Пускай. Это хорошая смерть.
Самая лучшая.
Бут-Бутан вяло почувствовал: приподнимают. Разворачивают, обмякшего; лицом к копью. Так удобнее. Что ж… Великан-тридесятник потянул руки Духа назад, отводя копье для удара. Свободные лучники тесно обступили место казни, подняв оружие к небу: спикируй Бой-Баба снова – напорется на частокол жал. Голый по пояс, мокрый от пота, Лучший-из-Людей глупо дергался, пытаясь высвободиться, но лицо невольного палача было отнюдь не смешным. На лбу вспухли жилы, отвердели скулы, а в глазах появился удивительный блеск – сухой и воспаленный, как барханы пустыни Шаддай-Кара.
– …рука… я…
– Ты не рука! Ты не «Рука Меча»!
Это было подло: на пороге гибели услышать такое от Лучшего-из-Людей! Это было настолько подло, что Бут-Бутан задохнулся, чувствуя, как обида переплавляется в ненависть, ненависть – в растерянность и кипящий расплав заполняет тело до краев, едва не разбросав лучников.
– Я! «Рука Меча»!
– Нет! Ты – Сердце! Сердце! Понял?!
– Я…
– Бейся! Бейся, и все! Пока ты бьешься…
И удар копья прошел мимо, потому что двое дюжих мужчин не сумели удержать раненого подростка.
– Вы перепутали! Ошиблись! Я знаю!
– Не надо знать! Верь мне!
– Верю! Я Сердце! – В хватке лучников бились понимание, обретение и восторг, бились так, как может биться только настоящее сердце, чувствуя, что нити паутины становится вздутыми от напора жилами, чувства – кипящей кровью, и остальные части Лучшего-из-Людей оживают, сойдясь наконец воедино, получая свою толику восторга, понимания и обретения. На крыше храма встала Носатая Аю, в прошлом бессильная «Рука Щита», отныне и навсегда – Голова Власти. Ветер лег в узкую ладонь девушки, свернулся нагайкой-камчой, вплетая меж нитями стальную мелодию ярости; взмах – и рассеченная надвое Аспид-Кисея с шипением уползла прочь. Вскинулся армейский маг, почуяв врага, безошибочно нашел взглядом дерзкую, – изумление, недостойное и неподобающее, озарило лицо Алого Хонгра, делая его похожим на змею, превращенную в человека и не знающую, что же теперь: жалить или спрашивать?
А Мозгач Кра-Кра с земли, стоя на четвереньках, прикипел глазами к поясу, стягивавшему халат мага. Широкий такой пояс, тисненой кожи, с плоской массивной пряжкой из металла: Старец-Облако воскрешает своего сына. Казалось, волшебник-заика беззвучно разговаривает с вещью, с частью одежды, как однажды разговаривал с боевой кувалдой, отнятой у злыдня-дюженника.
Прыгнул кошкой.
Сорвал.
Даже не обернувшись на Алого Хонгра, Мозгач несся тигриными прыжками к храму, к другу, бьющемуся в тисках обидчиков, к Сердцу Лучшего-из-Людей. И в руке заики, рассекая испуганный полдень, пел убийственный пояс. В правой руке. В «Руке Меча», отныне – и навсегда. Кожаное колесо полыхнуло на солнце слепящими бликами пряжки, обожгло глаза, заставляя лучников на миг зажмуриться, на неизмеримо краткий и бесконечно долгий миг. Смерч объял солдат раджи Синг-Синга – кружа, увлекая, вырывая оружие, отшвыривая прочь. Тридесятник со скоростью командира и истинного героя первым сообразил, что пора делать ноги. Рванул с пояса шишковатую булаву-дробину, свалил дурака-однополчанина, загораживавшего дорогу, но опоздал: пряжка подсекла ноги, на возврате припечатав скулу. Кто и делает такие пряжки? – то ли дело махонькие, с крючочками…
И булава в придачу рехнулась.
Вон, летает.
Упала.
* * *
Свобода свалилась на Бут-Бутана тяжкой ношей, вернув боль и слабость. Поодаль, сидя на обломках копья, грязно ругался Лучший-из-Людей. Тоже – свободный. А Червя нигде не было видно. Удрал, трусливая слякоть! Ну и Ал-Лахудр с ним, трупоедом!
– Уходим! – Сердце билось ровно, мощно, наконец обретя себя. – Скорей!..
«Ноги» возникли рядом, словно по мановению волшебного жезла. На одном из скороходов уже восседала Аю. Куриный Лев шагнул к другому верблюдю, оглянулся на Лучшего-из-Людей…
Тот, перестав браниться, смотрел в небо.
Бут-Бутан задрал голову. Нет, Бой-Баба больше не кружилась над храмом.
– Проснулась, – непонятно сказал Лучший-из-Людей. – С добрым утром, Тамара Юрьевна! Как спалось, королева?
И повернулся к парню:
– Уходим? Куда? Зачем?!
– Ну… эти!.. Хватать станут!..
– Да ну вас к Судьбецам! – выразил общее мнение великан-тридесятник, трогая пальцем шатающийся клык. От этого речь тридесятника была маловнятной, но Бут-Бутан все чудесно понял. – Войне хана, братва фьюшку пьет, одни мы тут, как шиши ядреные…
Лучники загалдели, присоединяясь.
– Не бей их больше, Кра-Кра! – Аю прыгала на горбе верблюдя, рискуя свалиться или свернуть скороходу шею. – Нам некого бояться!
– Вам – некого. А бойцовому петушку… Ну что, дурачок? Ты до сих пор волшебник?!
Мозгач набычился племенным бугаем, уставясь на Алого Хонгра. Армейский маг тугриков – вернее, с недавних пор армейский маг в отставке, – стоял на прежнем месте, и лицо Хонгра было удивительно ясным. Как нож в лучах восхода. Налетевший от моря ветер трепал полы халата, делая мага крылатым; головную повязку Хонгр только что размотал, дав волосам упасть на лоб. В его краях такой жест означал вызов.
Вызов равному.
– Если волшебник – возвращайся. Я жду.
Носатая Аю потянулась к солнцу. Тихим огнем блеснула в ладони девушки чакра о семи углах, но маг лишь отрицательно покачал головой, не двигаясь.
– Я… я не могу, – изумляясь самой себе, шепнула Аю, выронив чакру. – Не должна. Он ведь прав… он обещал…
Кра-Кра, демонстративно сплюнув на песок, шагнул было к Алому Хонгру, но дорогу ему преградил юноша-Отщепенец. По-прежнему связанный кушаками лучников, он держался легко и спокойно.
– Куда ты? – спросил юноша.
Мозгач хмыкнул, сдвинув брови: куда? Драться!
– Но ведь ты действительно не волшебник?
– Й-я-я! В-во…
Юноша молчал, не отводя взгляда. Ждал Алый Хонгр. Ждали лучники. Возле Бут-Бутана трудился Лучший-из-Людей, неумело перевязывая рану лоскутами чьей-то рубахи. Тоже ждал. Топтались встревоженные верблюди, порываясь бежать.
Обойдя Отщепенца, – «Руку Щита»! – шел к магу Мозгач Кра-Кра. Лицо заики дергалось, под глазом билась синяя вспухшая жилка, словно клещи косноязычия отпустили речь, но вцепились в рассудок чародея-неудачника. Какая-то мысль клокотала, дребезжала, отказываясь сложиться до конца, запинаясь на понимании вещей настолько простых, что душа захлебывалась этой кипящей простотой.
Шел Кра-Кра. Шаг за шагом.
Дошел.
– Я не волшебник, – отчетливо сказал «Рука Меча». – Извини, пожалуйста.
Алый Хонгр кивнул:
– Это и есть Насильственное Милосердие, дурачок. Отдай мой пояс. Тебе он больше не нужен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
