному стрессу, порог у всех разный.
Динамика работы системы, включающей миндалевидное тело, префронтальную кору и гиппокамп, помогает объяснить, почему у меня появились симптомы ПТСР после падения кондиционера, а не после ограбления, и почему гибель сына так разрушительно повлияла на мистера Кронски, а на его жену – нет. Ключевой фактор – когнитивный контроль.
Во время ограбления префронтальная кора позволила мне сохранить хладнокровие и почувствовать (хотя это ощущение могло быть иллюзорным), что я контролирую ситуацию благодаря убежденности в отсутствии какой бы то ни было угрозы – ведь я решил повиноваться бандитам. А поскольку я избежал серьезных травм и значительных потерь, гиппокамп сохранил воспоминание, сформированное при когнитивном контроле. Когда же у меня из рук выскользнул кондиционер, я ничего не мог с этим поделать – мне оставалось только крикнуть, чтобы никто не пострадал. Не было никакого когнитивного контроля – ни реального, ни иллюзорного, – способного приглушить сигнал, поданный миндалевидным телом. Из-за этого гиппокамп записал воспоминание такое же яркое, как светодиодный экран на стадионе.
У мистера Кронски все было по-другому. Управление автомобилем дало ему ощущение как когнитивного, так и физического контроля над ситуацией, но в действительности он почти никак не мог повлиять на обстоятельства аварии, в которой был и пассивной жертвой, и сторонним наблюдателем. Следовательно, его гиппокамп записал воспоминание, сочетающее эмоциональный удар от гибели сына с чувством вины от осознания собственной роли в этом событии. В его случае когнитивный контроль стал психологической ловушкой, которая бесконечно мучила его вопросами «А что, если…»: «А что, если бы мы не уехали так рано?», «А что, если бы я выбрал другой маршрут?», «А что, если бы я сбавил скорость перед перекрестком?» и так далее.
Поскольку после ограбления я остался цел и
