class="p1">А я постепенно успокаивалась. Дура. Надо было сумку вынести, убрать в пустыню, а уже потом ехать за Томасом. Небось с Билли ничего бы не случилось. С ним уже и так случилось все, что могло.
Пальцы задрожали. А теперь что?
Возвращаться? Надо бы… выждать пару часов. Сам Томас обыскивать дом не станет. Поздно уже, а там темно и вообще… нет, помощи подождет. Но… а если останется дом сторожить? Или шерифа попросит?
– Уна?
Я дернулась, повернулась неловко, и нож, сорвавшись с ладони, уткнулся в мерзлую землю. Хорошо, что не в сапог.
– Уна, что ты здесь делаешь? – Ник спускался по тропе. Ступал он осторожно, хотя на дорогу и не смотрел, изучил до последнего поворота.
– Сижу. А ты?
– Гуляю.
На нем старый охотничий костюм. Помню его. Правда, теперь штаны стали широковаты, а куртка и вовсе висит: все же в восемнадцать Ник был куда больше себя нынешнего.
– На ночь глядя?
Из-за плеча Ника выглядывало короткое дуло ружья.
– Почему бы и нет?
Он оказался рядом.
И пахло от него… кровью пахло. Резко так. Запах свежий, и не только запах. Я отметила темные пятна на брюках, к которым песок прилип.
– Стадо на дальнем кто-то проредил, – сказал Ник. – С дюжину коров задрал. Остальные разбежались.
Он был мрачен. Плохо. Наши пастбища не трогают. И значит, дикарь все-таки есть, но прячется.
– Главное, не притронулся. Просто драл, иных в клочья…
Плохо. Драконы не играют с едой. За нашими такого точно не замечала, и надо будет Оллгриму сказать, что чужак завелся. А потом искать. И… дальше что?
Изгонять? Убивать? Как?
– А у тебя что произошло?
– Билли…
– Вернулся? – Ник подобрался, и ружье с плеча соскользнуло прямо в руки.
– Вернули. Частично. Голову.
Я наклонилась, выдернув нож. И подумала, что такую совершенную сервировку стола видела лишь в доме Эшби.
…Столовая.
И мне это кажется блажью. Зачем таскать еду через половину дома, если можно просто на кухне поесть? Там тоже стол имеется, огроменный. И скатерть, не белая, правда, в клеточку, но мне она нравится даже больше.
В столовой стол длиннющий и с ножками гнутыми, которые еще позолотой покрыты. В первый раз его увидев, я нырнула под этот стол, чтобы позолоту поковырять. А потом долго пыталась понять, на кой оно надо?
И скатерть.
И тарелок, которых каждому ставили по пять штук, вовсе не задумываясь о том, кому после эти тарелки мыть. Супница. И совсем непонятное блюдо на высокой подставке, куда еще и свечи крепились. Вилки самые разные. Ложки нескольких размеров.
– У тебя посуда не пропадала? – Отчего-то мне подумалось, что во всей округе не найдется дома, где водились бы тарелки из костяного фарфора. – И канделябры?
Ник закрыл глаза. А ружье положил на землю. Руки сцепил. Потянулся, отряхнулся, будто избавляясь от пут сна, и велел:
– Рассказывай.
Я и рассказала… про голову. И про Томаса с шерифом. И опять про голову. Про скатерть белоснежную. Про посуду и серебро. Вазу. Цветы.
Надо же… мне впервые в жизни цветы подарили. И кто? Ненормальный.
Но ведь подарил.
Билли полагал цветы глупостью. Какой в них толк? Пара дней – и превратятся в мусор, а мусора он терпеть не мог, хотя как это увязывалось с его привычкой разбрасывать носки и банки из-под пива, ума не приложу.
Ник слушал.
А я говорила и думала, мог ли он убить Билли?
И стоит ли говорить о том, что ждет меня, когда дом обыщут? Вот как-то… не верилось, что федералы поймут. И что удержатся от желания упрятать меня за решетку. Пальчики-то на сумке мои, свеженькие. И не только пальчики, любой мало-мальски приличный маг докажет, что сумку я трогала.
Внутрь заглядывала.
А стало быть, знала… не могла не знать.
– Я хотел его убить, – признался Ник и, вытащив из кармана платок, принялся оттирать пальцы. Крови на них не было. Ник достаточно опытен, чтобы добить животное, не измаравшись. – Когда мне сказали… прости, в то время я попал в сложную ситуацию. Но это меня не оправдывает. Признаюсь, когда мне сказали, что у тебя кто-то появился…
…Почему и меня, и Вихо сажали за тот огромный стол?
Я ведь была дикарем, соседской девчонкой, которая просто прицепилась к старшему брату. И вести себя не умела. Я бы даже не поняла, что это обидно, когда тебя кормят на кухне. И более того, на кухне я чувствовала себя куда как спокойней, чем в огромной той столовой. Но я старалась. Садилась с прямой спиной. И локти на стол не ставила, скорее потому, что уж больно белой была скатерть. В отличие от локтей.
Я подсматривала за Ником, а он тайком показывал, какую вилку следует взять. И нож.
Он орудовал им так легко, тогда как мой норовил соскользнуть со стейка, чтобы оцарапать треклятый фарфор. И звук получался мерзким. А старый Эшби будто и не замечал ни моей неловкости, ни раздражения Вихо – у него тоже поначалу не слишком выходило, ни того, что нам вовсе не место здесь.
Он первым начинал беседу. И спрашивал меня о школе. И улыбался, когда я начинала говорить… и слушал. Никто никогда не слушал меня, кроме мистера Эшби.
– Я обрадовался. Не пойми превратно, я… знал, что симпатичен тебе.
Вот уж… своевременный разговор. Я дернула плечом и вновь отпустила нож.
– И я тоже тебя любил. Всегда. Как сестру. Вихо… да, он приятель, но не родной. Я всегда об этом помнил. Однако ты – дело другое. Рядом с Вихо я был, кем и являлся, неуклюжим, рыхлым увальнем, способным лишь на то, чтобы влипать в неприятности.
– Увальнем?
– А то ты не помнишь.
Помню. И то наше знакомство, когда я увязалась за братцем. Он пытался гнать меня домой, но домой не хотелось, а вот к Эшби – очень даже. Я слышала, как старик Эшби разговаривал с отцом. Правда, не совсем поняла о чем, кроме того, что Вихо должен будет за кем-то присмотреть.
Помню и парня в твидовом костюме, почти в таком же, как у старика Эшби. И сам парень смотрелся… солидным.
В отличие от Вихо.
Вихо ходил босиком. И носил рубашку, перешитую из отцовской. Он подворачивал брючины почти до колен, потому как это был единственный способ сохранить их целыми. Он набивал карманы камнями, осколками стекла и гнутыми железками.
Не боялся трогать жаб.
А на меня смотрел сверху вниз. И я знала, что это правильно, что только так и нужно.
– У меня
