– Уведите, – кивает Отец Предстоятель стражникам. – Пусть его покормят и отведут в часовню.
– Подумай, выдержишь ли позорный столб и плети, – выплевывает вслед Правый. Ей-богу, я чуть не смеюсь.
6. Анже, беглец
Серж пинает ногой кучу прелой соломы, кривится:
– Старый король, молодой король… Правосудие все то же.
– Прости… втянул я тебя…
– Хочешь сказать, у меня своей головы на плечах нет? Пока есть! Лучше вот что скажи, Анже, – тебе тоже пригрозили плетьми и тюрьмой?
– И тебе? – Я невольно вздрагиваю. Одно дело за себя выбирать, и совсем другое – когда по твоей вине…
– Не обо мне речь, – отмахивается Серж. – Меня волнует, что ты ответил.
– Ничего.
Скрежещет засов, скрипит дверь. Стражник размещает на полу две накрытые горбушками черного хлеба кружки.
– Обед.
– Ну-ну, – хмыкает Серж. – На твоем месте, Анже, я бы не рисковал.
– Я решил, Серж. Если и настанут снова Смутные Времена, то не по моей вине.
– Да я разве о том! Есть я бы не рисковал. Тем более – пить. Если ты не согласился с ними… Уверен, что никакого наговора не подсунут?
И то верно…
– Хотя о чем я, – машет рукой Серж. – Месяц голодом не просидишь…
– Я вот думаю, – медленно говорю я, – не в ту ли часовню молиться отведут, в которую сэр Оливер приводил как-то Серегу… И разве сказано, что я должен молиться один?
Серж замирает. Потом резко выдыхает сквозь зубы и выплескивает воду из своей кружки на солому. Хлеб летит туда же.
– А знаешь, друг Анже, что-то мне тоже приспичило… испросить у Господа вразумления.
И мы хохочем. Как помешанные… Напряжение ли выходит, внезапная ли надежда… «Он сказал, что я ничего не знаю о Смутных Временах, представляешь?!» – выдавливаю я сквозь смех. «А мне, – вторит Серж, – что за пять лет жизни в монастыре можно было бы запомнить устав!»
Веселье прерывает скрежет засова.
– Кто тут в часовню? – лениво спрашивает стражник.
Мы вместе идем к двери.
– Оба, что ль? – Стражник хмурится и кричит в глубину коридора: – Эй, капитан, которого тут в часовню, разве обоих?
– Одного, – слышим мы зычный ответ, – Анже.
– Ну? – Стражник сует большие пальцы под ремень и щурится. – Кто Анже?
– Он, – кивает в мою сторону Серж.
– А ты тогда куда собрался?
– А я знаю законы, – широко, во весь рот улыбается Серж. – Заключенные имеют право на общение с Господом в любое время.
– Шибко умный? – ухмыляется стражник.
– Сомневаешься? – с дерзкой любезностью парирует Серж.
Я забываю дышать. Так нарываться… Ох, Серж! Но стражник только ухмыляется в ответ на Сержеву дерзость. И говорит:
– Сомневаюсь. Был бы умный, знал бы – я не стану вести двоих сразу.
– Отведешь его и вернешься за мной, – миролюбиво предлагает Серж.
Стражник кивает. Серж отступает на шаг назад, я выхожу в коридор, дверь закрывается, скрежещет засов.
– Идем, – бурчит стражник.
Узкая лестница, стиснутая неровно вырубленным серым камнем, несомненно, мне знакома. И часовня… маленькая, тесная даже, однако потолок ее теряется высоко над головой – и там, под потолком, льется в забранные фигурной решеткой окна дневной свет. Снизу он кажется ослепительным. Свет Господень… Это сделано с умыслом, понимаю я, этот свет сгущается над головой, манит, остается недостижимым… На него смотришь, словно из темной ямы… мучительно, больно… но перестать смотреть, опустить глаза – еще больнее. Да, эта часовня потрясает.
– Ты все-таки не хочешь покаяться, Анже?
Я опускаю глаза. Передо мной стоит Отец Предстоятель.
– Я хочу помолиться, – отвечаю я. – Мне дали время.
– Тревожусь я за тебя, Анже, – качает головой Пресветлый. – Ты изменился. Гордыню зрю в тебе…
Я поднимаю глаза. Свет Господень сияет над моей головой… недостижимый, чистый… смогу ли я с твердостью взглянуть в глаза человеку, коего почитал столь долго? Должен…
– Я многое понял, – отвечаю я. – Чужая жизнь… она тоже учит. Вы мешаете мне здесь, Пресветлый. Я пришел сюда молиться.
– Вот как! – Глаза Отца Предстоятеля суживаются, обжигают меня мгновенной вспышкой ярости и опускаются долу. – Хорошо, Анже. Молись. И я помолюсь за тебя.
Он разворачивается и выходит – не в ту дверь, через которую ввели меня, в другую… Я слышу щелчок ключа и спрашиваю себя, действительно ли в последних словах его была угроза.
Я стою и жду Сержа, и Свет Господень над моей головой клубится сверкающим облаком. Серж прав, думаю я, одна власть стоит другой. Но не тогда, когда ради власти лгут, предают и начинают войну. Свет Господень един для всех…
Вводят Сержа. Он тоже, как и я, долго стоит, глядя вверх. Наконец приходит в себя, глубоко вздыхает. Говорит:
– Веди, друг Анже.
Я подхожу к стене, прислоняюсь лбом к белому мрамору и вспоминаю сэра Оливера. Дар не подводит. Руки сами давят на нужные камни. Стена сдвигается, я делаю шаг во тьму и оборачиваюсь к Сержу:
– Скорее!
Но Сержа не нужно подгонять. Миг – и он стоит рядом со мной, и мы вместе смотрим, как сужается щель, отсекающая тьму от света. И, когда вокруг нас остается только тьма, он выдыхает:
– Всё, Анже. Возвращаться нам теперь некуда.
– Мир велик, – бормочу я. Под ногами проявляется светящаяся тусклой зеленью дорожка. – Пошли, Серж. Мне есть что сказать подземельным.
