Эзополь достал из внутреннего кармана свернутый листок и передал его Буревичу.
– Мои сотрудники, – продолжал Эзополь, – доставили в пансионат необходимый реквизит, который будет полностью в вашем, Александр Витальевич, распоряжении. Имеется кожаный ремень с механикой, сдавливающий височные кости, иглы, так сказать, для «подноготной правды», герметичный шлем, в котором невозможно дышать, и еще ряд инструментов, с которыми вы на месте ознакомитесь. Все на ваш выбор. Работать будете в подвале вон того домика, что под номером два. Я его полностью арендовал. Привезли также крупного шестилетнего лабрадора со сложным нравом, поскольку, как я уже сказал, Афанасьеу боится собак. Разумеется, очень прошу, чтобы на теле нашего информатора никаких следов после допроса не оставалось. Тем более, я слышал, завтра он будет задействован у Апокова на съемках. С учетом всего этого, кстати, и подбирали реквизит.
– Но лабрадор… зачем же тогда лабрадор? – удивился Буревич.
– А для запугивания. Ни в коем случае не стоит допускать, чтобы лабрадор его покусал. Пес будет находиться на привязи. И длина цепочки рассчитана таким образом, чтобы пес едва-едва, но все-таки не дотягивался до привязанного к стулу Афанасьеу. Мне доложили, что наш клиент неоднократно высказывался на тему собак: дескать, место любой собаки в будке и на цепи. Что ж, наша собака тоже будет находиться в условной будке и привязана на цепи. Только в этой же «будке» будет сидеть и сам господин Афанасьеу.
Оба засмеялись. Эзополь – легко и непринужденно, довольный своей остроумной фразой. Буревич – несколько натужно.
– Допрос надо будет проводить форсированно, поскольку у нас совсем мало времени, и ни в коем случае нельзя опаздывать на вечерний концерт, который состоится в местном Доме культуры, – добавил Эзополь. – Туда же после допроса доставьте и Афанасьеу. Приведите в нормальное состояние нашатырем, ведром холодной воды и доставьте. Все сотрудники «Видео Унтерменшн» обязательно должны присутствовать на вечернем концерте. Так велел Михаил Юрьевич Леснер.
Дрожащими руками Буревич достал сигарету. Закурил. Хотя в обычной жизни не курил почти никогда, а держал сигареты на всякий случай. Например, если спросит закурить Леснер.
– Но почему… почему надо допрашивать обязательно Афанасьеу, а, скажем, не Полянского? Профессор Полянский в свое время наверняка видел чертежи владимировской скуфети. И они также… отложились у него в подсознании.
– Полянский не наш. Он может «настучать» в органы, – уверенно парировал Эзополь. – А сотрудник «Видео Унтерменшн» никогда в органы не сообщит. Побоится… Тем более такой сотрудник как Афанасьеу. Очень толерантный казак… Да что вы так побледнели, Александр Витальевич? Как будто испугались… Вам же ведь не впервой… если мне не изменяет память, вы уже один раз кого-то допрашивали… кажется, какого-то композитора…
– Композитор Войтинский другое дело! – закашлялся Буревич. – Он был интеллигентным человеком. Там все вышло просто и без явного нарушения закона. Его привязали перед монитором и включали один за другим выпуски наших телепередач, а потом сериал. Он в конце концов не выдержал и сломался… подписал один нужный документ на отказ от музыкальных прав. Меня даже в комнате не было, где все это происходило…
– Сами говорите, – Эзополь многозначительно поднял палец, – Войтинский был интеллигентным человеком. А вот Афанасьеу отнюдь нет. Его никаким телесериалом не проймешь. Они ему, наоборот, нравятся. Он их с женой каждый вечер смотрит. Так что, думаю, и на этот раз мы не ошиблись с методикой… О! Вот и музыка в баре заиграла! Молодцы, включились. Сейчас и в других барах поддержат… Я специально попросил везде музыку поставить погромче на весь день. Подвал, конечно, подвалом, но мало ли какие будут крики? Кто вас знает? – Он весело подмигнул Буревичу и хлопнул по плечу. – Вот, все. Пора действовать, Александр Витальевич. Клиента скоро приведут.
Музыка действительно звучала громко. В других «точках» начали заводить кто Болгарина, кто Бабкину, кто Орбакайте. Говорить становилось все труднее. Впору было повышать голос.
– Но почему я?! – закричал Буревич, выбрасывая сигарету. – Почему, Юрий Михайлович, вы всю эту… нервную работу поручаете мне? Я же не такой! Я совсем не такой! Я не подхожу! Почему бы вам все это не проделать самому? Вы же… мудрый, хладнокровный, рассудительный! Вы отличный шахматист. Для вас процесс проведения допроса уподобится своеобразной шахматной партии. У вас лучше получится! Или пригласите еще кого-нибудь… Например, Катю Гендель… она не откажется…
Эзополь поднял руку, сделав знак диск-жокею, которому было видно сидящих на качелях через окно. После чего музыка заиграла потише.
– Выбирать не из кого, Александр Витальевич. В тонкости нашего с вами дела посвящены только двое: вы и я. На вопрос, кто из нас с вами эффективнее допросит, есть однозначный ответ – вы. Потому что вы – популярный ведущий. В некотором смысле – знаковая фигура.
Он встал, постоял минуту, закатив глаза, потом улыбнулся и, расхаживая перед собеседником, опять заговорил, возбужденный от собственных умозаключений.
– В свое время я очень много раздумывал о профессии телеведущего и о той волшебной магии, которую заключает в себе это удивительное ремесло. Телеведущие – это посредники между кастой избранных, то есть властителями телевидения, и простым человеком. Умение этих людей проникать в оба пространства говорит об исключительном даровании, которое нельзя развить, но которым может наделить только природа и ее капризы, а если верить во Всевышнего, то сам Господь Бог. Рыба задыхается на воздухе. Корова, наоборот, захлебывается в океане. Ястребу парить только в небе, а кроту прорывать ходы только в земле. Кто-то мне возразит, напомнив, что существует отряд земноводных, особи которого спокойно пребывают в двух несовместимых средах обитания. Да, это можно отнести к капризам природы. Но, позвольте, земноводные – всего лишь увальни, отторгаемые обеими средами. И ползают они от пустынного берега в мокрую воду и обратно не потому, что им хорошо и там, и здесь, а потому, что их не хотят видеть ни здесь, ни там.
Телеведущий же – абсолютно желанное существо. Он может парить в небесах как птица, он бежит по полям, догоняя зайца, проникает в земные коры, приветствуя крыс и червей. Он плывет среди кальмаров, шутит с акулами. Он окукливается, мечет икру, гнездится. Телеведущий – лучший капитан дальнего плавания, самый передовой сталевар, самый выносливый космонавт и самый улыбчивый президент. Лучше рентгеновского аппарата видит человеческую душу и возможности. Дирижирует эмоциями, задавая по желанию то смех, то плач. И если говорить о такой деликатной категории, как допросы первой, второй и третьей степени сложности, то, вне сомнения, телеведущий – самый искусный и обаятельный палач. Джордано Бруно сожгли на костре, но он так и не отказался от своих воззрений. Стойкая Жанна д’Арк так и не признала своей вины. Зоя Космодемьянская не выдала своих боевых товарищей… но, поверьте, если бы их всех допрашивал Александр Буревич, то результат получился бы совершенно иным!
Телеведущий – вершитель, ради которого любой с радостью взойдет на плаху, вытянется под веревочной петлей, приветствуя палача. Помните, люди! Завидуйте! Меня повесил сам Озднер! Мне отрубил голову Андрей Палахов! Меня колесовал Дмитрий Ибров, и ассистировала Ксения Особчак!
– Ксения Особчак? Кто такая? – встрепенулся Буревич.
– О-о! Об этой девушке вы еще услышите! – засмеялся Эзополь. – Впрочем, я уловил в вашем голосе нотки ревности, профессиональной ревности. Хорошее чувство, Александр Витальевич. Есть ревность, значит, есть желание работать. Так чего же мы дожидаемся? Пойдемте! Музыку!
Эзополь сделал широкий жест рукой. Музыка в баре заиграла на полную громкость. Обнявшись, распугивая собравшихся ворон, они двинулись к домику под вторым номером.
* * *
– Ты что, совсем башку потерял, или только прикидываешься? Нет, вы посмотрите на него! Торчим на этом вонючем Селигере со вчерашнего вечера, а он даже не удосужился выяснить, кто в каком домике живет! Неужели тебе все равно, где болтаться: у домика Апокова, Леснера или у тифозного барака, где поселились редакторши?
– Почему у тифозного барака? Нет здесь тифозных баракоу (бараков). Здесь обустроено на еуропейском (европейском) уроуне (уровне), слауа бо’у (слава богу)…
– «Уроуне»… «бо’у», – передразнила Елена. – Между прочим, многих подташнивает от твоего «Г-умляута», чтоб ты знал. Если действительно хочешь выбиться в люди, то для начала найми логопеда, который избавит тебя от хуторского произношения некоторых букв. Святая правда, когда тебя слушаешь, создается впечатление, что находишься в кубанском свинарнике, а не на корпоративном отдыхе престижной организации… Вот, смотри. – Елена протянула мужу листок с вычерченной диспозицией. – Леснер разместился на четвертом этаже вот этого высокого дома под номером три, Апоков в шестом домике, Эзополь во втором, Буревич в девятом… Ой, как музыку громко врубили, при закрытых окнах, и то невозможно… Выбрали бы хоть что-нибудь одно, а то сразу и Бабкина, и Орбакайте, и черт-те что… В одиннадцатом домике охрана, в пятом ресторан, бильярдная… говорят, Леснер иногда в бильярд играет, так что следи… Лодочная станция работает до двадцати одного часа. Присмотрись, к какому человеку можно в лодку подсесть, и постарайся без «Г-умляута»… Так, в девятнадцать ноль-ноль в Доме культуры состоится концерт. Сказали, что явка для всех сотрудников обязательна… О-о! Смотрите, кто идет! Усатая крыса идет! Ондатра ползет прямо по направлению к нашему бунгало! Неужели к нам в гости? Смотри, смотри в окно! Эта сучка, эта мразь Катя Гендель, похоже, идет к нам в гости. С какой радостью я бы ей шкуру подпалила…
