Звонила Роберта Малдун, что укрепило уверенность Гарпа: что-то случилось с Дженни Филдз. Но жертвой оказалась сама Роберта.
— Он ушел от меня… — В ее зычном голосе звучали слезы. — Он меня бросил. Меня! Вы можете этому поверить?
— Боже, Роберта, — произнес Гарп.
— Я понятия не имела, какое дерьмо мужчины, пока сама не стала женщиной, — продолжала она.
— Это Роберта, — шепнул Гарп, успокаивая жену. — Ее любовник сделал ноги.
Хелен в ответ вздохнула, разжала коленки, сжимавшие ногу мужа, и повернулась на бок.
— Вам, конечно, это все равно! — обиделась Роберта.
— Да нет же, успокойтесь.
— Извините, но я вам позвонила, потому что вашей матери звонить поздновато…
«Поразительная логика: ведь Дженни ложится спать куда позже, чем я», — подумал Гарп, но промолчал: он слишком хорошо относился к Роберте и понимал — ей сейчас не до политеса.
— Он сказал, что во мне слишком мало от женщины, что он совсем со мной запутался в сексуальном отношении. Считает, что я еще сама не разобралась, кто я — мужчина или женщина, — прокричала Роберта в трубку. — Господи, этот его «питер»! Ему все время нужна новая девчонка. Чтобы хвастаться перед друзьями.
— Ручаюсь, вы могли бы его удержать, Роберта. Что вам стоит хорошенько вздуть это дерьмо?
— Поймите, я больше не хочу драться. Я — женщина.
— Ну и что? Раз женщина, так, значит, нельзя никого хорошенько вздуть?
Говоря это, Гарп чувствовал, как Хелен, повернувшись, тянет его к себе.
— Я не знаю, что можно женщине и что нельзя, — жалобно запричитала Роберта. — Не знаю, как они переносят такой удар. Могу только сказать, что я сама чувствую.
— Что же вы чувствуете? — Гарп понимал, что Роберте не терпится выложить это ему.
— Честно говоря, сейчас я действительно хотела бы вздуть это дерьмо, — призналась она. — Но когда он ушел, у меня полились слезы. И весь день я только и делаю, что плачу, — и Роберта захлюпала. — А он мне позвонил и сказал, я все еще плачу, потому что накручиваю себя.
— Пошлите вы его к черту, — посоветовал Гарп.
— У него только одно было на уме — трахаться и трахаться. И почему это мужчины так устроены?
— Гм-м… — промычал Гарп.
— Нет, нет, я знаю, к вам это не относится. Я ведь никогда вас не волновала.
— Полно вам, Роберта, — запротестовал Гарп. — Вы очень привлекательны.
— Но не для вас. Не лгите. А что, во мне, правда, нет никакой сексапильности?
— Для меня, пожалуй, и нет, — вынужден был признаться Гарп. — Но для очень многих мужчин есть. Конечно, есть.
— Зато вы настоящий друг, а это куда важнее. И знаете, вы для меня тоже не сексапильны.
— Вполне естественно, — заметил Гарп.
— Рост у вас маловат, — продолжала Роберта. — Мне нравятся — сексуально, конечно, — более высокие мужчины. Только не обижайтесь, пожалуйста.
— Я и не обижаюсь. И вы не обижайтесь.
— Я ни капельки не обиделась.
— Позвоните-ка мне завтра утром, Роберта, — предложил Гарп. — Утром все выглядит не так мрачно.
— Для кого как. Мне утром всегда хуже. Кроме того, мне будет стыдно, что я вас разбудила среди ночи.
— Может, имеет смысл поговорить со своим врачом-урологом? Который делал операцию. Он ведь ваш друг, кажется?
— Друг? Он просто хочет меня трахнуть, — возмущенно заявила Роберта. — И ничего другого никогда не хотел. И операцию выдумал с единственной целью — соблазнить меня. Только сперва хотел превратить в женщину. Они все такие, мне один мой знакомый сказал.
— Идиот он, этот ваш знакомый. Кто это «они»?
— Урологи. Вам не кажется, что урология довольно жутковатая область медицины?
Гарп мысленно с этим согласился, но ничего не ответил, чтобы еще сильнее не расстроить Роберту.
— Позвоните завтра матери, — неожиданно для себя посоветовал он. — Она умеет утешить. И обязательно что-нибудь придумает.
— Дженни прекрасный человек, — всхлипнула Роберта. — Всегда найдет, как помочь. Только уж очень часто я злоупотребляю ее добротой.
— Ей доставляет удовольствие помогать другим, — успокоил ее Гарп.
Это была чистая правда. Дженни Филдз действительно обладала и добротой и терпением. А Гарпу сейчас больше всего на свете хотелось одного — спать.
— В таких случаях здорово помогает партия в теннис, — на всякий случай предложил Гарп. — Приезжайте, Роберта, к нам на пару деньков, пошвыряем мяч.
Хелен тем временем перекатилась к нему, недовольно нахмурилась и куснула его за сосок.
— Я чувствую себя выжатой как лимон, — продолжала Роберта. — Все улетучилось — энергия, сила. Даже не знаю, смогу ли я держать ракетку в руках.
— Ну, попытаться-то можно. Спорт в такие минуты здорово помогает.
Хелен, вконец рассердившись на Гарпа, отодвинулась от него.
Вообще-то Хелен старалась быть ласковой с мужем, когда ночью их будил телефонный звонок. Она так их боялась, что не хотела слышать первой, что стряслось на другом конце провода. Недели через три Роберта позвонила еще раз, опять ночью, и, к удивлению Гарпа, Хелен поспешила снять трубку сама, для чего ей даже пришлось тянуться через Гарпа — телефон стоял на тумбочке с его стороны кровати. Она навалилась на Гарпа всем телом и быстро прошептала в трубку:
— Да? Что такое? — Но, услыхав голос Роберты, тут же сунула трубку Гарпу; похоже, она и не собиралась беречь его сон.
Роберта позвонила среди ночи и в третий раз: взяв трубку, Гарп ощутил какую-то странность.
— Алло, Роберта, — начал он, и тут до него дошло: его ногу ничто не держит, на сей раз рядом не было ни коленок жены, ни ее самой. Привычно утешая Роберту, Гарп не переставал чувствовать рядом с собой холодную пустоту неразделенного ложа. Бросив взгляд на часы, он увидел, что уже два часа ночи — любимое время Роберты.
Как только разговор закончился, Гарп бегом спустился вниз на поиски Хелен. Он застал ее в гостиной, в одиночестве сидящей на кушетке со стаканом вина и какой-то рукописью на коленях.
— Никак не могла заснуть, — объяснила она, но выражение ее глаз показалось Гарпу странным, по крайней мере понять он его не мог. Ему, кажется, приходилось видеть подобное выражение, но не у Хелен.
— Читаешь работы? — спросил он.
Она кивнула, но на коленях у нее лежала всего одна рукопись. Гарп взял ее.
— Курсовая, — сказала она и протянула к ней руку.
Студента звали Майкл Милтон. Гарп успел пробежать глазами один из абзацев.
— Похоже скорей на рассказ, чем на курсовую. Я не знал, что ты задаешь своим студентам писать рассказы.
— А я и не задаю. Но они иногда приносят их мне, чтобы послушать мою оценку.
Гарп прочел еще один абзац. Стиль ему показался неестественным, даже вымученным, но ошибок не было: слава Богу, хоть пишет грамотно.
— Один из моих студентов-выпускников. Очень способный, но… — Она нарочито небрежно пожала плечами, и в ее жесте неожиданно проглянул подросток, пытающийся за внешним безразличием скрыть смущение.
— Но что? — рассмеялся Гарп: в этот поздний час Хелен выглядела совсем девочкой.
Хелен сняла очки, и в ее глазах снова мелькнуло то странное выражение, которое он так и не мог распознать.
— Как тебе сказать… — произнесла она, явно волнуясь. — Может, он еще слишком молодой. Для писательства. Очень способный, но молодой.
Гарп перелистнул страницу и пробежал начало еще одного абзаца.
— По-моему, дерьмо, — пожал он плечами, возвращая рукопись жене.
— Неправда, — сурово возразила Хелен. («Ах ты, моя строгая учительница, справедливость, конечно, превыше всего», — подумалось Гарпу.)
— Ладно, я пошел спать, — сказал он.
— Я тоже иду, — ответила Хелен.
В туалете наверху Гарп взглянул на себя в зеркало. И сумел наконец понять выражение жены, которое так его озадачило. Он не раз его видел, но не на лице Хелен, а на своем собственном. И сразу узнал его — выражение виноватости. Узнал и насторожился. Гарп долго лежал в постели, не смыкая глаз. Жена все не шла. Утром, проснувшись, он, к своему удивлению, сразу вспомнил имя Майкла Милтона, хотя ночью лишь мельком взглянул на его рукопись. Гарп искоса посмотрел на лежавшую рядом жену: Хелен тоже не спала.
— Майкл Милтон, — тихо произнес он, не обращаясь прямо к ней, но достаточно громко, чтобы Хелен услышала. А сам в это время краем глаза следил за ее бесстрастным лицом.
«Одно из двух: либо мысли ее где-то витают, либо она не расслышала, — подумал он. — А возможно, она мысленно произнесла его одновременно со мной и потому пропустила мимо ушей эти мои первые утренние слова».
Студент третьего, выпускного, курса Майкл Милтон занимался сравнительным литературоведением; он уже имел за плечами Йельский университет, где специализировался по французской литературе — правда, с весьма скромными результатами. Милтон был выпускником «Академии Стиринга», но не любил вспоминать школьные годы. Убедившись, что собеседник знает про Йель, он и о нем отзывался без особого удовольствия. Зато о своем первом студенческом годе он всегда говорил с восторгом — первый год он стажировался за океаном, во Франции. Послушать Майкла Милтона — выходило, что он провел в Европе не какой-то жалкий год, а всю свою юность. Сейчас ему было двадцать пять.
