тебе и шах и шахов наследник. Шах весь в их руках: скажут «сядь» – сядет, скажут «встань» – встанет. Сотни таких, как я, сардаров и ханов и сыновей шахских в глаза им смотрят.
Уедет в Стамбул простой армянский парень, а там, глядишь, стал визирем либо пашой. В Тегеран попадет – он тебе и визирь и хан. Чего еще желать человеку? – а они, как каменные, ничего не признают.
Рука наша устала их избивать, шашка наша об них иступилась, а они – как плеть огуречная; с одной стороны срежешь, а она с другой росток даст и разовьется и займет место срезанных.
Все люди хотят жить, наслаждаться, а они сами жизнь свою предают смерти, сами жизнь свою губят. А умрут в своей вере – попадет в ад, в руки сатане.
Кусок сыра съесть, выругаться, не сознаться в своем грехе – да что в том? Почему они думают, что достанутся дьяволу, если не будут всего этого соблюдать?
По нашей вере – ешь, круши, отымай, убивай, кути, наслаждайся миром! Жена у тебя нехороша – прогони, возьми другую. Никакого поста, никакого воздержания – ешь, что тебе любо, наряжайся – носи да изнашивай! Обругал кто тебя – выпусти ему кишки; поглядел косо – выколи ему глаза.
Опять-таки, когда умрешь, когда отправишься на тот свет, какой там ад, какое возмездие? И там перед тобой тысячи мальчиков и девушек будут плясать и услаждать тебя. Вода из роз будет литься тебе на лицо, золотые потоки будут течь под тобой. Какой тебе еще славы? Но всем этим пренебрегая, душу и веру они, глупцы, потеряли, на этом свете мучения терпят, а о том нечего и говорить. Ключ от рая – в руках у нашего пророка.
Ни меча они не боятся, ни славой не прельщаются. У них каждый грудной ребенок, только услышит имя мусульманина – уж хочет его на куски изрезать.
Ну как же тут терпеть? Терпеть можно день, два… Весь Иран сотни раз на них обрушивался, а они опять выползут, наберутся духа и при удобном случае сами готовы человека живьем заесть. Кто ж стерпит все, что они делают?
Вот и теперь. Какой-то холуй убил моих слуг – что же велишь мне делать? Сердце из груди наружу рвется, – ну как не изрубить их на куски? А он – детеныш этих змей. Пока матери не убьешь, детеныш разве попадет тебе в руки?
Хан и мелик, повторяю вам: того, что они сделали, терпеть нельзя. Но вот вы пришли ко мне – что же мне делать? Разве могу я вернуть вас обратно? Вы знаете: пожелайте сердца моего – и выну, отдам. Я дарю вам их жизнь. Пусть наденут на них колодки и закуют им ноги в кандалы, и пусть остаются в крепости, пока преступник не заявится сам. Кровь отца и матери сладостна, сладка земля и вода родины. Пусть напишут они сами своим сыновьям, образумят их, чтоб те вернулись, – не то худо будет. О как хотел бы я того… того самого беспутного Агаси еще разок повидать, еще раз полюбоваться на стройный стан его, а потом – замучить… Авось, тогда отлегло бы у меня от сердца. Пусть он и другие все знают, что приказ сардара нельзя на землю швырять. Надо чтить его, как святыню, чтоб никто не осмеливался творить такие дела. А не то армяне вовсе в волков превратятся и нас загрызут. Тогда в этой стране и жить нельзя будет.
Вам говорю, эй, вы, седобородые! Клянусь кораном, если сыновья ваши достанут себе крылья и на самое небо взлетят, я заставлю их спуститься. Под землю уйдут, на дно морское – вытащу и на куски разорву. Если они не вернутся, я весь народ армянский велю привязать к дулу пушечному да и выпалить. Если есть у них в голове разум, пусть пожалеют вас и вернутся. Тысяча всадников гонится за ними по горам и ущельям. Казахи и карапапахи готовы кровь их пить. Попадутся они мне в руки – останутся одни уши. Прикажу привязать к хвосту конскому и погнать по полю. Пусть уж лучше над вами сжалятся, сами вернутся. А если я их силой верну, так ни вам, ни им не будет спасенья. Каабой и кораном, головой шаха клянусь: что я сказал, то сказал – сами знаете.
Уходите. Придет они сегодня – сегодня будете свободны, завтра – так завтра. Жизнь ваша и жизнь всего народа вашего теперь от них зависит. Если вернутся, сердце мое, быть может, еще умилостивится, гнев пройдет, и я их не убью. Горы и ущелья дрожат передо мною, а они, что же, будут противиться мне? Пойдите, подумайте, позаботьтесь о своих головах.
При этих словах Сванкули-хан и Саак-ага встали, поцеловали ножку кресла н край одежды сардаровой и, с тысячью поклонов пятясь назад, вышли.
Тюрьму открыли, и наши бедные старейшины вошли в нее. Дверь за ними замкнулась, повязку с глаз их сняли.
Между тем Такуи столько билась оземь ногами и головой, так расцарапала себе лицо, что ее уже не могли привести к сардару. Сванкули-хан отвел ее к себе домой, чтобы там о ней позаботиться и оказать ей помощь.
3
Но что делалось с бедным нашим Агаси – не приведи бог! Руки-ноги связаны, в груди ад, над головою кружатся злые ангелы сатаны – так переправили его через Зангу. Храбрые товарищи так мчали его, что, казалось, горы и ущелья, раскрыв свои пасти, хотят проглотить их. Не раз терял он сознание, чуть не сваливался с коня, но товарищи подоспевали, опрыскивали ему лицо водой, терли уши, приводили в чувство. И вновь сердце его замирало, и вновь чуть не валился он через голову своего коня.
Подчас он вдруг восклицал: – Такуи! Мать моя! Отец мой! Назлу! – камни и землю кидало в жар.
Как только смерклось, въехали они в разрушенную апаранскую церковь. День был короткий, они выехали из села, когда солнце уже близилось к закату. Лошади тяжко дышали и глаза их наливались кровью, из ноздрей и губ вырывался жар. При каждом вздохе брюхо и кишки у них прилипали друг к другу – так они их загнали.
Вато стал прогуливать коней, Каро караулил, наблюдая за горами и ущельями. Муса взвалил Агаси на плечи, внес его в развалины церкви, положил голову его себе на колени, руку свою – ему на лицо и вскинул глаза к небу – узнать,
