«Сталин передал мне написанный от руки документ и попросил прокомментировать его. Это был план покушения на маршала Тито… Я сказал Сталину, что в документе предлагаются наивные методы ликвидации Тито, которые отражают опасную некомпетентность в подготовке плана».
Далее в книге П. Судоплатова воспроизводится текст письма МГБ Сталину, в котором излагаются возможные методы уничтожения И. Б. Тито и называется исполнитель акции – И. Р. Григулевич. Последний был крупным советским разведчиком, участником покушения на Льва Троцкого. После войны Григулевич по заданию советской разведки добился назначения на пост Чрезвычайного и Полномочного Посланника Коста-Рики в Италии и одновременно в Югославии и сумел получить доступ в круги, близкие к Тито.
Один из предлагаемых руководством НКВД вариантов предусматривал, что в ходе личной аудиенции у Тито Григулевич выпустит из специального механизма дозу бактерий легочной чумы, что, как писали авторы плана, вызовет «заражение и смерть Тито и присутствующих в помещении лиц». Самому Григулевичу (Максу) предварительно должны были ввести противочумную сыворотку.
Сталин, как пишет Судоплатов, «не сделал никаких пометок на документе. Письмо не было подписано». Вождь, однако, подчеркнул, что «это дело надо еще раз обдумать, приняв во внимание внутренние „драчки“ в руководстве Югославии». Далее он заметил, что к этому вопросу следует подойти «исключительно ответственно, чтобы избежать провала, подобного тому, который имел место в Турции в 1942 году, когда сорвалось покушение на посла Германии фон Папена».
Что касается несостоявшегося убийцы маршала Тито, то позднее он стал видным советским историком, членом-корреспондентом Академии наук СССР, автором более чем десятка книг, посвященных истории Латинской Америки и католической церкви и выходивших или под фамилией Григулевич, или под псевдонимом Лаврецкий.
Китайский лидер Мао Цзэдун всю свою жизнь был сталинистом и поссорился с Советским Союзом только тогда, когда к власти там пришли реформаторы.
В США либералы – противники вьетнамской войны прочили Хо Ши Мина на роль азиатского Тито, и добились бы, наверное, своей цели, если бы не глупость тамошнего Госдепа[400].
Фактически Хо Ши Мин был яростным противником Тито и сразу же отказался от установления дипломатических отношений с Югославией. Портреты Сталина вывешивались в общественных местах Ханоя вплоть до 1982 года.
В Европе одни лишь греческие коммунисты сразу установили отношения с Югославией – своим главным поставщиком оружия, но и они скоро разорвали отношения с ней. В 1949 году Сталин бросил греческих коммунистов на произвол судьбы, вынудив их тем самым прекратить гражданскую войну.
Ссора со Сталиным действительно лишила Тито всех шансов заполучить Триест или какое-либо другое местечко в Венеции-Джулии[401]. Еще перед ссорой он предложил отказаться от Триеста в обмен на маленький город Горица, населенный в основном словенцами.
После резолюции Информбюро Тито вернулся к своей прежней твердой линии – требованию получить город и сам порт Триест.
Армия теперь находилась в состояния боеготовности на всех югославских границах, готовясь отразить нападение с Востока и совершить при случае бросок на Запад.
Твердая и агрессивная позиция Тито по отношению к англо-американскому присутствию в Триесте оставалась неизменной вплоть до того времени, когда он стал получать оружие и финансовую помощь с Запада.
Резолюция Информбюро была для проигравшей на выборах в парламент 1947 года Итальянской компартии благословением – главным образом потому, что она поддерживала притязания Югославии на Триест. Теперь итальянские коммунисты стали самыми ярыми антититовцами, тогда как в самом Триесте партия раскололась по этническому признаку. Произошли уличные столкновения, во время которых итальянские коммунисты убивали и даже кастрировали своих словенских товарищей.
Сталин учредил антититовскую пропагандистскую организацию «Видали», названную по имени главы коммунистической ячейки Триеста Витторио Видали, отъявленного головореза, прославившегося убийствами троцкистов в Мексике. Его триестские приверженцы продолжали осуществлять вооруженные акции против англо-американских войск, христианских демократов и фашистов. Теперь они единодушно сходились на том, чтобы Триест оставался итальянским.
Итальянские коммунисты, так же как и триестинцы правых убеждений, осаждали здания кинотеатров, в которых демонстрировался фильм «Город скорби» – его название было взято из строк дантова «Ада», хотя относилось это название скорее к городу Фиуме (Риеке), чем к преисподней.
Действие кинокартины происходит в 1945 году, когда итальянцы со страхом ожидали вторжения коммунистов-титовцев.
Главный герой, молодой итальянец, замышляет вместе со своей невестой бегство из родных мест, но попадает на глаза похотливой женщине-офицеру из сербского партизанского отряда, щеголяющей в бриджах, сапогах по колено, фуражке с красной звездой и с револьвером на боку. Она ставит героя перед выбором: или постель – или концлагерь. Юноша пытается бежать и, насколько мне помнится, платит за свою целомудренность собственной жизнью.
Сюжет был не слишком убедителен, поскольку мужчины-итальянцы не отличаются особым постоянством в любви. Я подозреваю, что многим из них наверняка понравилась бы идея отдаться во власть сербской женщины в высоких сапогах.
Как бы то ни было, триестинские итальянки были в восторге от фильма и плакали на протяжении всего сеанса.
Несмотря на сохранявшуюся напряженность на границе, проходящей вдоль гор, у подножия которых находится Триест, туда продолжали прибывать огромные массы беженцев. Хотя многие из тех, кто переходил границу, были югославами, постоянно росло число перебежчиков «коминформовских» стран, таких, как Венгрия, Румыния и Болгария. Из своих газет они узнали о нападках на Тито и бежали в Югославию в надежде на то, что эта страна фактически перешла на сторону Запада.
Югославские власти не особенно приветствовали этих антикоммунистов, однако обратно их не возвращали, использовав в течение нескольких месяцев где-нибудь на стройке, после чего выталкивали на границу с Триестом. По жутким стандартам коммунизма образца 1949 года югославы выглядели людьми гуманными. Они обращались с иностранцами – жертвами Сталина лучше, чем сам Сталин обращался со своими подданными.
Кое-кто из беженцев, особенно венгры, носили на себе шрамы от пыток, которым они подвергались у себя на родине, однако никто из тех, с кем я встречался, ни разу не жаловался на подобное обращение в Югославии.
Беженцы-югославы рассказывали о нищете, принудительной коллективизации, тяжком труде на фабриках и всеобщей скудости жизни, но никто не говорил о том, что жил в обстановке страха.
Становилось ясно, что уже в 1949-1950 годах Югославия трансформировалась в коммунистическую страну иного типа, а идеология, здесь утвердившаяся, получила впоследствии название «титоизм».
ГЛАВА 13
Титоизм
Ссора Милована Джиласа с Тито проходит лейтмотивом через все объемные тома его мемуаров. Наиболее подробно она излагается в «Упадке и разрушении». Многие нюансы этого важного момента по-новому высвечиваются в превосходной работе Стивена Клиссолда «Джилас: прогресс революционера». В конце 30-х годов Клиссолд работал младшим преподавателем в университете Загреба, а затем стал сотрудником британского консульства. Во время войны он служил в военной миссии Маклина. По ее окончании он перешел на работу в посольство Британии в Белграде. Его книга свободна от налета раздражительности, который отличает многих англичан, а также сербов и хорватов, находившихся в Югославии во время войны и сразу после ее окончания.
Конкретного месяца или года, когда Югославия превратилась из сталинистского полицейского государства в открытое общество, – не существует. Когда в августе 1951 года я побывал в Загребе, меня повергло в ужас убожество магазинов, кафе и одежды, но самое тяжкое впечатление производила атмосфера подозрительности и тревоги в обществе. Немногим более двух лет спустя, снова приехав в Югославию, чтобы провести в Белграде и Загребе восемь месяцев, я увидел страну в значительно лучшем материальном состоянии. Люди перестали бояться разговоров с иностранцем. Даже в 1953 году Югославия была гораздо либеральнее Советского Союза или любой другой страны в Восточной Европе и оставалась таковой до окончательного распада коммунистической системы.
Хотя существовали такие страны, как Польша, и, до известной степени, Венгрия, где люди могли высказывать свое недовольство коммунизмом, они смотрели на свои правительства как на иностранцев-оккупантов, каковыми они в действительности и являлись.
