Стоян глянул на прощанье на Милку, та стояла опустив голову, и вышел из зала, претворив за собой тяжелые дубовые двери. Бывшая служанка подняла испуганный взгляд на отца:
— Тятя, я верну…
Старый вояка махнул рукой, чтоб она замолчала:
— Стало быть Стоян всю правду сбаял? Ты просто убёгла, смерть свою разыграв?
Милка кивнула, шмыгнув носом. Барон сложил руки за спиной и принялся кружить возле девушки:
— Одно мне скажи: Ежна тут при делах?
Девушка покачала головой.
— Ясно, — пробормотал мужчина и, развернувшись, грузно потопал к ближайшей лавке. Он тяжело опустился, отвернулся к столу. В зале стояла тишина, прерываемая Милкиными всхлипываниями. Седая голова хозяина замка устало склонилась ниже плеч, послышался прерывистый вздох, который тут же оборвался — мужик, опомнившись, взял себя в руки. Брест топтался на месте, не зная, что предпринять.
— Одно мне сгуторь, — сдавленно прохрипел Гжевик себе в бороду, — За каким хреном ты сейчас-то вернулась?
— Тятя, я… Ну, не могла я жить в доме Епископа да еще и четвертой женой! — воскликнула бывшая служанка в свое оправдание.
Отец, не оборачиваясь, некоторое время просто молчал. Он закрыл глаза ладонью, тяжело всхлипнул.
—Тятенька-а, — не выдержала Милка и бросилась к отцу в ноги.
Тот молча поднялся, отстранившись от рыдающей девушки, быстро смахнул выступившие слезы:
— Зачем сейчас пришла? — повторил вопрос Гжевик.
— Чтобы не дать тебе совершить беду великую! Этот мужчина, — девушка указала на Бреста, — Не крал твой рубин! Его подставила одна мерзавка. Мы уже добыли камень и собирались воротить назад, как она опять его украла!
Наёмник стоял красный, как рак: виданное ли дело, девка его перед воеводой выгораживает. Брест вышел вперед:
— Дозволь слово молвить, барон.
Гжевик сразу посуровел, хотя красные глаза, над седой бородой говорили о недавно пролитых слезах:
— Докладай.
— Рубин взаправду пропал, я пытался его воротить и имя свое очистить да провалился. И уж коли война тут зреет из-за камня, а я причастен к его утере, так может смогу как-то пособить?
Старый воевода призадумался: решение многих проблем само пришло в руки и, как бравый солдат, ждет приказа. Грех не воспользоваться. Мужчина почесал бороду:
— Добре, пособить сможешь. От чего же нет?
Он ещё что-то прикинул в уме, повертел мыслишку и так и сяк, наконец, крикнул в коридор:
— Стража!
Дверь распахнулась, в зал тут же вломились мужики с бердышами наперевес, следом неторопливо протиснулся Гостемил. Гжевик кивнул на Бреста:
— Вяжите этого! Да в темницу!
Милка подскочила, как ужаленная, повиснув у отца на шее:
— Тятя! Что ты деешь?!
Гжевик стряхнул ревущую девку и кивнул управляющему:
— Гостемил, возьми двух ребят, баронессу в склепе ейном запри, пущай поразмыслит малость мозгами своими куриными. Да не выпускай дуру, покуда я лично приказа не отдам. Всё понял?
Милка осела, испуганно глядя на ничего не выражающее рыбье лицо управляющего. Гостемил кивнул, свистнул в коридор:
— Захар, Буян, подите сюды. Приказ барина слышали?
Два мужика выпрямились по стойке «смирно», заинтересованно разглядывая внезапно воскресшую барыню.
— Выполняйте, чаво встали-то.
Молодая баронесса заверещала, но сбежать не успела, её схватили с двух сторон и под белы рученьки свели в коридор. Брест стоял связанный, молча наблюдая за развернувшейся картиной. Его желваки напряглись под кожей, а брови сошлись на переносице. Мужчина тяжелым взглядом встретился с бароном:
— Увести его, — приказал Гжевик и поманил Гостемила пальцем.
Стража отобрала у Бреста меч, и хотя наёмник не сопротивлялся, всё равно для острастки сунули кулак под ребра. Мужчина охнул и согнулся, хватая ртом воздух, его поволокли прочь из зала. Последнее, что он увидел, как барон, отдав несколько приказов Гостемилу, довольно вздохнул. В старческих, чуть выгоревших глазах вспыхнули нехорошие огни.
***
Волшебный клубок вывел меня на дорогу, ведущую к поляне с бабкиной избой. Меньше всего мне сейчас надо появляться в знакомых местах, чтобы ненароком не наткнуться на погоню: Брест наверняка захочет вернуть камушек. Я попыталась поймать моток ниток, но мелкий гад не давался в руки, а кружил вокруг. Видимо, он, во что бы то ни стало, хотел сопроводить меня до конечной точки — избы на курьих ногах. Клубок вился между ног, как ошалелый щенок, но как только я делала шаг в сторону, тут же замирал на месте, давая понять, что ты, мол, не туда идешь. Провалив еще одну попытку схватить ведьмин «компас», я разоралась на него:
— Да провались ты, шерстяной ублюдок! — моя нога, наконец, достала до маленького гада и отправила его в дальний полет.
Поправив мешок, я резко развернулась и, чеканя шаг, проломилась в кусты на обочине: по дороге идти — заметят, буду двигаться дальше на юг вдоль тракта, всё лесом-лесом. К людям опасно выходить, когда за душой целое состояние. Рука инстинктивно дернулась к камню, но задержалась на полпути: с этим придется повременить.
К вечеру быстро стемнело. Я брела уже несколько часов, стараясь сосредоточиться на дороге и ни о чем не думать. Иногда выходило плохо: треск веток рядом заставлял вздрагивать, уханье совы — испуганно озираться по сторонам, один раз показалось, что за мной кто-то наблюдал — драпанула так, что оставила после себя широкую тропу с обломанными сучьями. Долго таких нервов не выдержу: сумерки в лесу нагоняют жути на самых крепких мужиков, чего уж говорить обо мне? Чего случись, а спину прикрыть некому. Я отогнала прочь плохую мысль. Этим паразитам только дай протиснуться в голову, как тут же набежит толпа сомнений, страданий и прочей ерунды. Ничего хорошего от них не жди. Лучше быть самоуверенной дурой, чем «всё-время-сомневающейся» умницей: первые счастливей.
Еще через час я вышла на ничем не примечательную поляну, которая, словно проплешина, выросла среди густой «шевелюры» леса. В темноте едва различимая стояла покосившаяся избушка—не избушка, может шалаш какой, отсюда не разобрать. Без окон, покрытая мхом, от нее пахло плесенью и сыростью. Я подошла ближе. Кругом стояла тишина, не считая обычных для леса звуков птиц и гнуса. Усталость сыграла со мной злую шутку, и я была готова завалиться спать где угодно, лишь бы прикрыть глаза и дать ноющим мышцам отдых. Осторожно заглянув внутрь лесного сарая, обнаружила лишь кучу прелых листьев. Выбирать не приходится, только нужно принять меры предосторожности и можно будет отдохнуть. Я вытащила меч и на Брестовом примере… В горле встал ком. Усилием воли задавила в себе дурацкие мысли. Так, о чём-бишь думала до этого? Защитный круг. Вместе с пыхтением и тихими матюками в дерне всё же появилась глубокая борозда. Думаю на ночь должно хватить от нежити, теперь бы от живности уберечься. Я стряхнула пот со лба: ночь будет душной. Отломав на краю поляны несколько толстых веток, вернулась к шалашу. Уверенными и отточенными движениями — сказываются годы таких ночёвок — я вбила колья в землю напротив выхода. Повязав сверху верёвку, натянула упругие ветки, примотав к ним свой нож, и закрепила ловушку. Если кто полезет, то это зараза убить не убьет, но понервничать заставит. Осторожно перешагнув через растяжку, я залезла в укрытие, устало сбросила мешок и устроилась на куче листьев. Закинула в рот кусок сыра, подоткнув под голову торбу, устроилась вздремнуть.
Сон не шёл. Совсем. То ли от чрезмерной усталости, то ли ещё от чего… Об «отчегоещё» я старалась не думать. За тонкой стенкой стрекотали сверчки, где-то ухнула неясыть — прямо как на лесном озере около избы Ежны. Интересно, чем сейчас Гера занимается? То, что он отказался со мной идти, можно расценивать как предательство, но есть такие люди — и Прежний в их числе — на которых ты просто не можешь сердиться или обижаться. Они, как «солнышки», всех согревают, никого не судят, но иногда и их скрывают тучи. И тогда я злюсь на «тучи», но не на теплого и понимающего Геру. Если он выбрал учёбу с магией вместо цивилизации, то я скажу «Вперёд!».
