На некоторое время посещение духовенством епархии лагерей почти прекратилось. В этом отношении показательна неудача попытки добиться разрешения окормлять находящихся на излечении военнопленных, предпринятая летом — осенью 1942 г. 6 июня Гаугг попросил Восточное министерство позволить одному из православных священников посетить тяжелобольных советских пленных в лазарете Виттсток по их просьбе. 25 июля РМО сообщило в РКМ о том, что по предложению шефа полиции безопасности и СД в этот лазарет должен быть направлен священник А. Грипп-Киселев. 6 августа и митр. Серафим попросил РКМ дать разрешение на окормление лазарета отцом Александром. Однако ОКВ этого священника в лагерь все-таки не пропустило. Отказ, полученный РКМ 6 октября, обосновывался прежними указаниями руководства рейха: «Советским военнопленным разрешено осуществлять богослужебные действия лишь под руководством военнопленных священнослужителей из лагеря или мирян. Запрещено, однако, привлечение священнослужителей — невоеннопленных». А 21 октября ОКВ информировало РКМ, что лазарет в Виттстоке уже 4 недели посещает советский военнопленный Семенов, который был «русским попом». 11 ноября 1942 г. Гаугг окончательно известил Восточное министерство о невозможности окормления больных Грипп-Киселевым из-за возражений Верховного командования вермахта[578].
На епархиальном собрании 1946 г. митр. Серафим с горечью констатировал: «От ОКВ я так и не получил официального разрешения на назначение священников»[579]. В то же время и во второй половине 1942 г., после скандала с публикацией «Черного корпуса», священнослужители епархии продолжали передавать военнопленным духовную литературу, крестики, иконы, а также продукты и вещи, собранные прихожанами. Об этом свидетельствуют, например, письменные благодарности архимандриту Иоанну, игумену Александру (Ловчему) и др.[580]
Не оставлял своих усилий изменить ситуацию и глава епархии. Даже в остро полемической книге С.В. Троицкого указывалось: «Нужно, однако, отметить, что Серафим Ляде, по сообщению лиц, хорошо знавших его деятельность во время войны, в отличие от митрополита Анастасия, делал все что мог для облегчения положения русских военнопленных в Германии, рискуя навлечь на себя недовольство немецких властей»[581].
Летом 1943 г. митр. Серафиму удалось осуществить поразительную акцию. В епархиальном журнале 9 августа сообщалось, что 2 августа в лагере военнопленных Луккенвальде в специальном бараке состоялось освящение церкви во имя св. князя Владимира. В ней еженедельно по воскресеньям стали служить священник Михаил Попов и не названный по имени московский протодиакон — оба из местных военнопленных. А в освящении украшенной настенной росписью церкви и первом торжественном богослужении участвовали также епископ Потсдамский Филипп и архим. Стефан, храм был переполнен молящимися, пел хор из военнопленных[582].
Через публикацию в «Православной Руси» информация об этом уникальном случае стала известна германскому МИД, который попросил подтвердить ее достоверность шефа полиции безопасности и СД. В ответе последнего от 21 февраля 1944 г. говорилось, что богослужение действительно состоялось так, как описано в журнальной заметке, и свое согласие на проведение акции должно было дать ОКВ. Однако из переписки различных ведомств видно, что никакого разрешения ОКВ не давало и богослужение было санкционировано лишь лагерным комендантом. В другом ответе в МИД от 3 ноября 1943 г. сообщалось, что руководящие круги зарубежной Церкви несколько раз просили уполномочить их организовать богослужения для 4 млн. русских военнопленных в Германии, но эти заявления остались без ответа. Последнее же поступившее в ОКВ ходатайство было от главы Прибалтийского экзархата Московской Патриархии митрополита Сергия (Воскресенского), который через коменданта лагерей военнопленных при командующем частями вермахта в «Остланде» просил разрешить его священникам служить в лагерях и лазаретах. Это заявление также было отклонено[583].
На оккупированной территории СССР ситуация с душепопечением военнопленных была похожей. И там в первые месяцы войны священникам зачастую удавалось проникать в лагеря, однако в 1942 г. этот доступ за редкими исключениями был перекрыт. Определенные поблажки предоставлялись главным образом мусульманам, с которыми германские ведомства из-за политических соображений заигрывали. Например, в выходившей в Берлине газете для русских военнопленных «Клич» 29 ноября 1942 г. была опубликована статья муллы А.К. Хайбулаева «Пчелы и мухи» о благе религии. Сам Хайбулаев находился в лагере Шепетовка (на Украине) и сообщал, что там систематически отправляют богослужения 2 муллы, а в городе бывший клуб превращен в мечеть[584].
Церковь же в Луккенвальде, несмотря на самовольство лагерной администрации, закрыта не была, так как там имелся священник из военнопленных, служить которому формально разрешалось. Но и митр. Серафиму лично, по крайней мере 1 раз — 28 июля 1944 г., удалось совершить Божественную литургию в этом храме[585].
Понимая, что духовенство его епархии в лагеря не допустят, митр. Серафим попытался решить проблему другим способом — рукоположением благочестивых военнопленных во священники. В частности, в марте 1944 г. он попросил разрешения ОКВ на посвящение в сан А. Букетова — заключенного из лагеря VIIA под Моосбургом. Ведомство шефа ОКВ запросило мнение Партийной канцелярии и получило резко негативный ответ, о котором 11 апреля сообщило шефу руководящего штаба ОКВ: «Партийная канцелярия имеет очень существенные возражения против намерения разрешить православному архиерею в Берлине — митрополиту Серафиму рукополагать советских военнопленных в сан священника. Серафим уже пытался подобным образом рукополагать в православные священники, находящихся в рабочих лагерях Германии остарбайтеров… Партийная канцелярия также заняла позицию против этого плана… Следовало бы указать на то, что с германскими войсками отступило большое количество антибольшевистски настроенных православных священников. Поэтому я по поручению Партийной канцелярии прошу занять к предложению митр. Серафима отрицательную позицию»[586].
Но рекомендация Партийной канцелярии не устроила Инспекцию по делам военнопленных ОКВ, которая считала необходимым следовать указаниям, данным в начале войны, и не хотела допускать в лагеря даже антибольшевистски настроенных эвакуированных. В то же время чиновники инспекции в 1944 г. уже понимали, что решать проблему как-то надо, и, возможно, в предложении митрополита увидели приемлемое альтернативное решение. Поэтому 22 апреля они запросили у РМО отзыв о митр. Серафиме и необходимости духовного окормления военнопленных, подчеркнув в своем письме: «Для примерно 800 000 советских военнопленных имеются в распоряжении только 8 военнопленных советских священников. Поэтому душепопечение практически невозможно. В целом существует большая потребность в духовной опеке среди советских военнопленных… Так как согласно существующим определениям душепопечение советских военнопленных разрешено только военнопленным священнослужителям, имеется причина сделать пригодных представителей духовенства священниками… Подготовка гражданских священнослужителей не решит вопроса, так как их не допускают в лагеря военнопленных»[587].
Ответ из РМО от 5 июня 1944 г. (проект которого написал руководитель религиозной группы К. Розенфельдер) был резко враждебен как по отношению к митр. Серафиму лично, так и к РПЦЗ в целом: «Она монархически ориентирована и представляет русских эмигрантов. Карловацкий Синод рассматривался как патриархом Тихоном, так и его преемником нынешним патриархом Сергием в качестве находящегося в схизме. Прочие самостоятельные Православные Церкви воздерживаются от поддержки эмигрантской Русской Церкви. По этим причинам использование митр. Серафима для душепопечения военнопленных нежелательно». В своем стремлении опорочить РПЦЗ министерство взяло на себя роль защитника церковных канонов и даже сослалось на позицию проживавшего в Москве Преосвященного Сергия (Страгородского), назвав его патриархом (!), что, естественно, никогда не признавалось нацистскими ведомствами. Впрочем, под влиянием военных поражений и изменения советской религиозной политики (о чем говорилось в проекте письма) и РМО считало теперь необходимым изменить прежний порядок: «Я прошу еще раз изучить вопрос, можно ли, не изменяя существующий до сих пор порядок, все же допустить некоторых из этих [эвакуированных с Украины] однозначно антибольшевистски настроенных священников в качестве душе попечителей военнопленных»[588].
