– А всем остальным странам мы уже должны, – хмуро заметил министру председатель Центробанка Ду Би Нин, который еще во «Внуково-2» явился с гримасой человека, страдающего несварением желудка. И Болотников хорошо понимал почему: министры и даже премьер-министры приходят и уходят, а нахватанные ими за рубежом долги рано или поздно приходится отдавать Центробанку. Но хотя долг России уже составлял 130 миллиардов долларов, кремлевский приказ был прост: с пустыми руками домой не возвращаться, любым способом выцарапать хотя бы полмиллиарда, хотя бы триста миллионов! Иначе через неделю вся гигантская машина избирательной кампании президента просто развалится от неплатежей и банкротства.
– Придется золото отдать в залог, – сказал министр.
– Чье золото? – насторожился председатель Центробанка.
– Ваше. Чье же еще? – усмехнулся министр. – У меня золота нет.
Председатель Центробанка покачал головой:
– Дума не позволит вывозить золотой запас. И даже заикаться об этом нельзя – коммунисты и так кричат, что мы распродали Россию…
Болотников отпил кофе и вдруг поперхнулся – он вспомнил этого верзилу, сидевшего в дальнем конце ресторана и в упор разглядывавшего его через весь зал. Конечно! Это же Амадео Джонсон! Тот самый Джонсон, которого Винсент представил ему в Лос-Анджелесе как своего влиятельного и крутого покровителя! Тот самый, который был у Мэтью Ллойда, когда собирали команду американских экспертов для избирательной кампании.
Он еще раз глянул в сторону Амадео и наткнулся на его широкую улыбку и зовущий жест.
– Извините, – сказал Болотников своим товарищам и встал.
– Ты куда? – спросил министр.
– Я сейчас, знакомого встретил.
– Имей в виду, мы убегаем через две минуты!
– Знаю…
Болотников с чашкой кофе в руке подошел к Джонсону.
– Hi! How are you? Извини, я не сразу узнал тебя.
– Это пустяки. Рад тебя видеть. Как там Винсент? Еще в больнице? Садись.
– Спасибо. Винсент в порядке. Это не был инфаркт. Просто сердечный спазм, невралгия. Его выпишут не сегодня-завтра.
– Присядь, мой друг.
– Я не могу. Мы убегаем. У нас важная встреча.
– Я знаю. Ты прилетел с вашим премьер-министром. Вам нужны деньги.
– Откуда ты знаешь?
– Я читаю газеты. Но нам нужно потолковать.
В этом коротком «нам нужно потолковать» было столько значительности, что Болотников сразу понял: Амадео Джонсон оказался тут не случайно.
– Конечно, – согласился он. – Я освобожусь в шесть.
– Я буду ждать тебя здесь. Ровно в шесть. – И Амадео посмотрел на него таким взглядом, словно собирался не вставать из-за стола до шести часов.
Вечером они гуляли по весеннему Парижу, но Болотникову было не до парижских прелестей. Мало того, что французы окончательно отказали в кредите, так еще этот Джонсон!..
– Ты знаешь, что такое «колумбийский картель»? – напрямую сказал Джонсон. – Вы можете дурачить ваших ебаных московских бандитов и играть с Винсентом, но не с нами. Если через месяц я не увижу доходов от моей компании, ты лично будешь за это отвечать. И мы достанем тебя в Париже, Лондоне и в Москве, без проблем.
– Да у нас все готово! Просто военные заводы бастуют и поэтому нет кевлара… – пытался оправдаться Болотников, без своих телохранителей он чувствовал себя пигмеем рядом с этим громилой.
– Нас это не ебет, – ответил Амадео, множественным числом местоимения давая еще раз понять, какая сила стоит за ним. – Заплати, и мы пошлем тебе сколько угодно кевлара и все что угодно.
Болотников вдруг замер на месте.
– Что? – спросил Джонсон.
– Кажется, у меня идея… – Светлые глазки Болотникова вдруг ожили за стеклами его очков, его осенило, как он может одним ударом спасти и себя, и Кремль. Решительно шагнув к Джонсону, он спросил: – Вы действительно можете достать все что угодно? Твои люди, я имею в виду…
– Что тебе нужно?
– Доллары. Фальшивые, конечно.
Джонсон усмехнулся:
– Сколько?
– Сто миллионов.
Теперь настала очередь оторопеть Джонсону.
– Ты шутишь! Что ты будешь делать со ста миллионами фальшивых денег?
– Можете или нет? – требовательно спросил Болотников.
– Ну-у, это зависит от качества…
– Качество не имеет значения! Пусть хоть явная липа. Главное – срочно! Идем сюда, я угощаю! – И Болотников показал на ближайшее кафе.
60
Белый «Мерседес-600» Болотникова летел по первомайской Москве, украшенной немыслимым количеством гигантских настенных панно с портретами президента и мэра города, которые пожимали друг другу руки в знак взаимной поддержки на выборах. И такие же плакаты были укреплены на каждом фонарном столбе и афишной тумбе. Даже в Пекине во времена культурной революции не было такого количества портретов Великого кормчего.
– Сколько стоит это удовольствие? – спросил Брух.
– Не важно! Зачем тебе? – отмахнулся Болотников, он был в каком-то нервном напряжении.
– Йоп-тать! – возмутился Брух. – На мои деньги сделано, а мне и знать нельзя? Зю Ган назвал эти фото знаешь как? «Москва прощается с Ель Тзыным!»
– Ничего, он уже дошутился! Его спонсоры парализованы налоговой инспекцией, их счета под контролем Центробанка. Видишь – ни одного его плаката или портрета…
Машина остановилась у зоопарка на Красной Пресне.
– Но Ле Бедь на плаву. – Брух, выходя из машины, указал на небольшой плакат с портретом генерала Ле Бедя и лозунгом «ЧЕСТЬ И ПОРЯДОК».
– Да. Пока он работает на нас – отнимает голоса у Зю Гана и Жирика, – объяснил Болотников, подходя с Брухом к воротам зоопарка. – Все посчитано, старик!
– Но у штаба опять ни копья! Вы там деньги вместо икры жрете, что ли?
– Не физди! – огрызнулся Болотников. – Без тебя разберемся!
Брух подошел к контролерше в воротах зоопарка.
– Мы зайдем на минуту, сына забрать.
– Еще чего! Билеты! – грубо ответила та.
Но Брух уже увидел Робина и своего сына Марика – они стояли у боковой аллеи подле тележки мороженщицы, Марик угощал Робина московским эскимо.
– Марик! Робин! – крикнул им Брух.
– Папа, можно мы еще побудем? – подбежал Марик. – Я хочу страусов покормить!
– Нет, поехали. Я покажу тебе кое-что интересней.
– Что? – загорелись глаза у мальчишки.
Машина долго шла вдоль глухого зеленого забора, а когда он кончился, свернула с загородного шоссе на пыльную грунтовую дорогу и – опять вдоль забора – покатила к кирпичной будке КПП. Здесь, у выцветшего шлагбаума, загорали два солдата охраны, слушали по транзистору Малинина. За ними, вдали, на Чкаловский военный аэродром заходил на посадку зеленый армейский «Ми-28».
Водитель «мерседеса» подъехал вплотную к шлагбауму, опустил стекло в своей двери, но солдаты-охранники только лениво скосили глаза. Один из них сплюнул и сказал:
– Зенки протри, папаша! Запретная зона!
– Ты, зелень вонючая! – обозлился шофер. – Подними жопу и позови командира!
Солдат оценивающе посмотрел на шофера и на сидящего рядом с ним Марика, жевавшего жвачку. И вдруг спросил:
– А жвачку дашь?
Впрочем, изнутри «запретки» уже на рысях выскочил коротконогий и заспанный толстяк подполковник, закричал солдатам:
– Открывай! Открывай, мать вашу в селедку! Армия называется!
Солдаты стали лениво отвязывать журавль шлагбаума, подполковник заглянул в машину и угодливо сказал Болотникову:
– Извините, что не встретил, Юрий Андреич! Совершенно запарился!
– Ладно, садитесь вперед, – показал ему Болотников на переднее сиденье.
– Слушаюсь!
Машина, приняв подполковника, проехала ворота, Марик крикнул: «Лови!» – и через окно выбросил солдатам пачку жевательной резинки.
И минуту спустя Робин понял, куда они попали – на гигантское, как Централ-парк в Нью-Йорке или Измайловский парк в Москве, кладбище боевых вертолетов. Крошечные, как цикады, «Ка-25» и «Ка-27», транспортные гиганты «Ми-6» и «Ми-26», средние, двадцатиметровые в длину «Ми-8» и «Ми-24» – утопающие в бурьяне, покосившиеся, вросшие своими шасси в землю, с согнутыми или надломленными лопастями винтов, с выбитыми, или, точнее, раскуроченными, стеклами в пилотских кабинах, со сбитыми замками боевых пулеметов – они представляли странное, почти мистическое зрелище. Словно стадо бизонов, неожиданно пораженное смертельной болезнью и рухнувшее в грязь, в траву и крапиву.
– Папа! Папа! – закричал Марик. – Можно я в этот залезу? Он совсем целый!
– Подожди. – Брух повернулся к Робину: – O’кей, что ты думаешь?
Робин недоумевающе посмотрел на него, потом на Болотникова. Болотников пояснил:
– Некоторые военные вертолеты обшиты кевларом. Если их не раскурочили, конечно. Подполковник даст тебе солдат, и ты можешь курочить эти вертолеты, как хочешь.
«Я должен посмотреть», – показал жестами Робин.
Болотников кивнул, Робин вышел из машины и пошел к вертолетам.
