Там, за проливом, за несколько недель до этого, тоже наступил великий день — даже еще более великий. Улицы Лондона украсились цветами и гобеленами, фонтаны били вином, горожане насмешливо кричали «прощай» прежнему правлению, возвращалась жизнь, состоящая из удовольствий и пирушек, и все единодушно утверждали, что веселья теперь будет больше, чем когда-либо раньше. «Черный мальчуган» вернулся, монарх-весельчак восстановлен на престоле, и произошло это по желанию его народа — всего народа, исключая, конечно, мрачных пуритан. Веселье стало таким всеохватывающим, что Чарлз, пировавший по случаю возвращения, погладил морщинистое лицо и не без цинизма заметил, что сам виноват в столь позднем возвращении, ибо все до одного мужчины и женщины, которых он встретил, со слезами и жаром уверяли его, что всегда оставались преданными ему и спали и видели его на престоле.
Итак, годы изгнаний позади. Он вернулся в Уайтхолл, исполненный радости и очарования, и все, от самого родовитого аристократа до жены бедного рыбака, радовались его появлению на земле Англии.
Король вернулся домой.
Но что изменилось в его отношениях с родней, все еще остающейся за границей? Еще вчера Генриетта-Мария и ее бедняжка дочь были изгнанницами без гроша в кармане, зависевшими от гостеприимства заграничных родственников. Теперь они стали матерью и сестрой царствующего короля Англии.
Теперь они сидели в Отель де Бовэ под малиновым бархатным балдахином по правую и по левую руку от королевы Анны. Леди двора следили за празднеством из других окон, так же, как и кардинал Мазарини.
По улицам двигалась процессия: золоченые кареты, мулы с серебряными колокольчиками на шее, члены городского магистрата в красных мантиях, мушкетеры в голубых бархатных плащах, шитых серебром, группа белых лошадей в алых попонах, герольды с гербами на штандартах, старший конюший с королевским мечом в ножнах из голубого бархата и золотыми лилиями. Но весь этот блеск затмевался великолепием самого Людовика. Он выглядел еще красивее, чем обычно, и смотрел перед собой, гарцуя на гнедом рысаке под парчовым балдахином. Его лицо источало благосклонность, и народ буквально таял от жара верноподданнических чувств. Это был истинный король. Его наряд украшали серебряное кружево, жемчуг и розовые ленты, его шляпа держалась на голове при помощи огромной бриллиантовой броши, и величественные белые перья, закручиваясь, доставали ему до плеч.
За ним скакал Филипп в костюме с серебряной вышивкой, за Филиппом — принцы крови во главе с Кондэ.
Далее ехала невеста — маленькая Мария-Тереза — в карете с золотыми галунами. На принцессе была одежда золотых цветов, сверкающая драгоценностями, ослеплявшая всех, кто смотрел на нее. В этих великолепных одеяниях, обрамленная золотым блеском кареты, она показалась парижанам принцессой из сказки, и они, вне себя от восторга, прославляли ее красоту.
Вслед за каретой невесты двигалась группа принцесс Франции, возглавляемая мадемуазель де Монпансье. Та старательно улыбалась, пытаясь не выдать свое негодование и разочарование. Это она должна была ехать в золоченой карете невесты, этот день должен был стать днем ее триумфа. Улыбаться ей помогало легкое злорадство при мысли о Марии-Терезе: она мысленно снимала с нее драгоценный наряд, представляя, как Людовик обнаружит под ним маленькую девчонку без обаяния и мудрости, присущей дамам французского двора.
Великий брак французского короля и испанской принцессы! Ну, что ж, давай, Людовик, наслаждайся, если получится!
В этот момент король достиг балкона, на котором восседали две королевы и принцесса Генриетта. Людовик придержал коня, чтобы приветствовать королев и принцессу.
Генриетта, глаза которой засияли при виде прекрасного всадника, внезапно осознала свои чувства к этому человеку. Она словно повзрослела в одно мгновение. Ей, шестнадцатилетней девочке, стало ясно, что она любит приветствующего их двадцатидвухлетнего мужчину. Теперь стала понятной причина ее слез, неприятие его жалости. Не жалости она ждала от него…
Чарлз теперь король Англии, если бы он стал королем в прошлом году… Но Людовик никогда не любил ее и никогда не женился бы на ней. Да, но разве он любит эту маленькую Марию-Терезу?
В этот момент Людовик посмотрел в глаза Генриетте, заметил в них слезы, и легкое недоумение изобразилось на его лице. Откуда слезы, подумал он. О чем ей плакать? Ее брат взошел-таки на престол, и очень похоже, что Филипп женится на ней, и это будет блистательная пара — брат короля Франции и сестра короля Англии!
А какая она хорошенькая! Никогда раньше он не видел ее в таком красивом наряде. Теперь-то ему понятно, почему Филипп влюбился в нее. Ее красота не бросалась в глаза, как, например, у мадам Суассон и прочих дам, но она обладала каким-то особым очарованием, эта малышка Генриетта.
Филипп давал бал в Сен-Клу. Он имел все основания быть довольным собою. Сен-Клу — прекрасный дворец, и Людовик, выкупив его недавно у Харвара, инспектора по финансам, подарил его брату. Кроме того, в этом году умер дядя Филиппа Гастон, и с его смертью к Филиппу отошли герцогства Орлеанское, Валуа и Шартрское, так же как имения Вийе-Коттерэ и Монтагри.
Он был молод и красив, он был богат, его брат был королем, и теперь вокруг него вились многочисленные льстецы. И если бы ко всему прочему он родился на пару лет раньше, он был бы совершенно доволен.
Но сейчас он улыбался себе, готовясь вместе с ближайшими друзьями к балу. Его слуги в полный голос восклицали, что никогда ранее не служили более прекрасному господину, отдельные из друзей не краснея шептали ему, что не было на свете человека прекраснее его, что они не в восторге от этих розовых и золотых особ, преуспевающих в акробатике и прочих грубых забавах; им по душе более утонченный тип мужской красоты и живость ума они предпочитают крепости тела.
Повертев головой, он изучил состояние своего далматика: на месте ли сапфировая брошь? Не лучше ли, по мнению его дорогого де Гиша, будет одеть рубиновые ризы? После долгих споров решили остановиться на украшениях из изумрудов.
Сегодня вечером все это имело значение. Ему предстояло открыть бал, пригласив на танец принцессу Генриетту! Генриетта! Он тайком взглянул на де Гиша. Вот уж действительно умнейший человек на свете! Генриетта оказалась само очарование. Теперь он это понял. То и дело он поражался вспышкам ее остроумия и внезапному блеску глаз. Возвращение ее брата на трон самым благотворным образом подействовало на нее. Она не была больше некрасивой тихоней, забившейся в уголок. Она стала чрезмерно чувствительна к своему прошлому, и это была ее единственная проблема.
