Мать ничего ему не ответила, а сказала мне так:
– Уважаемый Али Фаттах! Я ведь пришла не ради своего сына, я пришла ради вот этой своей дочери… В таком деле нельзя, чтобы девушка была одна, без других женщин.
Хани рассмеялся:
– Значит, явно лишний здесь только одинчеловек – это я.
Но Шахин не рассмеялась, а строго погрозила сыну, сказав мне:
– Как он язык распустил! Али-ага! Дома у нас он себя тихо-скромно ведет.
Я рассмеялся:
– С этого дня этот дом – его дом!
– Это дом его надежды… – поправила Шахин.
* * *
Шахин спросила:
– А кого мы пригласим, чтобы он благословил этот брак?
Я ответил:
– Благословляющего я беру на себя… Дервиш Мустафа благословит их прямо в нашем присутствии…
Хани и Халия так и подскочили, как взвивается дымом брошенная в огонь курильницы рута.
– Дервиш Мустафа?! Но ведь он… – Хани растерялся. – Я еще мальчиком был, когда сказали, что он умер!
А он и сейчас оставался мальчиком! И что же, что умер? Но Хани продолжал:
– Так не положено! Это ведь не шутки… Нужно, чтобы прочли свадебную хутбу…
Я пояснил:
– Нигде в литературе по шариату нет условия, что благословляющий брак должен быть жив. Тысячи других условий приводятся, чтобы правильными органами произносил слова, не был развратным, справедливым должен быть… Но нигде не говорится, что он должен быть жив.
Хани, однако, не соглашался, и Халия тоже. Она заявила мне:
– Дорогой дядюшка! Даже если мы поверим вам, мы потом вынуждены будем для верности еще раз получить благословение в другом месте.
– Девочка моя! – ответил я, смеясь. – Не спорь со стариками. Ни в одном источнике не сказано, что благословение засчитывается, если оно дано поверх другого благословения.
Хани хотел еще возразить, но Шахин взяла разговор в свои руки:
– Халия и Хани! Прошу вас как правоверных, но молодых мусульман не спорить с уважаемым Фаттахом! Ведь Фаттахи были хранителями веры в те дни, когда вообще все перестали понимать, что такое вера…
Я остановил Шахин, потому что услышал издали голос дервиша Мустафы, произнесшего:
– О, Али-заступник!
Он уже шел по крытому коридору. Немат схватил его руку, чтобы поцеловать, и вот дервиш уже в главной зале… Со своей накидки-абы и с белого кафтана-габы он отряхивал кофейного цвета могильный прах. Запах могильного праха отличается от запаха любой другой земли, это знаем мы – те, кто рос на кирпичных фабриках и с детства вдыхал запахи глины. Шахин встала и поздоровалась, а дервиш сказал ей строгим тоном:
– Дочь Фахр аль-Таджара! Отец твой утверждал, что учеба важнее всего и что по окончании школы ты принесешь покаяние и вновь наденешь хиджаб… И вот перед тобой внук Фаттаха… И ты стала судьей?
Шахин потупилась. А дервиш откашлялся и продолжал:
– Судья может много чего не иметь, но он обязательно должен иметь мудрость… Как люди из семейства Фаттахов… О, Али-заступник!
Затем он положил обе руки мне на плечи и негромко прочитал свадебную хутбу. Едва веря всему происходящему, Халия и Хани подтвердили свое согласие вступить в брак. Халия, кажется, была сильно напугана, до такой степени, что сразу сказала «да», тем самым сократив церемонию. Из хутбы выпали слова о том, как невеста собирает цветы в саду… Значит, нам всем остался один только сад – загробный…
9. Я
Марьям уехала во Францию, и дом Фаттахов стал тих и печален. У матери всякая работа валилась из рук, лишь кальяном одним спасалась. Иногда начинала брюзжать в присутствии Нани, ругать все и вся. Та не очень поддерживала разговор, понимая, что хозяйке не до разговоров. Нани считала причиной ее плохого настроения многолетнюю разлуку с дочерью, но матушка больше, чем о Марьям, тревожилась об Али. Ведь он в последнее время совсем повзрослел…
Постепенно он подрос. На губе чернели усы, голос стал мужским, а сам сам обладатель его – широкоплечим и мускулистым. Вместе с дедом он посещал зурхане и там полюбил упражнения с кябадэ[76]. По утрам вместе с Каримом они наворачивали мясное кушанье из голов и ножек, по вечерам – мясной бульон. Знала мать, что Али с Каримом захаживали в кофейню Шамшири, а сам дед ей рассказывал, что, по словам рабочих, видели их и на улице Лалезар. Замечали Карима и в месте еще более неподобающем, хотя это не так уж смертельно огорчало матушку: такова жизнь, молодость…
Проблема дружбы Карима и Али была настолько старой, что для матушки она стала уже как бы засохшей, затянувшейся раной, чем-то вроде родинки на коже. Это была боль, так сказать, привычная. Карим уже вырос, и вырос он в семействе Фаттахов; рядом с Али он смотрелся естественно и даже казался не то соседом, не то дальним родственником в услужении, в общем – членом семьи. И на вид приличный, не хуже Али. Разве что очень уж долговязый…
Позор, который навлек на себя Али, заключался, по убеждению матери, в другом. Пару дней назад мать посылала Нани за продуктами. Та накупила всего, что нужно, две корзины набрала. Зашла еще к Дарьяни за разными мелочами. Вроде бы все взяла, но на всякий случай еще раз осматривала товары на полках. Когда решила, что пора рассчитываться, Дарьяни спросил у нее насмешливым тоном:
– Как поживают ваши семьи?
Нани не придала значения его сарказму и слово в слово передала его вопрос, вместе с иронической интонацией, матушке. Та вспыхнула:
– Как он посмел, этот Дарьяни!
Однако, задумавшись, матушка вновь пришла к выводу, что не все тут ладно и что Нани не зря ей об этом сказала. Наверное, Нани и сама хотела уточнить судьбу своей дочери, уже не маленькой по годам, чья честь тоже была под угрозой. Ведь все до единого знали в квартале, что Али просто до беспамятства влюблен в Махтаб.
* * *
Девочка каждый день возвращалась домой вместе с Али. Когда в школе у Али начинался перерыв на обед, он спешил к школе девочек «Иран», а там уже недолго оставалось ждать, пока их занятия закончатся и они вместе с Махтаб пойдут домой. Впервые чувствовал он себя не в своей тарелке, переминался смущенно; прислонившись к дереву, читал книгу или притворялся, что читает. Заговаривал с тем или иным торговцем и интересовался его делами. Когда он приходил вместе с Каримом, никакой неловкости не было, но Карим в последнее время взбунтовался, как-то раз заявив Али:
– Я больше эту кобылку ждать не буду. Стоишь тут, как… Мы ее ждем, а она потом вечером нагло меня допрашивает: а с чего это, мол, ты меня ожидаешь?!
Али понимал, в чем заключалась игра Махтаб: ей не нужно было, чтобы Карим дожидался вместе с Али. После этого Карим иногда приходил, иногда нет. Да и так уже всем в квартале было понятно, что Карим – только предлог и что Али Фаттах предпочитает возвращаться домой с дочерью их работников. Это еще самая скромная версия из тех, что были в ходу среди соседей.
Однажды вечером Карим пришел в поварню Исика-усача за мясным бульоном, и тот отозвал его в сторонку:
– А Али Фаттах где?
– Занят сегодня, не придет…
– Чем занят?! Ах ты, Искандерово отродье, сами же ведь заманили его в сеть…
Карим только отмахнулся, но в глубине души счел эти слова правдой. Не то чтобы ему были дороги интересы семьи Фаттахов, скорее сам Али… Карим так и этак прикидывал, но Али ему был дороже, чем Махтаб.
* * *
Али стоял, переминаясь, перед медресе «Иран». Весь извелся, пока наконец услышал звонок. Девочки высыпали во двор из классов. Те, что были уже в выпускном классе, накануне экзаменов, – без хиджабов, взрослые, уверенные в себе в силу разницы в возрасте – спрашивали его о Марьям. Али, сильно смущаясь под их взглядами, мямлил что-то в ответ, обещал в письме передать ей привет от них. Столько приходилось вытерпеть, пока Махтаб выйдет! Группки по пять-шесть девочек проходили мимо него и шептались, громко смеясь. Некоторые реплики ему удавалось расслышать:
– Паренек влюбился!
– По девочке умирает!
– Да осчастливит их Аллах! Голубоглазая выйдет за мальчика, станет хозяйкой Фаттахов!
– А он ничего…
– Да не то чтобы… не подарок. Но дай Бог им счастья. Многие есть привлекательнее его…
Али стоял молча, повесив голову. Наконец – последней – вышла Махтаб, которой сейчас было лет тринадцать и которая подросла за недавнее время. Медленно и торжественно она шла, словно пьяная. Будто пританцовывала, ступая с пяточки на носок. Али подбежал к ней. Смеясь, взял портфель и сказал:
– Опять ваше превосходительство была самой первой!
И она рассмеялась:
– Скорее первой от конца.
– Но, может быть, можно чуть побыстрее?!
– Нет!
Али ждал, что Махтаб сошлется на что-нибудь, мол, собирала вещи, потому задержалась, но она не добавила ничего и тему не сменила, а заглянула прямо в глаза Али. И он повесил голову, а она спросила:
– Значит, боишься, что об этом узнают?
– Нет, пусть знают! Разве я что-то плохое сделал, чтобы бояться? Влюблен…
Махтаб, которая за последнее время сильно выросла и стала выше него, закрыла ему рот. И хихикнула:
