задумчиво произнес Шонесси, — и девочку с самого начала пытаются сделать козлом отпущения. Но у нас нет никаких доказательств. От слова «совсем».
Гретхен прикусила внутреннюю поверхность щеки.
— А что с кровью? — выпалила она.
Воцарилось молчание.
— На одежде Виолы?
Конечно, Шонесси и без того ее понял, но она не смогла удержаться от соблазна лишний раз пнуть его за нерадиво проведенное расследование.
— Виолу обследовали на наличие вещественных доказательств?
— Само собой, обследовали, — уныло вздохнул Шонесси. В прежние годы ее дотошность вывела бы его из себя, но он уже давно растерял боевой задор. — Ты, Грета, не забывай: она наловчилась заметать следы преступлений.
— Она отрицала причастность к убийству?
Никто не спорит, тринадцатилетняя пигалица вполне поднаторела в сокрытии птичьих тушек, однако, умерщвляя крохотных пернатых, сложно с головы до ног перепачкаться кровью. Другое дело — выйти чистенькой после жестокого убийства, когда жертве наносятся многочисленные ножевые удары и кровь брызжет фонтаном. Такое не под силу даже Виоле, демонстрирующей невиданное для своих юных лет мастерское владение ножом.
— Она молчала как проклятая. Не произнесла ни слова.
— И никто не додумался спросить ее, почему она убила мать, — съязвила Гретхен. — И без того все было понятно. Картина маслом.
— Вот только не говори, что тебе жалко эту психопатку!
— Забавная у нас все-таки система правосудия, не правда ли? — уклонилась от ответа Гретхен и лениво перелистнула разложенные перед ней документы. — Призванная искоренять субъективность и пристрастность, она на каждом этапе судебного процесса полагается на человеческие суждения, возмутительная предвзятость которых в зале суда расцветает махровым цветом.
— О нет, только не очередная лекция от нашей социопатки! — застонал детектив, не предпринимая, однако, никаких усилий заставить собеседницу замолчать.
Время от времени Гретхен разрешалось, в виде особой милости, надсаживать глотку, чем она порой и пользовалась.
— Возьмем, к примеру, тебя! — взревела она. — Рыцаря без страха и упрека в белом плаще и…
— Короче, ты хочешь вынудить меня признаться, что я не верю в твою причастность к убийству Роуэн? — прервал ее Шонесси.
Интонаций его голоса Гретхен не уловила — то ли задетое самолюбие, то ли смертельная усталость. Не ясно.
— Я хочу знать, почему тебе плевать на Виолу Кент, томящуюся в заточении за преступление, которого она не совершала! — гневно выкрикнула Гретхен.
Какого черта Шонесси опять приплел к разговору тетушку Роуэн? Будущее Виолы Гретхен ни в коей мере не волновало, но мысль, что судить о виновности или невиновности девочки будут лицемерные фарисеи и ханжи, не давала ей покоя. Такие же фарисеи и ханжи когда-то пустили под откос ее собственную жизнь.
— Потому, — спокойно, без малейших угрызений совести, отчеканил детектив, — что не все из нас живут в мире, раскрашенном только в черно-белые тона.
Вот так всегда. Надменные эмпаты видят в чужом глазу соринку и не замечают в своем глазу бревна.
— Кто поставил тебя высшим судьей над деяниями всех и каждого? — патетично вскричала Гретхен.
Время было позднее, а она до сих пор тщетно билась над замысловатым пазлом. И вроде бы она почти сложила его, добралась до синего-синего неба — и застряла, так как имевшиеся в ее распоряжении картонные фрагменты никак не подходили друг к другу.
— Не всех и каждого, а только Виолы Кент, — возразил Шонесси.
— И меня, — прошептала Гретхен.
Тихий сдавленный шепот действовал на Шонесси безотказно, гораздо безотказнее, чем крики. Когда в ее голосе проскальзывала обида, Шонесси терялся и не знал, что ей сказать, — она ведь почти никогда на него не обижалась. Но в этом и состояло коварство Гретхен, некогда уяснившей, что чем реже вводишь в бой тяжелую артиллерию, тем успешнее обращаешь врага в бегство.
Шонесси засопел, отказываясь извиняться. Она знала, что извинениям он скорее предпочтет смерть.
— Доктор Чэнь полагает: Клэр могли опоить или накачать снотворным, — произнесла Гретхен, чувствуя желание Шонесси вернуться к обсуждению убийства. — То есть преступник необязательно превосходил ее в силе.
Маленькая фигуристая Лена была изящной, но не хлипкой. А Клэр Кент, судя по фотографиям и постерам в журналах, отличалась стройностью и худобой. Возможно, Лена смогла бы ее побороть, а вот Гретхен, если бы намеревалась убить кого-нибудь выше и, вероятно, сильнее себя, не стала бы рисковать и усыпила бы жертву.
— Верно, — снисходительно откликнулся Шонесси. — А значит, ее убийца, скорее всего, Виола.
— У тебя воображения — ноль без палочки!
— Зато у тебя — непочатый край, — дурашливо хмыкнул Шонесси.
— Так я могу сегодня встретиться с Виолой? — спросила Гретхен, игнорируя эту жалкую остроту.
— Можешь, — медленно и неохотно процедил Шонесси, не на шутку встревоженный ее напористостью. Кто знает, что она выкинет на этой встрече.
— Прелестно, — проворковала Гретхен. — Думаю, пора спросить Виолу, кто убил ее мать.
44. Рид. За двадцать лет до гибели Клэр…
Лена пригласила Клэр Брентвуд на вечеринку не без злого умысла.
Их крепко спаянная троица люто ненавидела богатеньких подростков, из любопытства заглядывавших в Саути, и собиралась знатно проучить Клэр. Колебался один только Рид. Бейсбольный матч никак не шел у него из головы. Длинноногая Клэр в шортах, туго облегавших ее полные бедра, запала ему в душу. Он закрывал глаза и видел, как эти бедра прижимаются к его чреслам.
Однако стоило Лене в очередной раз нелестно пройтись по их новой знакомой или обозвать ее «вздорной жеманной сучкой», и он ухмылялся от уха до уха. А Тесс заливалась одобрительным смехом.
Как получилось, что они с Клэр оказались вместе на продавленном, в пивных разводах диване, вонявшем марихуаной и кошачьей мочой? И с чего вдруг рука Клэр легла на его ногу? Он поспешно отвел от девушки взгляд, но по довольной улыбке, скользнувшей по ее губам, понял, что выдал себя с потрохами.
— Ты парень Лены? — проорала ему в ухо Клэр, перекрывая разрывающий барабанные перепонки долбеж популярной песенки, безостановочно крутившейся на радио уже несколько месяцев.
Проходивший мимо юноша споткнулся и вылил половину бокала пива на запястье Рида. Но он даже не посмотрел на него. Рид не сводил глаз с Клэр. Божественно прекрасной Клэр. Угловатой, с влажным блеском во взоре, разрушающей все мальчишеские представления о девичьей красе: о пышной груди, роскошном теле, капризно надутых губках и осиной талии.
— Не, — прохрипел он, — не Лены.
— Надо же. А вы кажетесь такими неразлучными.
Он подался к ней. Неуклюже скользнул губами по мочке ее уха. Он был пьян. Возбужден близостью Клэр, теплотой ее груди, давящей ему на предплечье.
— Лена мне как сестра.
— И она не влюблена в тебя? — поддразнила его Клэр, и ему захотелось прервать эту никчемную трепотню про Лену и поговорить про… Твою ж мать! Тесс!
— Я
