«Да, очень может быть, что эти головы, преследующие меня уже добрых десять лет, связаны с историей Темника. Они могли породить ее. Но каким образом?..»
Он повернулся на спину и потонул в синеве, простиравшейся над ним.
«Допустим, это небо, что уходит в бесконечную вышину, — своего рода огромный граб. В нашей стране, этом маленьком водоеме, разыгрались страшные события, вопиющие к небу события. И что же?.. Неужели память о них навсегда исчезла?.. А может быть, небо сфотографировало их какими-то своими космическими силами и спрятало эти снимки где-то в бесчисленных пластах синевы? И теперь они постепенно проникают в души художников и будут проникать еще и через сто лет… Попадают они и в мою душу. Я пошел гулять, чтоб избавиться от гнетущих раздумий о смерти и о косе Чернилогара, успокоиться и прийти в себя, забрел на этот склон, привлеченный звуками неведомой трубы — а я совсем не убежден, что она есть на самом деле, — и остался здесь, забыл о трубе, любовался чудесным пейзажем, увидел сожженный и вновь отстроенный дом, и тут история красной крыши ожила, и вот уже на утихшую поверхность моего сердечного омута упал листок, вода расправила его, и перед моим взором встали новые картины… И какие картины!..»
Петер Майцен погрузился в раздумье.
«А что увидели бы мы, если б синева на самом деле показала нам все, что произошло в нашей стране? Миллионы погибших!..»
«И среди них Темникарица!»
«Темникарица? — удивленно покачал он головой. — Темникарица?.. Непонятно!.. Она проснулась, как вулкан, и стала почти сказочным персонажем».
— В том-то и трудность! — озабоченно произнес он. — Что мне делать с нею?.. Она разбивает сюжет. Но это еще полбеды. Главное — она заслоняет Темникара. Был у меня герой, человек что надо, все вокруг гроша ломаного не стоили по сравнению с ним, и вот на тебе…
«А разве теперь он стал меньше?»
«Нет!.. Конечно же, нет! — вздохнул Петер Майцен. И это вновь наполнило его радостью. — Нисколько!»
«Значит, вопрос в том, куда пристроить эпизод с Темникарицей?»
«Да. Или сделать так, будто это привиделось Темникару?» «А когда?.. И что потом будет с Темникаром?»
«Он может заколебаться. Я не говорю, что он может сломиться, судьба не позволит ему сломиться, но он может надломиться… И перестанет быть героем, высеченным из одной глыбы, каким виделся мне раньше».
«Но это тоже должно произойти».
«А что, если он ничего не представлял себе? Если я не покажу ему конец его семьи и его дома?»
«Тогда он в самом деле станет меньше… Впрочем, все это пустые слова. Разве ты не хозяин его души и его сердца? Это видение уже в нем».
— Разумеется, — пробормотал Петер Майцен.
«А где же он теперь?»
«Где он теперь? — Петер Майцен задумался. — На Мальновой горе он простился с Крном и повернул в Мелинский лес».
«Значит, вот-вот подойдет к Рейчеву лазу».
— Да, вот-вот подойдет к Рейчеву лазу… — Петер Майцен посмотрел на луг в глубине долины, разрезанной солнцем на две части: светлую и темную. — Сейчас он подойдет к Рейчеву лазу… — повторил он и перевел взгляд на опушку леса. — Подойдет к Рейчеву лазу… — в третий раз произнес он, ощущая грусть.
Темникар вышел к Рейчеву лазу. Шел он медленно и словно без сил. Да и выглядел постаревшим и маленьким. Согнулся, будто нес тяжкое бремя.
На опушке леса он остановился. Перед ним открылась широкая прогалина Рейчева лаза. Ровно посередине нее проходила граница света и тени. По одну ее сторону снег был серебристым, искрился на солнце, казался теплым и живым, по другую лежала синеватая пелена и снег был холодным и мертвым.
Темникару стало зябко, зябко было и на душе, хотя сам он не хотел этому верить. Он потянулся за баклажкой, глотнул водки и снова посмотрел в тень.
— Скоро двенадцать, — произнес он, чтобы успокоить себя. — Неплохо! Кроты чертовы подойдут сейчас только к Равнишской поляне, а может, и нет еще.
Он вытер потный лоб и опять приложился к баклажке.
— Вот так. А теперь вперед! — приказал он себе, но в голосе его уже не было прежней решимости.
Выпрямившись, он глубоко вздохнул и шагнул к самой границе света и тени. Замер перед нею, точно на краю бездны. Какое-то время неподвижно смотрел перед собой, потом поднял голову.
— Пойду!..
Потер снегом щеки и взглянул на солнце.
— Теперь пойду… Туда… На ту сторону… — тихо шепнул он самому себе и показал на тень.
Солнце чуть-чуть покачнулось.
— Пойду… Так вышло, надо идти… И мы больше с тобой не увидимся!..
Солнце снова качнулось.
— Никогда тебе больше не светить мне… Никогда!..
Солнце кивнуло.
— Ну, сегодня-то твои лучи я еще увижу. Там… — Темникар показал на гладкую, круглую гору, где были деревенские покосы, — там, в Брезах, я их увижу. Правда, как они угаснут вечером, не увижу, сам угасну прежде… Понимаешь?
Солнце кивнуло.
— Ну а теперь пойду… переступлю… Э-э… нет, не так-то легко, оказывается, переступить с солнечной стороны на теневую. Веришь?
Солнце снова кивнуло.
— Так ничего мне и не скажешь? — с обидой произнес Темникар.
— Скажу, — заговорило солнце его собственным голосом. — Если ты сам не ступишь в тень, тень переступит через тебя.
Темникар посмотрел на землю. И увидел, что синеватая тень подползла к самым его ногам. Вздрогнув, он отошел на два шага.
— Ну, что еще? — проворчал он и покачнулся. Он снова почувствовал камень в желудке. — Что такое? — повторил он и быстро потянулся к баклажке, хотя понимал, что водка теперь не поможет. — Что такое?..
Издалека донесся звон.
«Полдень! Дома уже ждут!.. — мелькнула мысль. — Вот что за камень у меня!.. Как же я об этом не подумал? А завтра?.. Все праздники им испорчу… Почему бы не произойти всему чуть-чуть раньше или чуть-чуть позже!..»
«Не думай об этом! — ответил он самому себе. — У кого нынче праздник!.. Враг и по праздникам сжигает дома и убивает людей! Иди!»
Он рванулся вперед, но ноги остались на месте.
«Бог знает, что будет, когда меня найдут?.. — поежился он. — Могут сжечь усадьбу…»
«У многих сожгли! — ответил он себе. — Если бы каждый так раздумывал, как я сейчас, давно бы всех перебили! Иди!»
Но ноги словно вросли в землю.
«Их будут мучить… могут убить!»
Теперь у него не нашлось ответа.
«Убить!»
Перед глазами снова возникли картины расправ и пожаров.
«Домой! — встрепенулся он. — Домой!..»
Он стремительно повернулся и зашагал обратно к Мелинскому лесу. Однако ноги его словно налились свинцом.
— Домой! — хрипел он, устремляясь вперед изо всех сил. И почувствовал, какой тяжестью наполнилось его сердце. — Ведь мне надо домой! — крикнул он.
— Домой? А вечером в Чаревой пещере будет лежать двенадцать трупов, — раздался в тишине тихий и неумолимый голос, и этот голос принадлежал ему самому.
Темникар замер на месте.
— А вечером в Чаревой пещере будет лежать двенадцать трупов! — прохрипел он, закрывая глаза.
Все у него в душе бурлило и клокотало. Он почувствовал резкую боль от рывка, точно он сам был столетним дубом и налетевший вихрь пытался вырвать его из земли, но не мог — длинными и узловатыми корнями своими, уходившими в неведомую глубину, он цепко держался за незыблемые и неодолимые скалы. И боль эта была такой страшной, что Темникар разом переменился.
Ему было уже не семьдесят лет. Ему было тысяча лет. Лицо его превратилось в серый камень, только глаза не были больше пустыми дырами, как на старых памятниках. В них пылал огонь.
Темникар выпрямился и оглянулся. Подступив снова к границе света и тьмы, остановился и взглянул на солнце.
— Теперь я пойду в Робы! — твердо сказал он, и голос его был стальным.
Солнце кивнуло.
— Они сожгли мой дом, убили мою жену, сына и дочь!.. Понимаешь?
Солнце снова кивнуло.
Темникар протянул руки, и солнце осветило его большие мозолистые ладони. Потом он сложил их вместе, будто хотел зачерпнуть солнечного света.
В этот миг запела труба.
— Иду, иду! — произнес он и ладонями вытер лицо, словно умывшись солнцем.
Снова запела труба.
— Прощай! — Помахав солнцу рукой, Темникар выпрямился и решительно переступил границу света и тьмы.
