Однако его отчаяние и ужас были слегка смягчены любопытством, тем самым любопытством, которое сделало из него великого ученого. Разглядывая свое кошмарное отражение, наблюдая в процессе генетическую катастрофу, он не мог оторвать от себя взгляда: ведь то, что он видит, не увидит больше ни один человек. Мало этого, он видит такое, что человек не должен видеть. То было необыкновенное ощущение. Такие люди, как он, и живут ради этого. Каждый ученый, даже самый захудалый, мечтает хоть однажды проникнуть взглядом в темные тайны, лежащие в основе жизни, и надеется понять увиденное, если подобное ему суждено. А это не просто беглый взгляд. Это подробное, медленное изучение загадки роста и развития, которой он может заниматься, пока не надоест. Продолжительность такого изучения зависит только от его мужества.
На мгновение в его мозгу промелькнула мысль о самоубийстве, но тут же исчезла, потому что открывающиеся перед ним возможности были куда важнее определенных физических, умственных и эмоциональных мук, уготованных ему судьбой. Будущее виделось ему странным пейзажем, затуманенным страхом и освещенным молниями боли, но он обязан совершить свой путь к невидимому горизонту. Он обязан узнать, чем он станет.
Кроме того, его страх перед смертью, несмотря на последние события, ничуть не уменьшился. Наоборот, сейчас, когда он находился ближе к могиле, чем когда-либо в жизни, некрофобия еще сильнее охватила его. Неважно, какая жизнь и в каком виде его ждет, он должен продолжать жить. Хотя от происшедшей с ним метаморфозы леденило кровь, альтернатива в виде смерти страшила его еще больше.
Пока он смотрел в зеркало, снова заболела голова.
Ему показалось, он заметил что-то новое в глазах.
Он наклонился поближе к зеркалу.
Определенно, глаза были странные, другие, но он не мог четко определить, в чем заключалась разница.
Головная боль стремительно усиливалась. Свет раздражал его, и он прищурился.
Неожиданно ему показалось, что он заметил, как что-то происходит с его правым виском, а также на скуле под правым глазом.
Его охватил страх, такой всепоглощающий, какого он никогда не испытывал в жизни. Сердце бешено заколотилось.
Он резко отвернулся от зеркала. Трудно, но возможно было смотреть на те изменения, что уже произошли. Но видеть собственными глазами, как его плоть и кости трансформируются, оказалось более трудной задачей, на которую у него не хватило ни выдержки, ни силы воли.
Почему-то он вдруг вспомнил Лока Чэни-младшего в старом фильме «Оборотень», того самого Чэни, который был так испуган своим превращением в волка, что его охватили настоящий ужас и жалость… к самому себе. Эрик посмотрел на собственные огромные руки, отчасти ожидая, что на них начнет расти шерсть. Эта мысль заставила его рассмеяться, хотя, как и раньше, смех его был холодным, прерывистым и грубым, без капли юмора и очень скоро перешел в рыдания.
Теперь болела не только голова, но и лицо, даже губы жгло. Когда он поспешно уходил из ванной комнаты, сначала ударившись о раковину, потом столкнувшись с дверью, он тоненько подвывал на одной высокой ноте – симфония страха и отчаяния.
На помощнике шерифа округа Риверсайд были темные очки, скрывающие его глаза, а следовательно, и намерения. Однако Бен не заметил в полицейском, вылезающем из машины, ни напряжения, которое говорило бы о многом, ни каких-либо признаков, что он узнал в них тех достославных предателей правды, справедливости и американского образа жизни, о ком только что сообщил радиокомментатор.
Они продолжали шагать, только Бен взял Рейчел за руку.
В последние несколько часов их изображения и описания были разосланы во все полицейские участки в Калифорнии и на Юго-Западе, но это вовсе не означало, что ради их поимки полицейские забросили все свои остальные дела.
Казалось, помощник шерифа внимательно наблюдает за ними.
Но не все полицейские были настолько добросовестны, чтобы досконально изучать последние сообщения, прежде чем отправиться в путь, а этот, возможно, вообще мог выехать из участка раньше, чем туда поступили фотографии Бена и Рейчел и их описания.
– Простите, – обратился к ним помощник шерифа.
Бен остановился. Почувствовал, как замерла Рейчел. И постарался как можно равнодушнее улыбнуться и спросить:
– Да, сэр?
– Это ваш грузовичок «Шевроле»? Бен моргнул.
– Нет… не Мой.
– Задняя фара у него разбита, – пояснил помощник шерифа, снимая очки и обнаруживая глаза, в которых не было и тени подозрения.
– Мы на «Форде» приехали, – сообщил Бен.
– А не знаете, чей грузовичок?
– Нет. Может, кого-нибудь из покупателей.
– Ну, желаю вам, ребята, хорошего дня, наслаждайтесь нашими великолепными горами. – И помощник шерифа прошел мимо них в направлении спортивного магазина.
Бен едва удержался, чтобы не рвануть бегом к машине. Он догадался, что Рейчел сдерживает такой же порыв. Но они продолжали идти размеренно и даже слишком спокойно.
От той жутковатой неподвижности вокруг, которую они застали по приезде, не осталось и следа. День был полон движения. На воде подвесные моторы жужжали, как стая рассерженных шмелей. С голубой глади озера дул легкий ветерок, шуршал листьями, шевелил траву и полевые цветы. По дороге изредка проезжали машины, из открытых окон одной из них донеслись звуки рок-н-ролла.
Они подошли к «Форду», стоящему в еловой тени.
Рейчел захлопнула дверь и сморщилась от громкого звука, как будто помощник шерифа мог вернуться на этот шум. Зеленые глаза расширились от страха.
– Поехали отсюда.
– Будет сделано, – отозвался Бен, заводя двигатель.
– Мы можем найти более уединенное место, где ты распакуешь ружье и зарядишь его.
Они выехали на двухрядное шоссе, огибающее озеро, и направились на север. Бен то и дело посматривал в зеркальце заднего обзора. Никто их не догонял. Его страх, что преследователи сидят у них на хвосте, был нерационален, граничил с паранойей. И все равно он посматривал в зеркальце.
Сверкающее озеро лежало слева внизу, а справа поднимались горы. На отдельных больших, заросших лесом участках возвышались дома. Одни были весьма величественны, почти загородные усадьбы, тогда как другие – хоть и аккуратненькие, но простенькие коттеджи. В некоторых местах земля, по-видимому, принадлежала государству, или местность была слишком гористой для того, чтобы строить, и там между деревьями рос густой подлесок. Много сухостоя, так что кругом стояли предупреждения об опасности пожара – постоянная угроза летом и осенью в Южной Калифорнии. Дорога извивалась, то поднимаясь вверх, то снова спускаясь вниз, и машина ехала то в тени, то вырывалась на освещенные ярким солнцем участки. Минуты через две Рейчел заметила:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
