Вместо этого он решил снова воспользоваться методом Брайля, с помощью которого в последний раз исследовал изменения на своем лице. Если он сначала почувствует изменения, прежде чем их увидит, это его подготовит, и он не придет в такой ужас. Неуверенным движением он поднял руки к лицу – и тут же заметил, что меняются руки. И не мог уже отвести от них глаз.
Они не так уж отличались от его прежних рук, но, вне сомнения, уже не были больше теми руками, к которым он привык. Пальцы казались длиннее примерно на целый дюйм и тоньше, с более толстыми подушечками на концах. И ногти другие: толще, жестче, желтее, более заостренные. То были когти в процессе формирования, черт бы все собрал, и если так будет продолжаться, они еще, возможно, заострятся, загнутся и превратятся в настоящие острые когти. Суставы тоже менялись, увеличивались, искривлялись, напоминая суставы, пораженные артритом.
Он ожидал, что руки окажутся негибкими, менее подвижными, но, к его изумлению, изменившиеся суставы прекрасно функционировали, были послушными – пожалуй, даже лучше, чем раньше. А его новые удлиненные пальцы были потрясающе гибки и ловки.
Он также ощущал, что изменения неудержимо продолжаются, хотя и не так быстро, чтобы он мог действительно видеть, как растут кости и меняется плоть. Но к завтрашнему дню его руки, несомненно, приобретут совсем иной вид.
Это явление разительно отличалось от явно случайного разрастания костей и тканей – этой похожей на опухоль шишки у него на лбу. Такие руки были не просто результатом избытка гормонов роста и белков. Здесь рост имел цель, направление. Более того, Эрик внезапно заметил, что на обеих руках, в пространстве между первыми суставами больших и указательных пальцев, образуется прозрачная паутина.
Как у амфибии. Как и холодная ярость, которая, дай он ей волю, закончилась бы безумством разрушения. Амфибия.
Эрик опустил руки, боясь взглянуть на них еще раз.
У него не хватило смелости ощупать контуры своего лица. Одна только мысль о зеркале приводила его в ужас.
Сердце бешено колотилось, и каждый удар нес новую волну страха и одиночества.
На какое-то мгновение он совсем растерялся, утратил ориентировку. Повернулся направо, потом налево, сделал шаг в одну сторону, потом в другую. Бумаги с проектом «Уайлдкард», подобно осенним листьям, шуршали под ногами. Не зная, что делать, куда идти, он остановился, ссутулив плечи и повесив голову, как бы придавленный грузом отчаяния…
…пока неожиданно к странному жжению в теле и покалыванию вдоль позвоночника не добавилось новое ощущение – голод. В животе заурчало, колени подогнулись, и его начало трясти от голода. Он заработал челюстями, с трудом сглатывая слюну; казалось, все тело требовало, чтобы его накормили. Все сильнее трясясь, он направился в кухню, ноги еле держали его. От нетерпения пот ручьями, реками катился по его телу. Он никогда не испытывал такого голода. Дикий голод, от которого больно. Рвущий на части голод. В глазах помутилось, все мысли были направлены только на одно: пищи! Жуткие изменения, происходящие в его организме, требовали большего количества горючего, чем обычно. Нужна энергия для уничтожения старых тканей, подготовки исходного материала для создания новых. Разумеется, его метаболизм взбесился, как вышедшая из-под контроля огромная печь; в ней бушует огонь, поглотивший бутерброды с колбасой, съеденные раньше, и теперь требующий еще, как можно больше; и к тому времени, как он подошел к буфету и принялся вытаскивать из него банки с супом и тушеным мясом, он задыхался и хватал воздух ртом, что-то невнятно бормотал, рычал, как дикий зверь; и хотя ему самому было противно вот так потерять контроль над собой, он был слишком голоден, чтобы всерьез беспокоиться об этом, испуган, но еще больше голоден, в отчаянии, но прежде всего голоден, голоден, голоден…
Следуя указаниям, которые Сара Киль дала Рейчел, Бед свернул с основного шоссе на узкую разбитую дорогу из щебенки, поднимающуюся на покатый холм. Дорога скрывалась в лесу, где вместо хвойных росли вечнозеленые деревья, в большинстве своем огромные и старые. Они проехали с полмили, миновав несколько ответвляющихся в стороны дорожек, ведущих к домам и летним коттеджам. Только некоторые из них были хорошо видны, остальные полностью или частично спрятаны за деревьями и кустарниками.
Чем дальше они ехали, тем меньше солнечных лучей пробивалось сквозь толщу деревьев. Мрачнел пейзаж, мрачнела и Рейчел. Она держала свой пистолет на коленях и внимательно вглядывалась вперед.
Щебенка кончилась, но еще с четверть мили они ехали по гравию. Проехали только две боковые дорожки и небольшой трейлер, припаркованный около одной из них, и наконец уперлись в калитку. Она была сделана из стальных труб небесно-голубого цвета и заперта на замок. По ее сторонам не было никакого забора, калитка просто служила средством ограничить доступ на грунтовую дорогу за ней; дорога выглядела еще хуже той, по которой они приехали.
В центре заграждения висело предупреждение, выполненное в черно-белых тонах:
ПРОЕЗД ЗАКРЫТ
ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ
– Так Сара и говорила, – заметил Бен.
За калиткой находилась собственность Эрика Либена, его тайное убежище. Самого домика видно не было, до него надо ехать четверть мили вверх через густой лес.
– Еще не поздно вернуться, – сказала Рейчел.
– Нет, поздно, – ответил Бен.
Она закусила губу и грустно кивнула. И осторожно сняла пистолет с обоих предохранителей.
Электрическим ножом Эрик открыл большую банку супа «Прогрессо» и сообразил, что понадобится кастрюля, чтобы этот суп подогреть. Но его так трясло, что он не мог больше ждать, просто выпил холодный суп и отбросил банку в сторону, непроизвольно вытирая рукой попавшую на подбородок жидкость. Он не держал в домике никаких свежих продуктов, только замороженные и консервы, и теперь открыл огромную банку говяжьей тушенки и съел ее, не разогревая, причем так спешил, что несколько раз едва не подавился.
Он жевал мясо с почти безумным сладострастием и получал острое удовольствие, разрывая его зубами. Подобного удовольствия ему никогда не приходилось испытывать – первобытное, жестокое, и он одновременно и наслаждался, и испытывал страх.
Хотя тушенка была полностью готовой и ее оставалось только подогреть и хотя она была сдобрена специями и консервантами, Эрик нюхом чувствовал остатки крови в говядине. Содержание крови было незначительным, да и та прошла обработку, но он ощутил этот запах не как легкий аромат, а как сильный, все перебивающий дух, как возбуждающий и великолепный фимиам, который заставил его вздрогнуть от наслаждения. Он глубоко вздохнул, одурманенный вкусом крови, она была для него лучше амброзии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
