— Вот так папа и Бог пронзили меня. Но я была еще не совсем готова. Я плакала, потому что я так его люблю и потому что все это оказалось истиной. Все это правда, Бак, вы это понимаете?
— Думаю, что понимаю, Хлоя.
— Но все равно я не могу заговорить с моим отцом об этом. Я еще не знаю, что будет со мной. Я всегда бравировала своей независимостью, я знала, что огорчаю его, даже разочаровываю, но я не могла делать ничего другого, как только плакать. Я должна сама все обдумать, научиться молиться, во всем разобраться. Хетти совершенно безнадежна. Она этого не понимает и никогда не поймет. Она способна думать только о банальностях, вроде того, чтобы попытаться сосватать нас с вами.
Бак улыбнулся и попытался изобразить обиду:
— Это банальность?
— Да, по сравнению с тем, о чем мы сейчас говорим.
— Можно сказать и так, — отозвался Бак. Она рассмеялась.
— Теперь я понимаю, почему папе не понравилось, что я разговаривала с вам две-три минуты перед уходом.
— Наверно, даже меньше.
— Когда я вернулась в наш номер, он был уже в постели. Я пожелала ему спокойной ночи, чтобы убедиться, что он еще не спит. Потом я быстро ушла, еще не готовая сделать последний шаг, и расплакалась оттого, что папа так беспокоится обо мне и так меня любит.
— Наверно, это было тогда, когда я встал, — сказал Бак.
— Просто все это не в моем характере. Если я где-то, это не значит, что я там, понимаете меня? Бак кивнул.
— Со мной бывает так же.
— Я уже убеждена, — сказала она, — но продолжаю сопротивляться. Считается, что я интеллектуалка, у меня критически настроенные друзья, на вопросы которых я должна дать ответы. Кто этому поверит? Подумают, что я рехнулась.
— Поверьте мне, я вас понимаю, — откликнулся Бак, пораженный сходством их путей.
— Итак, я была поражена. Я еще не приняла никакого решения, я пыталась успокоить отца, делая вид, что я не так уж далека от него, но ему казалось, что он причиняет мне страдания. Он совершенно не представлял, что я так близка к нему. Я вступила на этот путь, доведенная до отчаяния своей замкнутостью, простите мне мой психологический лепет, — и мое внимание привлекла идея, отвечает ли Бог на молитвы человека, который… ну, как это сказать, поймете ли вы меня… еще не…
— Не стал христианином, — предположил Бак.
— Вот именно. Я не пойму, почему мне так трудно выразить это. Может быть, кто-нибудь более знающий сможет мне объяснить все это, но я молилась, и Бог откликнулся на мою молитву Объясните мне это, Бак, пользуясь логическими приемами, которыми вы так прекрасно владеете. Если есть Бог, и все это истинно, почему Он не хочет, чтобы мы это понимали? Я имею в виду, что Бог не должен был бы затруднять понимание, не должен был бы — или не мог бы — не обращать внимания на молитву отчаявшегося, разве не так?
— Я сам не понимаю, как Он может, нет.
— Вот о чем я думала. Я думала, что это хороший тест, вполне разумный, при том, что не одна я такая. Теперь я убеждена, что Бог ответил на мою молитву.
— И этот ответ — я.
— Да, вы стали этим ответом.
— Хлоя, о чем вы все-таки молились на самом деле?
— Молитва сама по себе была не такой уж большой, если бы я не получила ответа. Я сказала Богу, что мне нужно еще чуть-чуть. Я чувствовала, что всего того, что я услышала и узнала от своего отца, мне не достаточно. Я молилась совершенно искренне и сказала, что для меня имело бы решающее значение, если бы Бог доказал, что Он проявляет заботу обо мне лично, что Он знает, к чему я стремлюсь, и что Он хочет, чтобы я знала, что Он есть.
Бак испытывал странное чувство, будто он хочет высказаться, но у него сел голос, и он не может закончить фразу. Он закрыл лицо руками, чтобы овладеть собой. Хлоя пристально смотрела на него.
— Так вам кажется, что я и есть ответ на вашу молитву? — спросил он наконец.
— Мне это представляется несомненным. Я уже сказала вам, что во время молитвы мне и в голову не пришло, что вы можете оказаться рядом со мной. Вообще, я даже не была уверена, что мы когда-либо встретимся. Но получилось так, будто Бог лучше меня знает, кого я хотела встретить сегодня больше всех.
Бак был невыразимо тронут. Он тоже хотел видеть ее. В противном случае он мог бы полететь рейсом Хетта или десятком других, которые доставили бы его в Чикаго утром. Бак посмотрел на нее:
— Так что же вы теперь собираетесь делать, Хлоя? Мне кажется, Бог привел вас к поворотной точке. Это еще не сама поворотная точка буквально, но вы обратились и получили ответ. Это выглядит так, будто на вас уже наложено обязательство.
— Да, у меня нет выбора, — сказала она. — Да мне и не нужно ничего другого. Из всего того, что я узнала от Брюса Барнса, видеокассеты и отца, не обязательно, чтобы кто-то другой вел тебя, не обязательно ходить в церковь и тому ^ подобное. Подобно тому, как я молилась о том, чтобы мне, был послан отчетливый знак, я могу молиться и об этом.
— Ваш отец ясно показал это вчера.
— Вы не хотели бы присоединиться ко мне? — спросила она.
Бак заколебался.
— Не примите это на свой счет, Хлоя, но я еще не готов к этому.
— Чего вам еще нужно?.. О, простите, Бак. Я веду себя так, как мой отец, когда он вернулся к христианству. Он был не в состоянии справиться с этим сам, а я вела себя ужасно. Если вы еще не готовы, это значит, вы не готовы.
— Не нужно меня насиловать, — сказал Бак. — Подобно вам, я чувствую себя стоящим у порога. Но я не умею быть торопливым. Сегодня я хочу поговорить с этим Барнсом. Но я должен вам сказать, что те сомнения, которые еще остались у меня, едва ли сравнятся с тем, что пережили вы.
— Знаете, Бак, — сказала Хлоя, — обещаю, что сейчас я выскажу последний довод. Но теперь я думаю так же, как мой отец. Призываю вас не тянуть слишком долго, потому что никогда не знаешь, что может произойти.
— Я понимаю вас, — ответил он. — Я думаю, что еще успею использовать свой шанс, если этот самолет не рухнет на землю. Я все еще чувствую потребность поговорить с Барнсом. Но вы правильно поставили вопрос.
Хлоя повернулась и посмотрела через плечо.
— Тут еще два свободных места, — сказала она и остановила проходившую мимо стюардессу:
— Могу я вас попросить сообщить кое-что моему отцу?
— Конечно. Это капитан или первый пилот?
— Капитан. Пожалуйста, скажите ему, что у его дочери есть очень хорошие новости.
— Очень хорошие новости, — повторила стюардесса.
Рейфорд вел самолет вручную, чтобы отвлечься, когда старшая стюардесса передала ему это сообщение. Он не понял, что бы это могло значить, но по тому, что это было непривычно для Хлои, его это заинтриговало.
Он попросил первого пилота взять управление на себя. Освободившись, он вышел в салон и был удивлен, увидев Камерона Уилшямса. Он понадеялся, что не это является хорошей новостью Хлои. Ему понравилось, что этот человек готов сдержать свое обещание и поговорить с Брюсом Барнсом. Рейфорд не хотел думать, что Хлоя собирается сообщить ему, будто у них с Камероном завязывается роман.
Пожимая руку журналисту, он выразил свое приятое, но вместе с тем настороженное удивление. Хлоя обеими руками обняла его за шею, мягко притянула к себе и прошептала на ухо: «Папочка, можем мы присесть на пару минут, чтобы я могла с тобой поговорить?»
Бак прочел разочарование в глазах капитана Стила. Он предполагал сказать летчику, почему он летит в Чикаго и что место рядом с Хлоей является для него добавочным вознаграждением. Он оглянулся назад и увидел, что Стал и его дочь ведут оживленный разговор, потом они стали молиться вместе. Бак подумал, не запрещено ли это правилами поведения во время полетов. Он понял, что ему долго придется ждать дружбы с Рейфордом.
Через несколько минут Хлоя вышла в проход, Рейфорд встал и обнял ее. Было видно, что их переполнчют чувства. Парочка в проходе уставилась на них, подняв брови. Заметив это, капитан выпрямился и направился к пилотской кабине.
— Моя дочь, — сказал он смущенно, указывая на Хлою, которая улыбалась сквозь слезы.
Мужчина и женщина посмотрели друг на друга, и женщина сказала:
— Наверное. Ну, а я — королева Англии. Бак громко рассмеялся.
Глава 23
Бак позвонил в «Церковь новой надежды», чтобы договориться с Брюсом Барсом о встрече вечером. Большую часть дня он провел в Чикагском бюро «Глобал уикли». Сообщение о прибытии босса быстро облетело офис. Его холодно встретила бывшая помощница Люсинды Вашингтон, молодая женщина в легкой обуви. Она сказала ему совершенно определенно:
— У Планка не было намерений увольнять Люсинду, так что я считаю, что займу ее место.
Одни только ее амбиции и самонадеянность заставили Бака сказать:
— Это маловероятно. Я поставлю вас в известность, а пока пусть все исполняют свои обязанности.
