«С какой стати я должен возвращаться в Азов? Сами, вон, в Тамань поплыли, штурмовать ещё один город, а меня к бабам? Сами пускай под бабью юбку прячутся!»
Ни в какой Азов Срачкороб возвращаться в одиночку и не подумал. Поругавшись с друзьями, перешёл из эскадры в табор, отправлявшийся на Тамань сушей.
Между тем, лафа по спокойному захвату черкесских сёл не могла продолжаться вечно. Одному из энергичных шапсугских предводителей, известному стороннику девиза «Хэбзэрэ зауэрэ», (Честь и война), удалось уговорить глав нескольких родов для совместных действий против захватчиков. На его же зов, больше не по идеологическим, а сугубо по материальным причинам откликнулись сотни воинов со всего Северного Кавказа. От Кумыкии до Абхазии. Больше пяти тысяч всадников. Огромная для тех мест сила.
Уже к концу первого дня похода к Тамани Срачкороб заскучал. На полёт передвижение табора не походило ни в коей мере. Скорее он перемещался подобно обожравшемуся ужу. Медленно, извиваясь, полз по не прямой дороге. Он подходил к разным компаниям, но и весёлая болтовня с приятелями, которых у него было великое множество, не развлекли его. «Завыть волком, что ли?»
Юхим исключительно похоже умел подражать волчьему вою. Он представил, какая веселуха воцарится в скучном, немного сонном таборе. И благоразумно от этой идеи отказался. Потому как если не сбежишь после такого выбрыка, то казаки убьют. А бежать особо некуда, леса полны злых до предела черкесов.
На второй день он всерьёз обиделся на кучку станичников откуда-то с севера. Увидев его приближение во время обеда, они начали заслонять от него свои миски.
«Они за кого меня принимают?!! Ну, погодите! Вы у меня ещё поплачете за такое оскорбление. Придётся только выждать, пока они не перестанут дёргаться только от одного моего приближения. И с чего это они? Вроде бы я ни над кем из них не шутил? Странные люди. Где-то у меня оставалось немного слабительного, только как его в их казан переправить? Подговорить кого, что ли?»
В трёх переходах от Темрюка к Тамани черкесское войско встретилось с казачьим табором. Естественно, на своей земле черкесы имели огромное преимущество в разведке. Они о казачьем войске в три с половиной тысячи человек знали почти всё, а казаки могли только догадываться, что спокойно дойти до Тамани им не дадут. Но чего стоит воин, боящийся появления врага? С другой стороны, тот, кто не опасается вражеского нападения, не бережёт спину, долго на войне не проживёт. Казаки передвигались уверенно, но осторожно, в любой момент готовые спрятаться от нападения за своими телегами.
Когда Абдул Азиз Гирей, возглавлявший войско одного из родов узнал, как передвигаются казаки, он начал уговаривать отложить нападение на врагов до их вынужденного выхода из тележного табора. Сосланный в Черкессию в почётную ссылку и, как и все подобные Гиреи, автоматически получивший местное дворянство, он хорошо знал, насколько трудно одолеть засевших за своими передвижными укреплениями казаков. Но его уверениям, что казаки за телегами — непобедимы (о возможностях полевой артиллерии он просто не знал), никто из князей и старшин не поверил. Не приняли они и его предложения обстреливать казаков из луков на лесной дороге.
— В лесу коннице действовать неудобно! — дружно заявили ему сразу несколько человек. — Нам нужно ровное, свободное от препятствий место, чтоб разогнаться на лошадях, не боясь поломать им ноги.
И такое пространство, луг возле одного из сёл, стало полем битвы между черкесским и казацким войсками. Как благородные люди, черкесы перед битвой отправили к остановившимся при виде тысяч вооружённых всадников казакам посла. Тот, надутый как заморская птица индюк, милостиво пообещал никого из неверных не убивать, если они сдадутся немедленно. В победе огромного рыцарского войска над непрезентабельными, одетыми в рваньё казаками черкесы не сомневались.
Ответ был отрицательным по содержанию и крайне оскорбительным по форме. За одни экскурсы в его родословную, посол с удовольствием вырвал бы языки у всей передвигавшейся по черкесской земле банды. Не будь он послом, начал бы немедленно после того, как понял, что ему говорят.
Пока он отъезжал, быстро собравшаяся в кружок казацкая старшина, в который пригласили и Срачкороба, обговорила план предстоящего боя. Решено было пугательных ракет не применять, чтоб не спугнуть врага. Возглавлявший табор Гуня (Томашевич) согласился с этим мнением.
— Гайнут они тогда свет за очи, — предположил кто-то из запорожцев, — и что нам от них, кроме топота и конского навоза останется?
Атакующие всадники — прекрасная мишень, и, следовательно, неплохие трофеи. В то, что черкесы смогут прорвать оборону табора, никто из старшины не верил. Такого предположения на кратком совете даже не прозвучало.
Несколько удивлённые отказом сдаться превосходящему рыцарскому войску простых пехотинцев, по виду селян, черкесы начали атаку. Забавно, что о высочайших достоинствах казаков-воинов они прекрасно знали. Кое-кто, даже воевал с ними, но увидев явно уступающих в числе оборванцев, все дружно посчитали их лёгкой добычей. Огромная масса укрытых доспехами людей и коней ринулась, постепенно набирая ход, на горсточку спрятавшихся в тележном прямоугольнике казаков. Казалось, ничто и никто не сможет сдержать такую лавину, просто обречённую смести все препятствия. Наверное, именно эта уверенность и помогла рыцарям добраться до вражеских телег. Не тем, разумеется, которые стояли перед атакой в первых рядах, как не всадникам из третьего или четвёртого ряда. Эти все, нет, эти ВСЕ полегли по пути от вражеских пуль. Благодаря заметному ветерку, сдувавшему дым от стрельбы, казаки палили непрерывно. И очень метко. Десятки всадников, не смотря на защищавшую их и их лошадей кольчуги, падали ещё не вытоптанную на лугу траву. Подняться самостоятельно имели шансы очень немногие. Их место немедленно занимали другие всадники и… также валились на землю. Дважды нескольким всадникам удавалось перескочить через телеги и ворваться в табор, где их немедленно пристреливали. Наконец-то бог знает, какая волна храбрецов заметила, что атакует, передвигаясь не по земле, а по своим погибшим товарищам и дрогнула. Сначала остановилась, а потом отхлынула от страшных тележных берегов.
Часа два черкесы приходили в себя и пытались понять: «Что же, всё-таки, случилось?» Этого не могло быть, но… оно случилось. Меньшее по числу воинов пешее войско, да ещё состоящее явно не из дворян, смогло отбиться от блестящей, казалось неудержимой, тяжёлой конницы.
Немного придя в себя, князья и старшины, в заметно уменьшившемся числе и с некоторыми заменами в составе, решили, что проклятые бандиты отбились только из-за односторонности атаки. Решено было во второй раз атаковать подлого врага со всех сторон. Вяканье Гирея, что лучше отступить и напасть в другом месте, было дружно отвергнуто, с намёками о недостаточной храбрости некоторых… Абдул Азиз, действительно, к телегам казацким не рвался, но не из трусости, а из точного знания судьбы любого всадника, вздумавшего атаковать табор верхом.
Вторая атака табора была ещё более эффектна, но далеко не так продолжительна. И потеряли атаковавшие на сей раз, не около тысячи воинов, а всего пару сотен. Только после этого, вновь уменьшившиеся в числе и частично сменившиеся князья и старшины прислушались хоть к одному совету Гирея, обстрелять табор издали из луков. Татарин прекрасно знал, что толку от такого обстрела будет мало, но надеялся, что возобновлять безумные атаки табора в конном строю после обстрела не станут.
Окружив табор кольцом, метров на сто пятьдесят от его внешних границ, черкесы принялись активно опорожнять свои колчаны. Казаки, привыкшие укрываться от татарских обстрелов, серьёзного урона не понесли. Разве что, потеряли несколько десятков лошадей. При этом убив десятка два врагов и ссадив на землю втрое большее их количество из винтовок, имевшихся у немалого числа ветеранов.
Не рыцарское это дело, перестреливаться издали с быдлом. Особенно, если быдло стреляет явно эффективнее. А рыцарь, он и в Черкессии — рыцарь. Со всем вытекающим из этого звания.
Третья атака, с одновременным, с сёдел, обстрелом табора, была самой опасной. В разных местах черкесам удалось опрокинуть три телеги, ещё в нескольких случаях они к этому были близки. Их не смутил опять интенсивнейший артиллерийский и ружейный огонь, гибель сотен своих соратников. Спасли казаков дробовики, выкашивавшие подобравшихся вплотную целыми кучами и гранаты, прибережённые как раз на третий штурм.
Потеряв ещё около тысячи воинов черкесы попытались побыстрее разорвать дистанцию, уйти от убийственного огня дробовиков и гранат. Именно в этот момент телеги были раздвинуты и в спину отступавшим ударили сотни всадников. Начать отступление легко, а вот остановиться, когда тебе в спину дышит враг — невероятно тяжело. И не при черкесской дисциплине это возможно. Отступление превратилось в паническое бегство, остервеневшие казаки рубили бегущих на протяжении нескольких вёрст, выкосив ещё с тысячу всадников и навсегда отучив черкесов атаковать казацкие таборы.
