Мне этот бой запомнился еще и по другой причине. Дело в том, что перед самым нашим отходом одна вражеская пуля вонзилась в ствол дерева, пролетев всего в нескольких сантиметрах над моей головой, которую я в тот момент зачем-то высунул. Находившийся рядом со мной Хеонель Родригес отругал меня за то, что я не остерегаюсь и подставляю лоб всякой шальной пуле. Потом по дороге он рассуждал со мной в полушутливом тоне о том, что у него больше шансов дожить до победы революции, ибо он не рискует понапрасну жизнью, разве только в необходимых случаях. А так как Родригес был по специальности инженер, то он подкреплял свои слова математическими выкладками. То, что он не рисковал никогда понапрасну жизнью, было действительно так, хотя это не мешало ему быть смелым, решительным и умелым воином. Но, к сожалению, он не дожил до конца революционной войны. Спустя несколько месяцев после боя под Мар-Верде он погибнет, участвуя в отражении яростного наступления правительственных войск против Повстанческой армии.
Ночь мы провели на берегу реки. Нами принимались все необходимые меры, чтобы не позволить противнику застать нас врасплох и, если бы он попытался атаковать, дать ему решительный отпор, прежде чем отойти к долине Эль-Омбрито.
Альтос-де-Конрадо
Дни после боя при деревне Мар-Верде были заполнены лихорадочной деятельностью. Мы понимали, что повстанцы еще не были достаточно подготовлены, чтобы вести длительные боевые действия, эффективно проводить операции по окружению противника и противостоять его фронтальным атакам. Вот почему мы продолжали оставаться в обороне в долине Эль-Омбрито, соблюдая все необходимые меры предосторожности. Эта долина находится в нескольких километрах от деревни Мар-Верде и, чтобы добраться туда, нужно подняться по шоссе, ведущему в Санта-Анну, и переправиться через небольшую горную речушку Гуайябо. Можно, правда, добраться в Эль-Омбрито и другим путем: идти вдоль той же речки Гуайябо на юг, мимо холма Ботелья, и перейти на шоссе, которое ведет из Мина-дель-Фрио.
Нужно было обеспечить оборону всех этих подступов и организовать постоянное наблюдение, чтобы не быть застигнутыми врасплох противником, если бы тот стал продвигаться прямо через леса. Главный обоз был переправлен в район Ла-Меса, дом Поло Торреса. Туда же были отправлены и раненые. Единственным раненым, который не мог сам передвигаться, из-за ранения в ногу, был Жоэль Иглесиас. Отряд Санчеса Москеры расположился лагерем в самой Санта-Анне, другие подразделения противника двигались по дороге из Калифорнии, и точное место, куда они направлялись, нам не было известно.
Спустя четыре или пять дней после боя при Мар-Верде прозвучал сигнал боевой тревоги. Отряд Санчеса Москеры продвигался по наиболее удобной дороге, ведущей из Санта-Анны в Эль-Омбрито. Немедленно были предупреждены все те, кто готовил засады, и проверены мины. Наши первые самодельные мины имели весьма примитивный взрыватель, ударный механизм которого состоял из простого гвоздя и пружины. Они так ни разу и не взорвались во время боя при Мар-Верде, не сработали они и на этот раз. Через некоторое время на командном пункте услышали стрельбу, а затем поступило сообщение о том, что бойцы вынуждены отступить, так как мины не сработали, а противник с боем продолжает продвигаться вперед. Наши бойцы все же успели нанести противнику кое-какие потери. Их первой жертвой был толстый, высокого роста сержант, вооруженный пистолетом, который на коне возглавлял вражескую колонну. Лейтенант Энрике Нода и боец, по прозвищу Мексиканец, стреляли в него с близкого расстояния, и их описания этого человека совпадали. Говорили, что были и еще убитые. Но факт остается фактом – отряд Санчеса Москеры вынудил нас отступить. Спустя несколько недель ко мне пришел крестьянин по фамилии Брито, чтобы поблагодарить нас за великодушие. Этот крестьянин рассказывал, что батистовцы заставили его показывать им дорогу и, двигаясь впереди колонны, он видел, как наши парни только целились в него, а стреляли мимо. Брито сообщил мне, что потерь в этом столкновении не было. Они имелись около Альтос-де-Конрадо.
При наших скудных огневых средствах позиция, которую мы занимали, была настолько трудна для обороны, что мы даже не стали отрывать окопов, а использовали старые оборонительные укрепления, предназначавшиеся для защиты подступов с стороны Минас-де-Буэйсито. Противник, продолжая продвигаться по шоссе, стал угрожать нашим людям, находившимся в засадах. Поэтому всем бойцам был дан приказ к отходу. Никто из местных жителей не остался в этом районе, за исключением некоторых крестьян, у которых хватило мужества противостоять жестокостям батистовских карателей или которые тайно поддерживали связь с врагом.
Мы немедленно отступили по дороге, ведущей к Альтос-де-Конрадо. Альтос-де-Конрадо – это всего лишь небольшая гора в Сьерра-Маэстре, на самой вершине которой жил крестьянин Конрадо. Этот товарищ был членом Народно-социалистической партии и с первого же момента вступил в контакт с бойцами Повстанческой армии, выполняя для нее важные поручения. Он эвакуировал свою семью, и дом стоял пустой.
Это место очень подходило для устройства засады. На вершину горы можно было подняться лишь по трем узким тропинкам, которые, извиваясь, бежали по крутому склону, покрытому густым тропическим лесом. Другим же путем взобраться на эту гору было очень трудно, так как со всех сторон она была надежно защищена отвесными скалами.
Напасть на отряд Санчеса Москеры было решено в том месте, где дорога расширялась и проходила рядом с небольшим участком вырубленного леса. В первый же день мы заложили в печке дома две мины. Расчет был прост: если батистовцы войдут в дом и станут разводить огонь, произойдет взрыв, в результате которого все находящиеся в доме будут уничтожены. Но это мы предусматривали на случай нашего отхода, а пока нам предстояло заняться засадой около Альтос-де-Конрадо.
Три дня мы терпеливо ожидали противника, ведя круглосуточное наблюдение. Ночи на такой высоте и в такое время года очень холодные, сырые, и надо признаться, что мы были не особенно привычны к тому, чтобы провести целую ночь на боевой позиции под открытым небом.
Утром 8 декабря, расположившись на высокой скале, мы услышали голоса батистовцев, готовившихся начать подъем по петляющей вверх дороге, которая проходила на 200 метров ниже нашей боевой позиции. Прислонившись к скале и осторожно наблюдая за ними, я услышал, как, по-видимому, какой-то офицер приказывал солдату идти вперед, но тот сердито отказывался. Затем спор прекратился, и противник начал подъем.
Замысел боя был чрезвычайно прост: огонь открывался, когда противник выходил на открытое место. Камило, спрятавшись за большое мастиковое дерево, должен был в упор выстрелить из автомата по шедшему впереди своей колонны дозорному, Затем в действие, вступали снайперы, которые расположились на обоих флангах нашего боевого порядка в кустарниках. Лейтенант Ибрагим и еще один боец, укрывшись на обочине дороги в десяти метрах от Камило, должны были прикрывать его фронтальным огнем, с тем, чтобы никто не мог подойти к нему после того, как он убьет вражеского дозорного.
Моя огневая позиция находилась около дерева, ствол которого наполовину закрывал меня. Я и некоторые другие товарищи вначале не могли наблюдать за происходящим, так как находились на открытом месте и нас могли увидеть. Все должны были ждать, пока не откроет огонь Камило. Осторожно выглядывая из-за дерева и действуя при этом против отданного мною же приказа, я смог по достоинству оценить то напряжение, которое испытывает человек перед началом боя.
Вскоре появился первый батистовский солдат. Он подозрительно огляделся по сторонам и медленно двинулся дальше. И в самом деле, это место, где мы залегли, будто предупреждало о засаде. Оно производило странное унылое впечатление – высохший участок земли, эти деревья, одни из которых были повалены, а другие стояли, но были мертвы. И все это – на фоне окружавшей нас пышной лесной растительности, где бежал небольшой ручеек.
Я спрятал голову и стал ждать начала боя. Прозвучал выстрел, и тотчас же завязалась перестрелка. Позднее я узнал, что стрелял не Камило, а Ибрагим, который не выдержал нервного напряжения и выстрелил раньше времени. В начавшейся общей перестрелке мало что можно было увидеть с любого наблюдательного пункта. Наши разрозненные выстрелы, каждый из которых должен был бы попасть в цель, и расточительная пальба батистовцев раздавались одновременно, но их можно было различить. Через пять-шесть минут над нашими головами прозвучали первые залпы из вражеских минометов или «базук». Огонь был не точен, и снаряды рвались где-то за нами.
Вдруг у меня появилось неприятное ощущение, как будто что-то меня обожгло. Я почувствовал, что меня ранило в левую ногу, не защищенную стволом дерева. Я сразу же выстрелил. (Для большей точности стрельбы я взял себе винтовку с оптическим прицелом.) В момент, когда меня ранило, я услышал, как ко мне, раздвигая с большим шумом ветки деревьев, приближались люди. Винтовкой я не мог воспользоваться, поскольку я только что выстрелил из нее. Пистолет находился под моим телом, и я не мог подняться, не подставив себя под огонь противника. Повернувшись, насколько это было возможно, я отчаянно схватил пистолет как раз в тот момент, когда передо мной возник наш боец по прозвищу Кантинфлас.
