Ремер удивляется.
— Да как-то не заметил я, что он холуй…
— Об том и речь. Ты не заметил, а майор — заметил. А если не холуй — еще лучше. Главное — тяготится он своим положением. Отсюда и танцуем. Сказочку про спор солнышка с ветром, про то, кто плащ с путника быстрее снимет, помнишь?
— Помню — задумчиво отвечает ущученный капитан.
— Вот и всех дел. Понимешь, колоть надо обиженного. Он самый слабый. Вот оно и вышло так. Суди сам — у него самое никудышное оружие из всей их артели. Обращаются с ним свысока — даже этот сопляк тупой. Просекаешь, на что похоже?
— Это что-то типа пассивного альтернативно ориентированного: его того, а он сам — ни в какую — задумчиво откликается Ремер. Видно, что Ильяс его не убедил, но во всяком случае теперь снайпер хоть не выглядит идиотом в глазах капитана.
— Точно так, герр гауптаман — опять шутовски пучит глаза и тянется в струнку Ильяс. Правда тут же сдувается, и не удержавшись пускает парфянскую стрелу:
— Вот потому-то у вас, тевтонов, в «этойстране» ничего не получается. Действуете слишком грубо, без психологизьмы.
— Нашелся тоже мне психолог, морда азиатская — ворчит потомок тевтонов.
— Именно. Сколько там лет ига-то было? — ржет тихонько снайпер.
— Все равно доверять расколовшемуся — даже заметь, если не соврал — нельзя.
— А мне на нем не жениться, попользуем — и ладненько — хмыкает Ильяс.
— Ага… Три раза попользуем. Силенок-то у нас по сравнению с тем, что эти языки наговорили — недостаточно явно.
— Ни б! Еще не вечер. А я чую добычу. У меня на это чуйка работает как швейцарские часики!
— Ага. Песочная клепсидра у тебя, а не чуйка — привычно парирует Ильясово хвастовство Ремер.
Вернувшийся майор огорошил весьма нахальным решением. Некоторое время, после того, как он высказался, стоим и перевариваем сказанное. А сказано всего ничего — мы атакуем. На этом самом трофейном гантраке часть команды доезжает до блок-поста. Последнее время все тут было достаточно спокойно, направление это тихое, потому можно ожидать, что те, кто на блок-посту не чухнутся. А дальше надо захватить этот самый старый танк, против которого у сектантов нет ровным счетом ничего, то есть накормить их тем, что они нам давали тогда на заводе. С огневой точкой в виде танка можно вполне организовать оборону, используя ближайшие строения и оттуда откорректировать огонь той артиллерии, что у нас как бы есть. Есть и еще ряд сюрпрайзов, на которые сектанты не рассчитывают.
Майор смотрит, как шоферюгу поднимают за шкирку, вяжут ему локотки пластиковыми хомутиками для электроники и ведут к остальным, собрав пленных в тесную кучку, потом тихо и монотонно говорит нам:
— Сейчас подходим к этим уродам, чтоб им наш разговор слышно было, сразу явится Саня и доложит, что артобстрел начнут по плану — через полчаса и что нас запрашивают о результатах разведки. И что от нас требуют данных по языкам. Вы, значит, подтвердите, что данные расходятся кардинально, я, значит, задумаюсь. И скажу — что достоверности от языков мы не добились. Так что пусть начинают долбать. А вы смотрите на реакцию. Все ясно? — коротко распределяет роли нашего театра самодеятельности и драмы майор.
— Ясно — кивает Ремер.
Ильяс молчит, но видно, что это как раз тот самый знак согласия. Только мне подмигивает и показывает взглядом на Серегу, продолжающего пасти моих подопечных.
— На шофера смотри, он у нас основной объект — тихо говорит снайпер.
И я смотрю — максимально внимательно. Саня старательно выполнил свою роль "гонца из Пизы", четко доложил все как должно, очень живо и убедительно получилось, майор, пожалуй, чуток переиграл в задумчивости, но это на мой взыскательный вкус, пленные как раз в эту нашу самодеятельность поверили. Шоферюга побледнел как простыня. У «каски» глазенки не то, что забегали, а заметались, грубиян зубами скрежетнул и заматерился, а тупарь остался сидеть с открытым ртом.
— Ну вот, на этом наше знакомство можем и закончить — спокойно сказал майор — толку от вас никакого, ребята-людоеды, возиться с вами нам не с руки. Сидите спокойно, тогда пристрелим не больно. Давай, только быстро! — поворачивается он к Ильясу.
— Майор, вообще-то они все-таки пленные, а мы не они, мы не людоеды — вклинивается Ремер, задержав за рукав двинувшегося уже к сидящим людоедам со своей бесшумкой Ильяса.
— Это ты ошибаешься — с неприятной улыбочкой парирует снайпер — они не пленные. Пленными они станут если мы их сдуру на базу доставим, в списки внесем, на довольствие поставим и обеспечим местом проживания, медпомощью и охраной. Пока они — обезоруженный противник и "высшая форма военного насилия" к ним подходит отлично. Тот же бой, только они свое вооружение пролюбили, только и всего. Рукав пусти, слышь?
— Кончай давай мерихлюндии развозить, ни с какой стороны тут пленных нет. Разведчика на дереве не забыл? Так ему еще повезло, в сравнении с остальными-то. МЧС что нам рассказывали, помнишь? — спрашивает со своей стороны майор.
Весь разговор проходит так, словно пленные тут отсутствуют вообще — не люди на траве сидят, а так — мусор вывален. Вот теперь я понимаю выражение «списали». Этих — да, списали. И они уже мусор. Ну почти. Потому как пока живые — еще могут свою судьбу изменить.
— Стойте! Погодьте с артобстрелом! Я могу… — начинает вдруг лихорадочно говорить шоферюга. Получает пинок в спину от хамовитого, дергается.
И тут же вперебив, захлебываясь словами частит "каска":
— Я все точно сказал, можем въехать на зилке и накрыть там всех! Они не готовы, яппроведу комар носа не подточит!
Хамовитый ошалело смотрит на того и другого.
— Данные-то у вас не сходятся, голуби вы сизокрылые, значит врете — ласково отмечает очевидный факт Ильяс. И ствол его дудки с непристойной откровенностью смотрит на сидящих.
— Я все честно рассказал!
— У меня все точно!
Оба языка говорят это одновременно. Прям итальянская опера с речетативом, когда все действующие лица балаганят сразу.
— Касочку-то сними, не пробивает моя бандурка твою касочку, придется мне изворачиваться, тебе глядишь больно станет — деловито, но по-прежнему ласково, втолковывает Ильяс. Ремера откровенно передергивает. Ну понятно, военная косточка со своими тараканами и возможно — что и с каким-то там пониманием так называемой воинской чести. Мне-то это непонятно ни разу, я вполне согласен с мнением любителя сигар и хорошего коньяка, немало впрочем повоевавшего — Винни Черчилля. Так вот этот сукин сын давал такое определение: "Военнопленный — это твой смертельный враг, который старался тебя убить изо всех сил, но не сумел, не получилось у него. И потому он требует от тебя теперь ухода и заботы". Ну может я и не точно цитирую, но смысл в общем такой был. Тем более, что наши эти пленные не сами в плен сдались, а им просто выбили из рук оружие. Тот же хамовитый глазами сверкает и матерится как заведенный. Ну тупарь — ладно, а вот к слову реакция двух болтунов на мой взгляд сильно отличается. Что-то в этом кроется явно. «Каска» выглядит, как это ни странно, скорее обиженным, на его физиомордии явная досада, а вот шоферюга просто в отчаянии, и разъярен до белого каления. Не кинулся бы, в таком полубезумном состоянии вполне может.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
