Протянув руку, нащупываю руку Блу и нахожу ее. Я крепко сжимаю ее и благодарю мальчика, который ушел из этого мира. Я поворачиваюсь к нему, чувствуя, как по щеке катится слеза, и говорю.
— Я тоже ее любил.
Чернота накрывает меня плотным одеялом.
Она душит все, что осталось от моей жизни.
И с улыбающимся лицом Чарли в моем сознании и ее именем на моих губах, я ухожу.
Глава 53
Перерождение
Яркий свет жжет мне глаза, и я думаю про себя: «Неужели? Это смерть? Отстой».
Но потом я что-то слышу, и я уверен, что это не так, потому что:
а) после смерти нет никакого шума
б) я вообще не должен думать.
Мои глаза открываются, и я вижу большую, глупую улыбку Чарли, и решаю, если это вечность, я тут останусь.
— Он проснулся — визжит она.
«Этот визг. Сделай это снова. Пожалуйста, сделай это еще раз».
Воображаемая Чарли хватает меня за руки, я поднимаю свою воображаемую задницу с кровати и смотрю. Она выглядит точно так же, как и в прошлый раз, когда я ее видел — покрытая небольшими боевыми ранами, но в остальном совершенно красивая.
— Осторожно, — говорит она. — Не переусердствуй.
Я оглядываюсь и замечаю, что это место похоже на дом бабушки Чарли, все цветочное и липкое с легким запахом бедных людей. Мне это так нравится, что я готов кричать.
— Переусердствовать? Он не может переусердствовать. Он Данте Уокер, ведь так? — Макс входит в комнату, сияя, как настоящий живой человек.
— Неужели это все реальность? — я с удивлением слышу свой собственный голос и тут же решаю, что у меня абсолютно идеальный мужской голос.
— Чертовски верно, — говорит Валери, выходя из-за спины Макса. Она обнимает своего жениха и улыбается ему, потом снова мне. — Мы спасли твою уродливую задницу. Хотя, надо сказать, снять манжеты? Идиотский ход.
— Это было героически, — Чарли наклоняется и целует меня в щеку. — И да, идиотизм.
— Не понимаю, — говорю я, качая головой. — Как я здесь оказался?
Чарли и Макс смотрят на Валери, и я понимаю, что упускаю что-то важное.
Валери откашливается.
— Хм, здесь кое-кто хочет тебя видеть, если ты не против новых посетителей.
Я киваю, и они поворачиваются, чтобы уйти.
— Нет, подождите, не уходите. Не сейчас, — говорю я, выпрямляясь.
Губы Валери растягиваются в сочувственной улыбке.
— Тебе понадобится минута. Доверься мне.
Все трое выходят из комнаты, и через несколько секунд кто-то входит внутрь. Когда я вижу его, мое сердце сильно колотится в груди, а рот раскрывается.
— Папа, — шепчу я.
Папа бросается к моей кровати и обнимает меня. Он прижимает меня к себе на несколько секунд, затем берет мое лицо в свои руки.
— Мой сын. Мой Ди.
— Ты жив, — выдыхаю я, не в силах поверить, что он действительно здесь.
Он улыбается, и я вдруг вспоминаю, как сильно скучал по нему. Это открывает что-то чудесное внутри меня.
— Вроде того, — отвечает он. Закинув ногу на кровать, он подтягивает штанину и демонстрирует золотую манжету, обернутую вокруг лодыжки.
Я задыхаюсь.
— Ты освободитель?
— Нет, я вроде как одолжил эту манжету, — говорит он, присаживаясь на край моей кровати. — Я обратился с особой просьбой помочь тебе с твоей… ситуацией.
Я не могу вымолвить ни слова, не могу ничего сделать, кроме как смотреть на отца.
— Послушай, Данте, я не могу долго оставаться. Но я хотел тебе кое-что сказать, — он берет меня за руку и сильно похлопывает. Его глаза не отрываются от моей руки, когда он говорит, как будто ему слишком трудно встретиться со мной взглядом. — В ту ночь. Это была не твоя вина. И я два года наблюдал, как ты носишь ее с собой, — отец поднимает голову и смотрит мне прямо в лицо. — Отпусти все.
Я сглатываю комок в горле.
— Но если бы я обращал внимание на дорогу, а не жаловался на то, что ты пропустил мой день рождения… — горячие слезы жгут мне глаза, но я отказываюсь плакать перед ним.
— Это несчастный случай, сынок, — твердо говорит он.
Я крепко сжимаю челюсть и смотрю на его руку поверх моей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Данте Уокер, скажи мне прямо сейчас, что ты оставишь все как есть.
— Хорошо, мамочка, — говорю я.
Мой отец издает один резкий смешок.
— Хорошо, — говорит он, и улыбка скользит по его лицу. — А теперь я хочу, чтобы ты воспользовался этой возможностью и стал тем человеком, которым, как я знаю, ты можешь быть.
Я не знаю, о чем он говорит, но я слишком ошеломлен всем, что произошло за последние несколько минут, чтобы что-то сделать, кроме как кивнуть. Мой отец… мой отец! снова обнимает меня.
— Я люблю тебя, малыш, — говорит он.
— И я тебя, папа, — я дружески хлопаю отца по руке, но ловлю себя на том, что держусь за него.
Несколько мгновений я с благоговением разглядываю его: густые, с проседью темные волосы, широкие плечи и теплую улыбку. Затем, медленно, чувство страха заглушает любую другую мысль. Он сказал, что его манжета взята взаймы, а это значит, что ему скоро придется уехать. Но он не может уйти. Теперь, когда он стоит передо мной, я не знаю, как смогу вынести его уход.
Словно почувствовав, о чем я думаю, он встает с кровати и направляется к двери. Он поворачивается, словно ему больно это делать, и отдает мне солдатский салют.
— Отец… — говорю я.
— Я знаю, что тяжело меня отпустить, — отвечает он, его улыбка дрожит. — Но так должно быть. Ты мне нужен… мне нужно, чтобы ты попрощался и продолжал жить так, как можешь. Понимаешь?
Я не могу говорить, я бы сломался, если бы это сделал, я салютую ему в ответ, в то время как моя грудь полна фейерверков.
Он выходит за дверь, и мне приходится прикусить язык, чтобы не умолять его вернуться.
Чарли сперва просовывает голову, а после подходит ко мне, прихрамывая. Валери и Макс следуют за ней.
— Увижу ли я его снова? — спрашиваю я Валери, надеясь, что она знает ответ. Надеясь, что они не заметят, как дрожит мой голос.
Она пожимает плечами.
— Может быть.
— Видеть моего отца — это как… — я дышу, и из меня вырывается смех. — Потрясающе, — заканчиваю я. Мысленно я пытаюсь уравновесить боль от потери отца с радостью от встречи с ним. — Я не понимаю, почему он должен был уйти, — бормочу я. — И я до сих пор не понимаю, как я вообще здесь оказался.
Макс открывает рот, чтобы ответить, но Валери кладет руку ему на грудь.
— Пожалуйста, позволь мне, — затем, повернувшись ко мне, она говорит. — На первый вопрос у мня ответа нет. Но второй… — она подходит к краю моей кровати и откидывает одеяло. — Взгляни.
Я сгибаюсь и не могу поверить в то, что вижу.
— Нет, — говорю я.
— Да, — с явным удовольствием говорит Валери. Она постукивает длинным красным ногтем по золотой манжете на моей лодыжке.
— Ты починила мне манжету? — спрашиваю я, и счастье покидает мое тело.
— Не совсем, — отвечает она.
Чарли кладет мою руку себе на колени, и я смотрю на нее.
— Теперь ты один из них, — говорит она.
Мои глаза расширяются, и Чарли кивает, чтобы уверить меня, что это правда.
— О, черт, нет, — говорю я, наклоняясь и натягивая манжету. — Я не ангел.
— Теперь да, — говорит Валери. — Твой отец доставил манжеты прямо от самого Большого Парня. Он, видимо, считает, что ты можешь быть полезен в команде хозяев. Тебе лучше быть счастливым. Ты бы гнил в земле, если бы не он.
Слыша ее слова о гниении в земле, я оглядываю комнату, надеясь каким-то чудом увидеть его.
— Блу? — тихо спрашиваю я.
Глаза Чарли наполняются слезами, и я провожу под ними большим пальцем.
— Ты был в отключке некоторое время, — мягко говорит Макс. — Похороны Блу состоялись несколько дней назад.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мое горло горит, когда я думаю о своем погибшем товарище — моем друге. Он был настоящим героем. Причина, по которой Чарли жива и находится здесь, рядом со мной. Причина, по которой она в безопасности. Думать о нем и о моем отце одновременно почти невыносимо.
