Она опустилась навзничь на плащ, раскинутый на мягком мхе. Он прижался губами к ее груди, почувствовал, как твердеют и обозначаются соски под тоненькой тканью блузки. Она порывисто дышала.
– Йен…
– Молчи… Прошу тебя…
Прикосновение ее гладкой холодной кожи, электризующие пальцы и ладонь. Дрожь вдоль спины, в которую впились ее ногти. Со стороны костров крики, пение, свист, далекий туман искр в пурпурном дыме. Ласка и прикосновение. Ее. Его. Дрожь. И нетерпение. Плавное прикосновение ее бедер, охватывающих его, стискивающих замком.
Беллетэйн!
Дыхание, разрываемое на вздохи. Вспышки под веками, аромат сирени и крыжовника. Майская Королева и Майский Король? Кощунственная насмешка? Беспамятство?
Беллетэйн! Майская Ночь!
Стон. Ее? Его? Черные локоны на глазах, на губах. Сплетенные пальцы дрожащих рук. Крик. Ее? Черные ресницы. Мокрые. Стон. Его?
Тишина. Вечность в тишине.
Беллетэйн… Огни по самый горизонт…
– Йен?
– Ах, Геральт…
– Йен… Ты плачешь?
– Нет!
– Йен…
– Ведь я обещала себе… Обещала…
– Молчи. Не надо. Тебе не холодно?
– Холодно.
– А теперь?
– Теплее.
Небо светлело в пугающем темпе, черная стена леса выострила контуры, выглянула из бесформенного мрака четкая зубчатая линия верхушек деревьев. Выползающий из-за них голубоватый предвестник зари разлился вдоль горизонта, гася лампадки звезд. Стало холодней. Он крепче прижал ее, накрыл плащом.
– Геральт?
– У?
– Сейчас рассветет.
– Знаю.
– Я тебя обидела?
– Чуточку.
– Все начнется сначала?
– Это никогда не кончалось.
– Пожалуйста… Я начинаю чувствовать себя…
– Молчи. Все прекрасно.
Запах дыма, плывущего по вереску. Запах сирени и крыжовника.
– Геральт?
– Да?
– Помнишь нашу встречу в Пустульских горах? И того золотого дракона… Как его звали?
– Три Галки. Помню.
– Он сказал нам…
– Я помню, Йен.
Она целовала его в то место, где шея переходит в ключицу, потом положила туда голову, щекоча волосами.
– Мы созданы друг для друга, – шепнула она. – Может быть, предназначены? Но ведь из этого ничего не получится. Жаль, но когда рассветет, мы расстанемся. Иначе быть не может. Мы должны расстаться, чтобы не обидеть друг друга. Мы, предназначенные друг другу. Созданные друг для друга. Жаль. Тот или те, кто создавал нас, должны были позаботиться о чем-то большем. Одного Предназначения недостаточно, его слишком мало. Необходимо нечто большее. Прости меня. Я должна была тебе это сказать.
– Я знаю.
– Я знала, что не было смысла любить друг друга.
– Ошибаешься. Был. Несмотря ни на что.
– Поезжай в Цинтру, Геральт.
– Что?
– Поезжай в Цинтру. Поезжай туда и на этот раз не отказывайся. Не делай того, что сделал тогда… Когда ты там был…
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю о тебе все. Запомнил? Поезжай в Цинтру, поезжай туда как можно скорее. Грядут тяжелые времена, Геральт. Очень тяжелые. Ты обязан успеть…
– Йен…
– Молчи, прошу тебя.
Холодает. Все холодней. И светлее.
– Не уходи. Дождемся утра…
– Дождемся.
4– Не шевелитесь, господин. Надо сменить повязку, потому как рана кровоточит, а нога страшно опухла. О боги, как это паршиво выглядит… Надо как можно скорее добыть лекаря…
– Чихал я на лекаря, – простонал ведьмак. – Давай сюда мой сундучок, Йурга. Вон тот флакон. Лей прямо на рану. О дьявольщина!!! Ничего, ничего, лей еще… О-о-ох! Лады. Заверни покрепче и накрой меня…
– Распухло, господин, все бедро. И горячка бьет.
– Чихал я на горячку. Йурга?
– Да?
– Я забыл тебя поблагодарить…
– Не вы, господин, должны благодарить, а я. Это вы мне жизнь спасли, меня защищая, урон понесли. А я? Что я такого сделал? Человека раненого, без чувств, перевязал, на воз положил, не дал помереть? Обычная штука, господин ведьмак.
– Не такая уж обычная, Йурга. Меня уже бросали… в подобных ситуациях… Как пса…
Купец, опустив голову, помолчал.
– Оно, конечно, так, отвратный нас свет окружает, – пробормотал он наконец. – Токмо это не повод, чтобы все мы паршивели. Добро нам требуется. Этому меня учил мой отец, тому же я своих сынов учу.
Ведьмак молчал, рассматривая ветви деревьев, висящие над дорогой и перемещающиеся по мере движения телеги. Бедро рвало, но боли он не чувствовал.
– Где мы?
– Перешли вброд речку Траву, едем по Мехунским Урочищам. Это уже не Темерия, а Содден. Вы проспали границу, когда таможенники в телеге шуровали. Ну, скажу вам, охали они, видя вас, сильно. Но старший над ними знал вас, без задержки велел пропустить.
– Знал меня?
– Ага. Геральтом величал. Сказал так: Геральт из Ривии. Это ваше имя?
– Мое…
– Этот таможенник обещал послать кого-нито с вестью, что, дескать, лекарь надобен. Ну я еще сунул ему то-се в лапу, чтоб не запамятовал.
– Благодарю, Йурга.
– Нет, господин ведьмак. Я же сказал, что я вас благодарю. И не только. Я вам еще кой-чего должен. Мы уговорились… Что с вами? Вам скверно?
– Йурга… Флакон с зеленой печаткой…
– Господин… Вы же снова… Уж как вы тогда страшно кричали сквозь сон…
– Надо, Йурга.
– Воля ваша. Погодите, щас в чарку вылью. Ну, боги, лекарь надобен, как можно шибчей, не то…
Ведьмак отвернул голову. Он слышал…
…крики детей, играющих в высохшем внутреннем рве, окружающем дворцовые стены. Ребят было около десятка, и шумели они жутко, перекрикивая друг друга тонкими, возбужденными, ломкими, переходящими в фальцет голосами. Носились по рву туда и обратно, напоминая косяк быстрых рыбок, молниеносно и неожиданно меняющих направление, но всегда держащихся вместе. Как обычно, вслед за шумливыми, тощими, как пугала, старшими мальчиками бегал не поспевающий за ними, задыхающийся малец.
– Много их, – заметил ведьмак.
Мышовур, теребя бороду, кисло ухмыльнулся, пожал плечами.
– Верно. Много.
– А который из них… Который из пареньков – та знаменитая Неожиданность?
Друид отвел глаза.
– Я не имею права, Геральт…
– Калантэ?
– Конечно. Вряд ли ты думал, что она так просто отдаст ребенка. Ты же ее знаешь. Железная женщина. Я скажу тебе нечто такое, чего говорить не должен, надеюсь, ты поймешь. Полагаю, ты меня не выдашь.
– Говори.
– Когда ребенок родился, это было шесть лет назад, она вызвала меня, приказала отыскать тебя и убить.
– Ты отказался.
– Калантэ не отказывают, – серьезно сказал Мышовур, глядя ему в глаза. – Я был готов отправиться, но тут она снова вызвала меня. И отменила приказ, не объяснив почему. Будь осторожен, когда станешь с ней разговаривать.
– Буду. Скажи, Мышовур, что случилось с Дани и Паветтой?
– Они плыли из Скеллиге в Цинтру. Попали в шторм. Не нашли даже обломков корабля. Геральт… То, что ребенка не было тогда с ними, чертовски странное дело. Необъяснимое. Они хотели взять его с собой на корабль, но в последний момент отказались. Никто не знает причины, Паветта никогда не расставалась с…
– Как это Калантэ перенесла?
– А как ты думаешь?
– Понимаю.
Топоча, словно банда гоблинов, ребятишки забрались наверх и пронеслись мимо них. Геральт заметил, что недалеко от головы мчащегося стадка бежит девочка с развевающейся светлой косой, такая же худая и вопящая, как мальчишки. С диким воем ватага снова ринулась вниз по крутому склону рва, по крайней мере половина из них, включая девочку, съехали на ягодицах. Самый маленький, все еще не догнавший остальных, упал, захныкал и уже внизу громко расплакался, схватившись за разбитую коленку. Другие мальчишки окружили его, дразня и посмеиваясь, потом помчались дальше. Девочка опустилась перед мальчуганом, обняла, вытерла ему слезы, размазав по мордашке кровь и грязь.
– Идем, Геральт, королева ждет.
– Идем, Мышовур.
Калантэ сидела на большой, подвешенной цепями к ветке огромной липы скамье со спинкой. Казалось, она дремлет, но этому противоречило слабое движение ног, время от времени принуждающих качели двигаться. С королевой были три молодые женщины. Одна сидела на траве, рядом с качелями, ее раскинутое платье белело на зелени, как пятно снега. Две другие, неподалеку, щебетали, осторожно раздвигая побеги малины.
– Госпожа, – склонился Мышовур.
Королева подняла голову. Геральт опустился на одно колено.
– Ведьмак, – сухо проговорила она.
Как и раньше, ее украшали изумруды, гармонировавшие с зеленым платьем. И цветом глаз. Как и раньше, она носила узкий золотой ободок на пепельно-серых волосах. Но руки, которые он помнил белыми и тонкими, были уже не так тонки. Королева пополнела.
– Приветствую тебя, Калантэ из Цинтры.
