– Вставай. Теперь кислое молоко для тебя – самое милое дело. Уговоришь чарочку, сразу полегчает.
– Лучше отруби мне голову, – прошептала. – Меч в углу стоит…
– Успеется. – Нянька легонько ткнула Верну под ребра. – Вставай, нечего разлеживаться! Охотников снять голову дуре в доспехах у братцев-князей и без меня хватит! Ты когда платье последний раз надевала?
– Н-не помню, – кое-как перевалилась на живот и встала на колени. – Давно. Голубенькое было, с красной тесьмой по рукавам, на груди родовой узор. А что?
– Ничего. Просто скоморохов и ряженых давно не видела. К столу сама подойдешь?
От кислого молока и впрямь полегчало. Упала на ложницу, будто подкошенная, хотела было забыться сладким сном, только Жужела не дала.
– Не больно-то разлеживайся! Залом два раза присылал справиться, встала или нет.
– Залом? Что ему нужно?
– А это, голуба, сама вызнавай! Ровно стоять сможешь?
– Не знаю.
Поднялась на ноги и какое-то время стояла. Получилось неубедительно. Как будто ровно, а как будто нет.
– Мне бы расходиться, – грохнулась на ложницу, потянулась за сапогами. – Говорят, помогает.
– Далеко не уходи. – Старая нянька погрозила узловатым пальцем, желтым, словно древний пергамент. – А то напьются и ну давай по стенам лазить, как ящерки!
– По стенам? – усмехнулась. – Вот дураки! Хотела бы посмотреть!
– Так насмотрелась вчера! Не хватит? Как еще не рухнула!
– Кто рухнула? – Верна похолодела, в живот вернулась резь. – Кто чуть не рухнула?
– Ты! Забыла?.. Шаталась по крепостной стене, точно ветер. Хорошо, ума хватило не прыгать через зубец! Рассказывали – уже приготовилась.
Лучше бы прыгнула. Хмельному питухе море по колено, уже давно все кончилось бы. Какой удобный случай упустила!
– Я пойду. Прогуляюсь.
– И помни: тебя Залом ждет!
– А почему его так прозвали?
– Молодым был, врага заломал голыми руками. Хребтину свернул, будто хворостину.
– А-а…
– Звал, что ли?
Предводителя возвращенцев нашла в той самой палате, в полу которой неизвестный зодчий устроил водоводы, а потолок открыл для дождя. Ворон подсказал, дескать, эти хоромы Залом любит больше всего. Он действительно оказался там, а с ним еще трое – Черный Коготь, Енот и Мосол.
– Выспалась? Наслышаны про твои деяния!
Пробурчала что-то невнятное, мол, не стоит ворошить прошлое.
– Выше голову, не бубни под нос! Ровно груз на язык подвесила. Больно медленно ворочается!
– …не хотела… само вышло… и выпила всего ничего…
– Дела-а-а. – Залом грозно оглядел сотников и уставился на Верну. – Так ты спьяну покрошила «серебряных» видимо-невидимо?
– Ты про что?!
– А ты про что?
Медленно пожевала губу и буркнула:
– Ну это… я вчера малость перебрала… а стена совсем даже ровная… я и перепрыгнуть могла…
Все четверо, не сговариваясь, разразились таким гоготом, что с крыши снялись птицы, лишь курлыканье влетело в палату через окна и смешалось со смехом людей. Смех – наружу, птичий клекот – внутрь. И только Верна молчала, словно истукан.
– Боги тебе судьи, – даже в слезы бросило. – Я про другое. Дел вы натворили у обоза… мало не покажется!
– Кому не покажется?
– Да всем! – Вои переглянулись. Больно медленно девка соображает. Бочку высосала, что ли? – Обоз прошли, ровно нож сквозь масло! На что мои парни злы и голодны до крови, твои девятеро даже их заставили раскрыть рот. Кто такие?
Кто такие? А Злобог их знает! До вчерашнего дня не виделись. Ну сидели за одним столом, ну рубились рядом… А про сон рассказывать?
– Не знаю. Впервые увидела в крепости. Как зовут, знаю, да и все, пожалуй.
– Тогда удивительно. – Залом огладил бороду. – Люди не одну битву вместе проходят, чтобы рубиться так слаженно. Бочку пота сольешь и бочку крови потеряешь, пока споешься. Твои же девятеро…
– Да почему мои?
– Потому что с этого дня ты десятник. Сама – десятая. Поняла, к чему веду?
Только рот раскрыла. Ну и дела! Десятник! Ишь ты!..
– Чего уж не понять. Не весь умишко еще пропила.
– Тогда ступай к своим. Отныне вас десять.
Развернулась и вышла, чуть в ногах не запуталась. А чего путаться – «раз-два, раз-два»…
На третий день парни копытами забили, подавай им братцев-князей, и все тут. Роптали, понятное дело, в тряпочку, больше для того, чтобы выкричаться. Понимали: у Залома зубище на братьев побольше, чем у них, и если тот сидит в горной твердыне тихо-смирно, им тоже не пристало голову поднимать.
Когда вернулась из дождевой палаты, нашла каждого из девятки и донесла решение Залома. На первом, Балестре, говорила еле слышно, себе в нос, на девятом, Крюке, отчеканила громко, внятно, ровно песню спела. «Залом вас в десяток собрал, меня десятником поставил. Не сама просилась – назначили». Серый Медведь даже бровью не повел, просто кивнул как ни в чем не бывало. Нашла здоровяка у дружинной палаты, тот сидел на завалинке и стругал огромным ножом яблоко. Молча протянул дольку, встал и ушел внутрь. Гогон Холодный равнодушно пожал плечами, Балестр даже не повернулся – нашла его за правкой клинка, Окунь выслушал молча, Змеелов даже не снял с лица платок – лежал на камне, отдыхал, прикрывшись от солнца. То же с остальными, чудные какие-то.
А когда от людского нетерпения готов был расплавиться камень, будто пчелиный воск на солнце, Залом кликнул сотников. Те совещались до самых сумерек – парни тенями бродили по крепости, поглядывая в сторону дождевой палаты, – и в самом вечеру по твердыне разнеслась добрая весть:
– Через два дня выступаем!
Так просыпаешься от непонятной тревоги, если спишь на теплой земле, и та вдруг начинает дрожать – стадо диких быков трясет земную твердь, ровно подступает землетрясение. Тихо было в Последней Надежде, и в мгновение ока все изменилось. Полторы тысячи воев сломя голову ринулись готовиться. Верна спала, но проснулась мгновенно – все кругом наполнилось неясным гулом.
– Что такое? – осоловело таращилась по сторонам и ничего не могла понять. Суетятся, носятся как угорелые, оружием забряцали.
– Через два дня выходим! – носилось по крепости, и возвращенцы радовались, точно дитя, получившее новую игрушку.
– Выходим, – повторила Верна, зевая.
С чьей-то легкой руки парни повадились дремать на открытом воздухе. Стоило одному лежебоке прикорнуть на крыше дружинной палаты, остальные подхватили, будто зараза распространилась. Знай себе стели на камне потолще, бросай платок на глаза, чтобы солнце не слепило, и сил набирайся. На крышах, площадях, лестницах, тут и там всегда спали заломовцы. Иные даже ночью не прятались под крышу. Кто-то из умельцев смастерил диковинную штуку – сложил вчетверо теплое одеяло из ячьей шерсти, прошил по двум сторонам да и залез внутрь, точно в мешок. Над крепостью по ночам всегда носился храп, словно печной дымок, ровный и густой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
