Паркс наклонился.
— Могу гарантировать, что довольно скоро сержант Трэвис снова услышит о нем, и на этот раз он предложит ей какого-то подозреваемого. Полагаю, что он доставит нам еще немало хлопот. Опасность в том, что он способен на бегство, но лично я сомневаюсь в его скором побеге. Он верит, что вошел в контакт с полицией и будет получать оттуда внутреннюю информацию, то есть эгоизм Дэниэлса пересиливает его тревогу. Вы поняли, что весь вечер он пользовался разными уловками, чтобы сержант Трэвис окончательно поверила ему?
Паркс принялся поздравлять Анну с успешно проведенной долгой и сложной операцией и заметил, что она искусно демонстрировала открытость и наивность.
— То есть вы добились главного и обезоружили его, показавшись совсем неопасной, — заключил эксперт.
Анна зарделась румянцем, когда ей дружно зааплодировали. После аналитического доклада Паркса ей сделалось легче на душе. Собрание завершилось, и Лангтон пригласил Анну к себе в кабинет.
— Я собираюсь поставить определитель-перехват для вашего телефона. Вы не против?
— Да, я согласна.
— Прошлым вечером вы сказали, что не верите, будто Алан Дэниэлс — убийца. Вы это помните?
— Конечно, помню.
— А ведь он вам понравился, не так ли, Трэвис?
Анна не ответила.
— Вы слишком много выпили.
— Я знаю. Он все время мне наливал и…
— Полагаю, вы заметили, что Паркс об этом не упомянул и не говорил, что вы целовали Дэниэлса? Господи боже, Трэвис, зачем вы это делали? Совершенно непрофессионально! Хотите прочесть отчет шофера?
— Если бы я знала о шофере, мне бы это очень помогло.
— Херня! Я же сказал, что мы о вас позаботимся.
Она пожала плечами.
— Поглядите на меня.
Анна посмотрела в лицо Лангтону.
— Он снова попробует установить с вами контакт. Вам это известно, не правда ли?
Анна сжала челюсти.
— Что же, никакого следующего раза не будет, Трэвис. Я вас к нему не пущу. А то вы еще уляжетесь в его постель и переспите с ним.
Ей очень хотелось ударить Лангтона в грудь и крикнуть ему что-нибудь обидное, но она все-таки сдержала свой гнев. И не откликнулась, когда он продолжил:
— Когда же вы повзрослеете и перестанете вести себя как десятилетняя девчонка?
— Сэр, я обязательно постараюсь, — саркастически заявила она.
— Пока что ваши старания были безуспешны. А сейчас уходите.
Она без слов покинула кабинет, но тяжело дышала, хватала губами воздух и пыталась не расплакаться. Однако слезы полились у нее по щекам в женском туалете, и она прикрыла рот, чтобы никто не услышал ее рыданий.
* * *
Баролли отправили проверять кубинского официанта на случай, если Дэниэлс попробует отыскать свидетеля.
Майк Льюис занялся поисками «низкого голоса» — увы, безрезультатными. А Дэниэлс с этого дня находился под круглосуточным наблюдением.
Лангтон позвонил в Скотленд-Ярд и подробно описал вчерашний доклад Паркса. На начальницу это не произвело впечатления, ведь никаких новых шагов вперед они не сделали. Допустим, эксперт подтвердил подозрения Лангтона, но его выводы не могли приблизить арест. По ее мнению, подозреваемый узнал слишком много о ходе следствия, а роль, сыгранную сержантом Трэвис, она безоговорочно осудила и отругала Лангтона за использование в операции молодой неопытной сыщицы. Ему представилось, что его поджаривают на углях.
Поводов для отчаяния было хоть отбавляй, почва уходила у него из-под ног, бюджетные деньги они бесконтрольно растратили, а результата так и не добились. Лангтон возлагал надежды лишь на ответ из лаборатории и ждал, что́ там скажут по поводу отпечатков пальцев. Тогда, если отпечатки на бокалах и банкноте совпадут со следами на рамке, можно будет доставить Дэниэлса в полицию и задержать на несколько суток. Однако начальница вновь обескуражила его: работа над отпечатками еще не завершилась. Вода в бокале остыла, и следы пальцев смазались. Правда, на банкноте в пятьдесят фунтов отпечатки обнаружились, но их предстояло отделить. Он предложил действовать иначе: увеличить каждый слой и постепенно выявить их сверху донизу.
Начальница не одобрила и эту технологию, быстро сообразив, куда клонит Лангтон. Она по-прежнему опасалась пронырливых журналистов и не желала давать им пищу. Когда она подвела итог, ее скепсис нисколько не уменьшился:
— Ну, ладно, вы арестуете вашего Алана Дэниэлса по подозрению во взломе квартиры, но не пройдет и трех-четырех часов, как его придется освободить.
* * *
За Дэниэлсом следили целый день и доложили, что он проехал к своему агенту на Уардоур-стрит и совещался с ним около часа. Затем взял такси и отправился в Харродс, где бесцельно бродил по отделу мужской одежды. Оттуда Дэниэлс двинулся пешком по Бошамп Плейс, купив по пути какую-то мелочь. В час дня он исчез в ресторане «Сан-Лоренцо», где позавтракал с какой-то дамой в шелковом тюрбане, которая, кажется, брала у него интервью.
Дэниэлс вернулся из ресторана в Харродс, снова взял такси и снова остановился на Уардоур-стрит, во второй раз посетив своего агента. И там его потеряли из виду.
* * *
Анна не помнила, как вошла к себе в квартиру. Точнее, не вошла, а вползла в нее, с трудом держась на ногах от усталости и обилия обрушившихся на нее тяжелых впечатлений. На ее телефоне установили определитель-перехват, но она не стала об этом думать. Ей ни с кем не хотелось говорить, да и звонок в «Айви» по поводу запонок не дал ничего мало-мальски важного и существенного. Впрочем, можно было позвонить в компанию по страховке автомобилей, но вместо этого она вскипятила себе кофе, выпила чашку и улеглась на диван. Закрыла глаза и попыталась вообразить себе Дэниэлса, вынимающего вещи из ее вечерней сумочки. Она была уверена, что видела, как он взял запонки.
Сначала Анна не расслышала стука: он оказался слишком легким. Но потом он повторился.
Анна приблизилась к двери и заглянула в «глазок»: за порогом стоял Дэниэлс. На мгновение она панически перепугалась и поспешила в гостиную к телефону. Однако в дверь постучали сильнее, и у нее не осталось времени для звонка. Открывать ли ей дверь или спрятаться и промолчать? Она наконец решилась и откликнулась:
— Кто это?
— Всего лишь я, Анна. Это Алан.
Когда она отперла дверь, он приветливо улыбнулся, смерил ее озорным взглядом и протянул руку, в которой что-то лежало.
— Это ваши, не так ли?
— А я думала, что потеряла их. И была в полном отчаянии, даже позвонила в ресторан. Где вы их нашли?
Он улыбнулся, как расшалившийся школьник.
— В моем кармане.
Она и сама едва не рассмеялась.
— Вы должны были мне позвонить.
— Ну а вдруг вы бы отказались со мной увидеться? Я и так доставил вам вчера вечером массу хлопот и боялся рисковать. Можно мне к вам пройти?
Она замялась.
— Анна, помните, я сказал, что обдумаю наш разговор и посмотрю, сумею ли помочь вам отыскать убийцу? Знаете, у меня для вас кое-что есть.
Она закрыла дверь и провела его в комнату, жестом указав на стул.
— А я тут только что сварила себе кофе. Не хотите чашечку?
— Нет, я к вам на минутку. — Он бегло осмотрел гостиную. — У вас очень мило.
— Убожество по сравнению с вашей квартирой. Вы живете в настоящей роскоши.
Он сел не на стул, а на диван.
— Когда я ее купил, это было жалкое, неотделанное помещение. Многие комнаты пустовали лет двадцать, если не больше. В них пахло плесенью и птичьим пометом. А в детстве я спал в маленькой задней комнатушке вроде клозета, без окон. Матрас лежал на полу, ни одной простыни, лишь два одеяла и подушка без наволочки — разорванная, в пятнах, с кошачьим запахом.
Он подошел к окну.
— Я купил квартиру из-за этих фантастических разноцветных окон-витражей. Подлинный Уильям Моррис, я-то знаю все его эскизы. Мне очень нравится, что витражи скрывают за окнами самый заурядный пейзаж, без какой-либо элегантности или изысков. По утрам, когда через них проникает свет, они напоминают волшебный фонарь. — Дэниэлс повернулся к ней. — Я плохо спал ночью и все время размышлял о нашей беседе, о том, что мы обсуждали.
Анна устроилась на ручке кресла, приготовившись выслушать его признания. Дэниэлс развалился на диване, нахмурился и посмотрел на свои руки.
— Я многое помню, но долгие годы старался об этом не думать. Во всяком случае… — Он осекся и облизал губы.
Дэниэлс объяснил, что в детстве он постоянно не высыпался из-за шума и пьяных криков по утрам. Полиция часто приезжала и забирала напившихся скандалисток. А потом, в один прекрасный день, социальная служба увезла его и поместила в приют. Его жизнь резко изменилась: теперь его кормили три раза в день, и он ходил в чистой одежде. Но его снова и снова отправляли домой.
— Она требовала вернуть меня назад. Я так и не понял почему, ведь она совсем не хотела меня воспитывать. И когда меня уводили из приюта, я визжал и плакал.
