— Что мне делать теперь? — спросил Саладин, когда приступ прошел.
— Лежать на спине и только на спине, — ответил лекарь, чуть приподняв голову от ковра. — Лучше не вставать и ни в коем случае не сидеть. Со временем позвонок, возможно, вернется на прежнее место, и боль отступит.
— Сколько ждать?
— Месяц. Или два. Бывает, полгода…
— Пошел прочь, пес облезлый! — выругался Саладин.
Лекарь ползком выбрался из шатра, не смея даже встать на четвереньки. Следом заглянул перепуганный Аль-Адил. Саладин молча указал брату место рядом.
— Лекарь выполз из шатра с лицом покойника, — тихо сказал младший брат. — Стрела задела тебя?
— Это спина! — сердито сказал Саладин. — Сын собаки, выдающий себя за лекаря, боится лечить ее, утверждая, что я могу умереть.
— Если так, то пусть он забудет свое ремесло!
— Ты сговорился с ним? — спросил султан, подозрительно глядя на младшего брата.
— Нет.
— Ты хочешь, чтоб я жил, мучаясь от боли? Лежа на ковре, как гнилое бревно?
— Да!
— Почему?
— Потому что мамлюки идут на смерть, даже если ты не выходишь из шатра! Им достаточно знать, что ты здесь, с ними. Если тебя (да не оставит нас Аллах милостями!) не станет, они тут же вернутся в Египет. Они устали от войны и хотят отдыха. Ни я, наместник Египта, никто другой не сможет их удержать. Но пока ты здесь, ни один мамлюк не смеет думать об отступлении.
«Я был несправедлив, считая Аль-Адила недалеким, — подумал Саладин, огромным усилием воли стараясь заставить себя забыть о боли. — Он многому научился. Кровь… Он тоже сын Аюба»…
— Войско на приступ поведешь ты! — тихо произнес султан.
Аль-Адил молча поклонился.
— Скажешь своим мамлюкам, что Саладин решил дать тебе возможность отличиться, они разнесут это по лагерю. Они ведь любят тебя, — несмотря на боль, Саладин усмехнулся уголками губ, — и не упустят возможность похвастаться. Все подумают: я не выхожу из шатра, потому что не хочу мешать брату. Но каждый шаг ты будешь сверять со мной.
— Повинуюсь, Несравненный!
— Ночью засыплете ров перед воротами. Объяви, что каждый мамлюк удостоится великих наслаждений в раю, если бросит в ров пять камней. Но действуй с опаской. Зародьяр хитер: сегодня он едва не снял осаду одним выстрелом. Счастье, что ты заметил стрелу!
— Она летела с донжона. Крепостной арбалет. Иншалла!
— Четыре сотни шагов… В моем войске никто не сможет попасть в одинокого всадника на таком расстоянии! А они вдобавок безошибочно определили, в кого метить. Помни это!
— Я велю мамлюкам держать щит в левой руке, а в правой нести камень.
— Этого недостаточно. Поставь для охраны две сотни лучников и укрой их щитами. Нет ничего страшнее ночных стрел, что летят никем невидимые и разят, как гнев Аллаха! Камни будут сыпаться в ров шумно, вы не услышите ни скрипа тетив на стенах, ни свиста стрел. Поэтому постарайтесь под покровом темноты принести хворост к замку и зажечь костры.
— Франки увидят наших воинов!
— Куда важнее, что будем видеть мы. Страшен неизвестный враг, поражающий тайно; противник, присутствующий явно, не пугает. Со стен будут пускать стрелы, наши лучники станут отвечать. Это обычно для осады. Мы потеряем несколько десятков мамлюков, зато другие не разбегутся в страхе.
— Мне никогда не стать таким, как ты, брат! — вырвалось у Аль-Адила.
Этот наивный возглас порадовал Саладина, несмотря на боль. Сейчас брат не льстил.
— Трудно ожидать, что Зародьяр ночью решится на вылазку, — продолжил султан. — Это не Тир с его тайными ходами; пока в Азни опустят мост и откроют ворота… Но все равно держи наготове три сотни всадников. Будь настороже, особенно к рассвету. К этому времени мамлюки устанут носить камни, у стрелков заноют руки от натягивания тетивы, а глаза перестанут ясно видеть врага. Всадников от долгого ожидания потянет в сон. Это самый лучший миг для вылазки!
— Я буду там! При мне ни один мамлюк не посмеет заснуть!
— Как только закончите со рвом, устанавливай щиты для прикрытия лучников. И готовь лестницы. К вечеру все закончишь. Ночь отведем для отдыха войска, а с рассветом пойдем на приступ.
— Стоит предложить Зародьяру сдаться!
— Если б он думал о сдаче, то не стал бы стрелять в меня.
— Возможно, увидев наши приготовления и множество воинов у стен, он устрашится?
— Его не устрашит сам шайтан! Я трижды осаждал замок Зародьяра. В последний раз франки съели не только лошадей, но всех крыс внутри стен. По утрам они лизали росу с клинков мечей и своих панцирей — другой воды в замке не было. Несколько малодушных франков перебежали к нам, поэтому мы знали это. Я предложил Зародьяру почетную сдачу: он покидает замок со всем вооружением и уносит все, что захочет. Он отказался. Тогда я сказал ему, что через несколько дней замок некому будет защищать — внутри останутся лишь мертвые.
— Что он ответил?
— Улыбнулся: не хочет лишать воинов Аллаха удовольствия таскать из замка трупы врага. Даже умирая, он насмехался над нами… — задумчиво сказал Саладин. — Мы разговаривали в шатре, с глазу на глаз. Я предложил ему воды. Холодной, полной талого снега, доставленного ночью с далеких гор. Губы у Зародьяра были сухи, как пустыня в Аравии, я читал в его глазах невыносимую жажду. Но он отказался пить…
— Почему?
— Я тоже задал этот вопрос. Зародьяр ответил, что он не может себе это позволить в то время, как его воины не могут даже сглотнуть — так сухо в их ртах. Я заметил, что сейчас никто из них не видит нас. Знаешь, что ответил франк?
— Нет.
— Воины его поймут, что он пил. В глазах комтура не будет тоски по влаге. Воины, конечно, промолчат, но своего предводителя уважать перестанут. «Я не смогу тогда вести их на верную смерть!» — сказал франк. И ушел…
— Что сделал ты, Несравненный!
— Снял осаду. В тот же день.
— Тебя восхитило благородство многобожника?
— Я понял, что замок простоит еще несколько дней. А мои мамлюки уже не хотели воевать. Половина их за время осады погибла или умерла от болезней. У нас было плохо с водой и кончалась еда. Если б я не отдал повеление отступить, войско ушло б само. Но я повелел, и мамлюки заревели от радости. Они подняли на руки меня вместе с конем и несли до самого шатра. Если ты не можешь воспрепятствовать чему-то, то постарайся это возглавить, брат!
Аль-Адил склонился и поцеловал руку Саладина.
— Я каждый день благодарю Аллаха за то, что он милосердно позволил мне быть твоим братом!
— Иди! — устало велел султан.
Аль-Адил торопливо выбежал вон. Саладин, почувствовал, что боль слегка поутихла, и смежил веки. Следовало отдохнуть, пока действовало питье робкого лекаря…
* * *
Камни сыпались в ров всю ночь. В сполохах пламени от зажженных костров мамлюки сплошной массой подтекали к стенам и, освободившись от ноши, закрывались щитами и спешили в темноту. Со стен не стреляли. Мамлюки, вначале больше думавшие о том, как не получить стрелу из темноты, чем о будущих райских наслаждениях, и потому выбиравшие камни поменьше, быстро поняли, что защитники замка этой ночью тревожить их не станут. Остаток ночи они таскали камни добросовестно, забросив щиты на спины или вовсе без них — и не прогадали. Зато сарацинские стрелки, охранявшие войско, измучились. До рези в глазах они смотрели вверх, пытаясь различить меж зубцов тень врага, то и дело всполошено пускали вверх стрелы, но ответа не дождались. Удивленный таким поведением франков, Аль-Адил с рассветом пришел в шатер Саладина.
— У Зародьяра мало людей, — твердо сказал султан, — и он решил не расточать их понапрасну, подставляя под наши стрелы. Старый волк умен. Он не мог помешать нам засыпать ров — и не стал делать этого. На всякий случай поставь у стен свежих стрелков, но, думаю, щиты для их защиты мы установим спокойно. Поднесите поближе лестницы.
— Зародьяр проведет вылазку и сломает их.
— Если ты уведешь стрелков и всадников прикрытия от стен, момент он использует. Но попусту рисковать гарнизоном не станет. Сделай! Лестницы тяжелые, если тащить издалека, люди устанут прежде, чем доберутся до замка.
— Стена, выходящая к долине, не позволяет поставить больше шестнадцати лестниц ряд. Я проверил.
— Этого мало. Зародьяр скопил силы для отражения приступа, шестнадцать лестниц сбросит даже полсотни защитников.
— Имад, которого ты помиловал, нашел на скале у западной стены небольшую площадку. Лестницу туда не втащить, но если бросить на стену веревку с кошкой… Сильные воины смогут подняться!
— Им придется снять панцири, кольчуги и даже шлемы, — задумчиво сказал Саладин. — Решиться на такое могут только истинные моджахеды! Они есть?
— Имад и еще четверо.
— Сотник желает искупить вину? — хмыкнул султан. — Скажи ему, что станет повелевать тысячей, если откроет мне ворота Азни.
