После долгой ленивой сиесты они собрались во дворике, как и каждый день после обеда, чтобы решить, что приготовить на ужин. Шанталь предложила устроить прощальный праздничный вечер и ушла вместе с Мари и Софией на кухню. Уязвленная тем, что ее снова отстранили, Беатрис предложила Винсену прогуляться, в чем он ей отказал, так как был увлечен разговором с Эрве по поводу судей и не имел никакого желания прерываться.
Беатрис одна вышла из дома в душный воздух парка. Каникулы были для нее полным провалом. Ей не удалось завоевать симпатии Мари, которая по‑прежнему не предлагала ей места в конторе Морван‑Мейер. Но что было того хуже, Винсен вел себя с ней, как с чужой.
Еще не дойдя до конца аллеи, она почувствовала, что вспотела. Пойти гулять было дурацкой идеей, ей лучше было остаться с другими и проявить интерес к обсуждению. В конечном счете, и она тоже могла говорить о праве! И вместо того чтобы пытаться завоевать Винсена, вести себя проще. Слушать его, мило взять его руку, а не делать ему вечные упреки. Он должен был устать от всех ее «Ты меня больше не любишь!», которые она ему бросала.
Дорожки плавились на солнце, и подошвы ее матерчатых туфель прилипали. Цикады вовсю стрекотали, поддерживаемые жужжанием мух, дышать было невозможно. Она срезала путь, пройдя через первый холм, и подошла к овчарне. Может, там был Виржиль, не откажет же он ей, по крайней мере, в стакане воды.
Огорченный, Жан‑Реми посмотрел на итальянца, прежде чем дать ему войти. Говорливый молодой человек стал объяснять наполовину на итальянском, наполовину на французском причину своего импровизированного визита: путешествие по югу Франции, безумное желание снова увидеть своего друга художника. Только они не были друзьями, они познакомились в Венеции в прошлом году, и из‑за момента слабости, который даже не продлился целую ночь, обаятельный Чензо считал, что имел право появиться без предупреждения.
Из глубины большой прохладной гостиной мельницы Ален увидел, как вошел молодой человек, рассказывая что‑то и широко жестикулируя, следом за ним шел Жан‑Реми. Он был не в своей тарелке и лишь пробормотал:
— Чензо, Ален…
Наступила короткая пауза, во время которой итальянец только кивнул головой.
— Кто это? — спросил Ален у Жана‑Реми.
— Молодой художник. У нас общие знакомые в Венеции.
— Понятно…
Итальянец отправился к картинам, стоящим на мольбертах, и начал восхищаться. Ален поднялся, поставил стакан на столик.
— Ну, я вас оставлю.
— Почему? Подожди, он не останется. Жан‑Реми сделал шаг к Чензо, но Ален его остановил, схватив за запястье.
— Нет, я тебя умоляю! Он наверно долго ехал, он, естественно, ждет, что ты его примешь.
Тон был холодным, почти циничным, и золотой взгляд Алена ожесточился. Чензо выбрал этот момент, чтобы подойти к ним и непринужденно взять Жана‑Реми за шею, утверждая, что он гений.
— Он действительно тебя ценит! — констатировал Ален.
Он протянул руку молодому человеку и воспользовался этим, чтобы его рассмотреть. Красивый блондин лет двадцати пяти с опустошающей улыбкой, которая не оставляла никаких сомнений в его намереньях.
— Позабавьтесь, как следует, как художники, — вырвалось у Алена.
Прежде чем Жан‑Реми смог отреагировать, он вышел. На улице он лишь бросил взгляд на кабриолет «Фиат» и взял велосипед, который был прислонен к стене.
— Ален!
Жан‑Реми поймал его, пытаясь удержать или, по крайней мере, объясниться.
— Не глупи, куда ты едешь?
— Работать. И успокойся, я не буду закатывать тебе сцен, мы не в том возрасте. Он очень симпатичный, воспользуйся этим…
— Если ты мне дашь минуту, я выставлю его за дверь, я отправлю его туда, откуда он пришел. Я его не приглашал сюда.
— Сюда, конечно, нет. Но туда точно! Дай мне пройти, Жан.
— Ты вернешься на ужин?
— Нет.
— Когда я тебя снова увижу?
— Не знаю.
Мягким движением он сел на велосипед и удалился по пыльной дороге. Неподвижный Жан‑Реми долго следил за ним взглядом. Он не тешил себя надеждами, Ален испарился на несколько дней, если не недель, он был на это способен, это было угнетающей перспективой. Уже некоторое время Ален, наконец, приходил на мельницу охотно и открыто, он даже оставлял сменные рубашки в платяном шкафу в ванной комнате и, казалось, почти решился на кусочек совместной жизни. Ничтожные победы, вырванные терпением, ибо Жан‑Реми потратил годы на его приручение и никогда не был ни в чем уверен по поводу его. Только продолжал его любить.
— Твой друг ушел? Это я заставил его уйти?
На солнце Чензо, правда, был очень красив, очень желанен. Жан‑Реми неестественно улыбнулся, спрашивая себя, что с ним делать. Отправлять его уже было ни к чему, но приглашать его на ужин составило бы ненужный риск.
— Я принес тебе мои последние серии эскизов, — сообщил молодой человек. — Я хотел узнать твое мнение, я могу их тебе показать? И потом, я умираю от жажды…
— Раздраженный его непринужденностью, Жан‑Реми пожал плечами. Рисунки были только предлогом конечно, прелюдией к сцене обаяния, которому было сложно противостоять.
Чтобы успокоиться, Ален возвращался, делая крюк через красные скалы Антроконк, старые бокситовые карьеры, откуда он мог посмотреть на гору Ком. По дороге, пока он с трудом поднимался, он попробовал успокоиться. Это он держал Жана‑Реми на расстоянии, это он был эпизодическим любовником, он всегда отказывался отдавать себе в этом отчет. То есть это не он должен был показывать ревность. Не ему надо было убегать из‑за того, что какой‑то юнец пренебрежительно отнесся к нему на его же территории.
Его территории? Нет, мельница не была его территорией, хотя он до настоящего момента этого не осознавал. Даже в Валлонге у него иногда создавалось впечатление, что он в гостях. Овчарня была его убежищем, но его настоящее место было, без сомнений, на земле, среди оливковых деревьев. Там он ничего не боялся и особенно вопросов, которые отказывался себе задавать.
Солнце должно было вот‑вот скрыться за гребнем гор, день подходил к концу. Еще два месяца до сбора урожая, и есть еще надежда на несколько спасительных гроз. К счастью, деревья сопротивлялись лучше, чем можно было ожидать при такой невероятной засухе.
Приехав в овчарню, он поставил свой велосипед к каменной стенке и увидел, что дверь широко открыта. Внутри жужжали мухи, пчела билась о стекло, грязные стаканы были оставлены на столе, но ни следа Виржиля. Он огляделся в смутном волнении. В принципе, молодой человек не был неряшливым, наоборот, он старался не оставлять ни малейшего беспорядка с тех пор, как жил здесь. Что его заставило так резко уйти? Раздраженно Ален поставил стаканы в раковину, воспользовавшись этим, чтобы большими глотками попить из крана, выгнал насекомых и вышел, закрыв дверь на ключ. Так как у него оставалось немного времени до ужина, он решил вернуться в Валлонг пешком. Это был случай пройти через оливковую рощу и бросить еще один взгляд на плоды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
