– Никогда. Я никогда бы ее не простила, – прошипела Джек с яростью. Первое проявление эмоций после того, как она начала свой рассказ, – отстраненно, предельно сухо, точно на приеме у психолога.
Рысь молчала.
– Она забрала мою жизнь. Из-за нее я веду такое…. существование, которое ненавижу всей душой и которое должна прекратить. Из-за нее я не могу испытывать нормальные человеческие переживания, не осталось ни желаний, ни эмоций. Доверие, надежда, вера, страсть. Все это меня покинуло, и, что самое ужасное, похоже, мне уже все равно. Первое время я пыталась плыть против течения, но… – Джек замолчала, Кэссиди читала в ее глазах бесконечное утомление. – Я устала. Я так, блин, уже устала, нет слов. Я просто плыву по течению. Не важно, куда меня вынесет.
– А если не Вания, то кто должен принести извинения?
– А это уже не важно.
– И как тебе удалось все это пережить, – проговорила Кэссиди, скорее, себе самой, чем обращая вопрос к Джек. – И как тебе вернуться к жизни?
Джек перехватила ее тревожный взгляд.
– Никак.
Рысь опустила глаза. Слишком много боли. Она не помнила, чтобы когда-либо чувствовала себя такой беспомощной.
– Я не хотела тебя смущать, – проговорила Джек. – И я никогда ни с кем это не обсуждала.
– Даже в Бюро? Но ведь они же должны были спрашивать.
У Джек заиграли желваки на скулах, когда она услышала этот вопрос.
– Я пыталась, но, знаешь, сдалась, когда поняла, что все, что со мной случилось, рассматривали как просто… побочные эффекты. Несчастный случай на производстве. Издержки. Естественные риски.
У Рыси округлились глаза, она опустила голову и прошептала:
– Идиоты.
– Прошло какое-то время, мне стало невыносимо даже думать о том периоде, не то что рассказывать кому бы то ни было, – призналась Джек, – поэтому в конце концов я сдалась.
Рысь не могла понять, как можно было носить такой немыслимый груз много лет и быть такой одинокой.
– А почему же ты рассказала мне?
– Потому что мне нужно, чтобы ты знала.
Рысь почувствовала гордость.
– Я рада, что ты мне так доверяешь, Джек.
– По правде говоря, я не должна бы. Но я хочу, чтобы ты поняла меня.
– Потому что тебе не все равно, что я подумаю? – спросила она.
Джек покачала головой.
– Потому что я эгоистка. И рассказав тебе, я больше не чувствую себя такой одинокой.
– То есть тебе все равно?
Джек не ответила. Она смотрела в окно блуждающим взглядом.
– Неужели не за что больше бороться? – Рысь почти умоляла, она всей душой надеялась, что у Джек осталось что-то, за что она хотела постоять.
Джек заглянула в глаза Кэссиди. Немыслимая боль поражения.
– Даже если бы я позволила себе иллюзии и допустила бы мысль о том, что она может быть с кем-то настолько сломленным как я, – проговорила Джек, не мигая, медленно и внятно, не прерывая контакта, – это все равно было бы неправильно.
– Потому что она заслуживает лучшего? – Рысь проговорила это почти шепотом, ошеломленная собственным предположением.
Ведь она же не могла иметь в виду меня? А если так? О, Господи. Как бы мне хотелось, чтобы она говорила обо мне.
Такое допущение было словно внезапный удар. Но Кэссиди не паниковала. Она вдруг поняла, почему в ее жизни одной только музыки теперь казалось недостаточно.
Не успела она придумать, что сказать в ответ, Джек поднялась и швырнула на стол салфетку.
– Я заберу тебя завтра в два.
– Прошу. Погоди, не уходи пока! – Борясь с дрожью в коленях, Рысь поднялась из-за стола и повернулась к Джек.
Она была в смятении, все ее мысли были заняты тем, что сказала Джек. Она знала лишь одно: ей ужасно хотелось схватить Джек и прижать к себе. И дать ей понять, что, даже если она поставила на всем крест, был на свете человек, которому не все равно. Но у Кэссиди не было возможности так поступить.
– Лорен, прошу… просто позволь мне уйти, – сказала Джек и, развернувшись на каблуках, направилась к выходу.
Глава двадцать шестая
Джек стояла перед зеркалом. Она зачесала волосы назад и уложила гелем, и нанесла на нижние веки консилер, купленный накануне. Это было весьма кстати, потому что в последнее время ей не удавалось нормально поспать, и под глазами обозначились темно-лиловые круги. Прошлой ночью Джек не могла заснуть – ее мучили воспоминания о событиях в Иерусалиме. А еще она переживала о том, как Кэссиди отнеслась к ее откровениям. Особенно, к последнему.
Она же, фактически, призналась Кэссиди, что была от нее без ума.
О чем она думала?
Выброси это из головы. Не время. Индус доверял им настолько, что организовал встречу сразу с какой-то большой шишкой цепи торговцев живым товаром. Поэтому Джек очень тщательно выбирала, что надеть. Она остановилась на черных брюках строгого кроя и темно-синей тунике на пуговичках и с отложным воротником – недавние приобретения и славные результаты их с Кэссиди прогулки по магазинам. Джек была довольна своим видом. Профессионально. Со вкусом, элегантно, вызывающе – особенно, если расстегнуть верхние пуговицы, – и при этом достаточно сдержанно. То, что нужно. Сверху Джек накинула черную косуху – ничего более подходящего она с собой не взяла – и заткнула сзади за пояс свой M-1911, который приобрела в Ханое. Она направилась за Кэссиди.
Они жили в соседних номерах небольшого отеля. Скромный «трехзвездник» располагался в нескольких минутах ходьбы от бара, где состоялась их первая встреча с индусом.
Джек постучала.
– Заходи, – отозвалась Кэссиди.
Джек оглядела помещение, как и всегда, когда попадала в новое место. Их номера были практически одинаковыми, если не считать одной пикантной детали – со спинки стула свисал изысканный черный кружевной бюстгалтер.
– Сейчас, сейчас выйду, – пообещала Кэссиди из-за двери ванной. – Как спалось?
В ее голосе звучала искренняя забота. Кэссиди переживала, что Джек всю ночь мучили жуткие воспоминания.
– Могло быть и хуже. А тебе?
– Могло быть и лучше, – ответила Кэссиди, – прости, что разбередила душу.
– Ты не разбередила. И я ни о чем не жалею. Все в порядке.
– Я выгляжу, как задумано по легенде? – спросила Кэссиди, появляясь в дверях ванной. Джек резко втянула воздух и затаила дыхание, увидев ее. Краем сознания она улавливала, что Кэссиди что-то говорила, – скорее потому, что видела шевеление ее губ, – но смысл слов ускользал.
– Надеюсь, твое молчание в данном случае – это хороший знак, – продолжила Кэссиди, – потому что я отказываюсь обнажать еще больше тела.
Еще больше тела – и я забуду, как дышать. Красное платье до середины бедра сидело так, будто было скроено по точным меркам Кэссиди. Оно самым выгодным образом подчеркивало каждую линию безупречной фигуры. Декольте было глубоким и широким одновременно, бесстыдно обнажая и заветную ложбинку, и мягкие выпуклости грудей по обе стороны от нее. Кэссиди медленно повернулась, позволяя оглядеть себя. Сзади вырез тоже спускался низко, идеальная спина в складках алого шелка была обнажена чуть выше аппетитного зада. Когда Кэссиди двигалась, тонкий шелк струился и переливался в неярком свете боковых ламп.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
