Что изумило меня сильнее всего, так это невозмутимость, с какой они собрались вместе, чтобы превозносить собственное благородство, собственную страну, ее "завИдения" и все прочее, что было Их. Речи звучали в моих увядших ушах грубой рекламой, бахвальством, трескотней и прочим, что лежит за рамками здравого смысла. Архангел, продающий участки на Зеркальном море, покраснел бы до корней перьев на своих крыльях, если бы ему пришлось расписывать свою собственность подобными красками. Затем все собрались вокруг пастора и сказали, что его короткая проповедь была "просто великолепна, просто величественна, грандиозна" и так далее, а он, как подобало лицу его сана, сдержанно принимал похвалы.
В заключение на меня набросился незнакомец и спросил, что я думаю об американском патриотизме. Я ответил, что в Старом Свете не встретите ничего подобного. Кстати сказать, всегда говорите эти слова американцам. Они служат для них утешением.
- Собираетесь ли вы просить о натурализации?
- Зачем? - спросил я.
- Полагаю, что вы занимаетесь бизнесом в этой стране и делаете деньги, поэтому мне кажется, что это было бы вашим долгом.
- Сэр, - произнес я медовым голосом, - за морем лежит маленький, всеми забытый остров, который называется Англия.
Он немногим больше Иеллоустонского парка. На этом острове любой гражданин вашей страны может работать, вступить в брак, нажить себе одно или двадцать состояний и спокойно умереть. В течение его карьеры ни одна живая душа не спросит, является ли он подданным Британии или сыном самого дьявола. Вы меня понимаете?
Думаю, что он понял, потому что пробормотал что-то о "британцах", а это далеко не комплимент.
Грава XXIX
рассказывает о том, как я вошел в Мазендеран* персов и встретил там разноцветных дьяволов и нескольких кавалеристов; об Аде и престарелой леди
из Чикаго; о капитане и лейтенанте
Где Биг-Хорн и Йеллоустон,
Той страны пустынной стон
Вниз летит по горным склонам...
Дважды я переписывал эти строки, дважды рвал написанное в клочья, опасаясь, как бы те, кто живет за морем, не подумали, что я внезапно сошел с ума. Итак, приступим к рассказу в третий раз, на трезвую голову, собравшись с мыслями.
Я проехал по Иеллоустонскому национальному парку в легкой двухместной коляске в компании предприимчивой престарелой леди из Чикаго и ее мужа, который не одобрил увиденного и назвал пейзаж безбожным. Наверное, они просто испугались.
Если помните, мы начали с Мамонтовых горячих ключей. Это не что иное, как гигантское "издание" розовых и белых террас, какие недавно были разрушены землетрясением в Новой Зеландии*. В конце небольшой долины, где стоял отель, известковые источники, бьющие по склонам поросших соснами холмов, намыли окаменелый водопад из каких-то белых, лимонно-желтых и бледно-розовых образований. По этому водопаду пузырится, каплет и сочится теплая вода. Затем она стекает из бледно-зеленой лагуны в изящно отделанный водоем. Земля под ногами гудит, словно пустая банка из-под керосина, и в один прекрасный день отель, его гости и прочее провалятся в пещеры и превратятся в сталактиты. Когда я ступил на первый ярус террас площадку, будто покрытую сероватым налетом парши и истоптанную ногами туристов, то увидел красный, как раскаленное железо, поток, который, словно кролик, нырял в какую-то нору. Сначала послышалось сдерживаемое хихиканье, затем - глубокий вздох, исходивший неизвестно откуда, и струя пара устремилась на пятьдесят футов вверх, растаяв в голубизне. Это было похуже Жгучей горы в Миношите. Грязно-белый налет уступил место белоснежной извести, и я увидел водоем, который некий ученый владелец отеля прозвал Кувшином Клеопатры, или Фляжкой для виски Марка Антония, или еще как-то по-особому поэтично. Этот водоем был словно окован серебром и заполнен прозрачной, как небо, водой. Я не знаю, какова глубина этого чуда. Мой взгляд устремился сквозь нагромождения берилловых гротов и пещер, вниз в бездну, которая сообщалась непосредственно с пламенем, бьющим из центра земли. Бассейн словно корчился от боли и поэтому не мог не жаловаться, беспрестанно бормоча, журча и стеная. С губ известковых уступов, которые находились в сорока футах под водой, взлетали вверх струйки серебристых пузырьков, нарушая хрустально чистый покой на поверхности. Затем, постепенно мутнея, водоем начинал колыхаться, и тогда слышались странные звуки. Я отошел в сторону и обнаружил не менее беспокойные водоемы и трещины, где бежала, словно раскаленная докрасна, вода, скользкие пласты отложений, притопленные мутно-зеленой горячей влагой, сухие колодезные дыры, похожие на ограбленные могилы в Индии, потому что были такими же пыльными и обезвоженными.
Адские воды сначала обдавали кипятком, а потом бальзамировали окрестные кусты и сосны. Однако местами деревья держались стойко, скрашивая зеленой листвой сплошную корку известковых образований. Содрав этот покров, можно было установить, что под ним беснуется пламя. Думается, что со временем сосны все же выиграют сражение, потому что природа, которая сначала выковывает свои изделия в гигантской кузнице, почти завершила работу и теперь готовится охладить поковку в мягкой бурой земле, а пламя в кузнице замирает.
Отель стоит на том самом месте, где террасы переходят в плоские пустоши. Сосны завладели территорией, расположенной выше, там, откуда начинаются террасы. Однако изломы водопада остаются голыми. Солдаты с шестизарядными револьверами охраняют водопад от туристов, чтобы те не швырнули туда ограждение, не пытались откалывать затейливые кружева отложений геологическими молотками и не сварились по собственной глупости, провалившись сквозь хрупкую корку.
Я маневрировал вокруг солдат. Это были кавалеристы в неряшливом обмундировании: темно-синие блузы и голубые брюки-галифе без ремней, торчавшие из сапог на манер ложки; пояс с патронами, револьвер, фуражка с козырьком и шерстяные перчатки с черными кнопками. Повинуясь воле аллаха, я вступил в разговор с очкастым шотландцем. Он отслужил королеве в морской пехоте и линейном полку и, поскольку был непоседлив по натуре, перекочевал в Америку, чтобы порадеть для дядюшки Сэма.
Мы присели на краешек небольшого иссякшего источника, который при более счастливом стечении обстоятельств мог бы вырасти в гейзер, и начали разговор вообще. Подошел другой солдат. Не стоило даже спрашивать о его национальности, совсем не обязательно было подслушивать, как товарищи называли его "инглишем", для того чтобы понять, что это кокни*. Он повидал виды в Египте и вышел в запас из мушкетерского полка, название которого не скажет вам ни о чем.
- Ну и как дела?
- Во многом к нашему удовольствию, - отвечали солдаты.
- Если сравнивать с королевской службой, здесь в половину меньше дисциплины, даже еще меньше... столько же и работы. Но если доходит до дела, иногда достается. Наш сержант, например, ходит с фонарем под глазом. Ему засветил один из наших. Конечно, никто не жалуется. Что, взыскания? В основном штрафы, а если уж перегрузишься - отправляют охладиться, то есть в каталажку. Да, сэр. Как лошади? Лошади из Монтаны - сущие дьяволы. В основном бронко*. Но мы не скоблим их для парадов. Так-то. Времени, что тратят в английской армии на обучение одной лошади, здесь хватит на эскадрон этих тварей. Вы еще встретите наших в парке. Обратите внимание на их обмундирование. Наверно, вы удивитесь. Что, покупной галстук с булавкой? Ну и что особенного? Надеваю все, что вздумается. Здесь мы не слишком разборчивы. Конечно, я не рискнул бы показаться на параде дома... Нет, пока что обходимся без таких занудностей... У нас это не имеет значения.
Однако не стоит забывать, сэр, что здесь меня научили полагаться на самого себя и на эту железку, то есть на револьвер. Мне не нужно полсотни команд, чтобы изловить браконьера в парке. Да, иногда балуются. Приезжают со своим снаряжением, обманом ввозят пару винтовок и стреляют бизонов. Стоит вмешаться - стреляют в тебя. Тогда конфискуешь все снаряжение и лошадей. Там, ниже, у нас целый загон. А вот и наш капитан. Если хотите узнать что-либо интересное, поговорите с ним. Здешняя служба - ничто по сравнению со службой дома. Впрочем, если поставить дело по-настоящему, все можно превратить в сущий ад. Гражданские презирают нас - ведь посылают на дорожные работы и прочее. Так можно развалить любую армию.
Когда мои друзья удалились, я обратился к капитану. Мне сказали, что добрая половина американских офицеров экипируется из запасов французского снаряжения. Капитана действительно можно было принять за офицера легкой французской кавалерии, да и сам он был учтивее любого француза. Конечно, он многое читал о пограничной войне в Индии и поражался сходством наших операций с военными действиями против индейцев. Он сказал, что, когда я доберусь до следующего кавалерийского поста, который расположен между двумя гейзерами, стоило бы представиться тамошним капитану и лейтенанту. Они смогут кое-что показать. Сам он занимался исключительно сохранностью террас (посвящал этому все свободное время) и горячих вод, тайком утекающих в высохшие бассейны, из которых потом могли бы получиться новые водоемы.
