— Вот что, Чернов, — сказал Кухаренко, — мне только что звонили из АХУ, к ним поступили шайбы, которые мы заказывали еще в прошлом квартале. Паньшин в командировке, лаборант загрипповал. Так что придется тебе съездить, получить по накладной. Срочно.
Стеклянные шайбы для электронной микроскопии были предметом дефицитнейшим, и Павел знал, что получить их надо обязательно сегодня. Он тут же надел пальто и отправился на трамвай.
По пути в АХУ — Административно-хозяйственное управление Академии наук — он заглянул в гастроном и купил две бутылки портвейна. При общении с хозяйственниками это могло очень пригодиться. Такого рода операции он проводил, пересиливая колоссальное внутреннее отвращение, и смирял себя лишь тем соображением, что от его чистоплюйства может пострадать важное дело.
Выстояв очередь в отделе снабжения, Павел сунул в окошко свою накладную.
— Гражданин, вы что, с Луны свалились? — спросила раздраженная тетя в окошке.
— Это что-то меняет? — в свою очередь спросил Павел. — Мне бы шайбы получить…
— Как идиоты, честное слово! И каждому надо объяснять! — взбеленилась тетя и добавила фразу, ставшую девизом советского сервиса: — Вас много, а я одна!
Павел только усмехнулся. Хамство такого рода — так сказать, функциональное — давно уже не вызывало в нем ничего, кроме жалости к хаму.
— Если угодно, считайте меня идиотом, — сказал он. — Только объясните, что здесь не так.
— А то не так, что с января месяца мы принимаем заявки только с отметкой нашего ВЦ! — пролаяла тетка.
— М-да, — задумчиво сказал Павел. — И последний вопрос: что такое ВЦ?
— Ну точно, идиот, — констатировала тетка. — ВЦ — это вычислительный центр.
— Понял. И зачем это надо?
Тетка всплеснула руками.
— Да накладную же обсчитать! Финансовый документ!
И в сердцах захлопнула окошко.
Павел отошел, развернул накладную, прочитал и расхохотался. Там было написано: «Шайба стеклянная стандартная, Д — 28 мм, 100 шт. Цена 1 шт. 1 р.
Итого 100 (сто) рублей 00 коп.».
Он было сунулся обратно в окошко, но передумал. Эта тетя вряд ли поверит, что сто на один можно умножить без машины.
Где находится ВЦ, Павел узнал без труда, зато на сами поиски ушло без малого полчаса. Павел мотался по извилистым коридорам старого здания, где для того, чтобы попасть в желанный полуподвал, нужно было, пройдя полверсты с тремя поворотами по первому этажу, подняться на третий, спуститься на первый с другого конца, повернуть обратно, свернуть в восьмой коридор налево, спуститься в подвал, пройти до двери с надписью «Посторонним вход воспрещен» и подняться на полэтажа.
Оказавшись у двери с красной табличкой «ВЦ АН», из-за которой слышалось зловещее гудение, Павел постучал. Никакого ответа. Он постучал еще и еще раз. Никого. Он дернул за ручку и вошел.
Взору его открылась картина чуть не инфернальная. В удушливой смрадной жаре по обе стороны в бесконечность уходили громадные, до потолка панели с бесчисленными кнопками, индикаторами и мерцающими разными цветами огромными электронными лампами. Панели дрожали, скрипели, визжали, внутри что-то гудело, ухало и стрекотало. Где-то вдали послышался легкий взрыв и звон разбитого стекла. Одна из панелей мигнула и погасла. Последовал громкий страдальческий стон:
— Опять! Ну сколько можно!..
Промелькнула тень в развевающемся халате, послышались звуки какой-то возни, неотчетливое, но явно нецензурное бормотание. Что-то треснуло, из-за поворота вылетел сноп искр вместе с обрывком громкой фразы:
— …твою мать! Ну и хрен с тобой! Потом наступила относительная тишина. Павел подал голос:
— Эй!
— Кого еще там черти носят?!
Прямо на Павла несся высокий очкарик с всклокоченной бородой в мокром рабочем халате. Когда очкарик приблизился, Павел увидел красные, воспаленные глаза и ощутил характерный алкогольный, точнее, похмельный выхлоп.
— Ну что за мандрапа-пупа? — крикнул встрепанный очкарик.
— Да вот, — Павел протянул накладную. — Снабженцы к тебе послали. Поставь отметочку.
Очкарик обалдело посмотрел на Павла и выразительно покрутил пальцем у виска.
— Ты что, чувак, с дерева упал?
— С Луны свалился, — сказал Павел, вспомнив разговор с теткой из отдела снабжения.
— Оно и видно, — сказал встрепанный более спокойным тоном. — У нас очередь на машинное время знаешь какая… В общем, иди откуда пришел…
— Вот как? — Павел посмотрел на собеседника особым «удавьим» взглядом, который в критических ситуациях получался у него не хуже, чем у отца. Научиться такому взгляду невозможно; Павел его унаследовал.
Очкарик заметно смутился.
— Да я не в том смысле… Иди обратно в отдел снабжения. Там в сорок пятом кабинете есть такой Филимон Лукич. Оставь у него бумажку, недели через три отметочка будет…
— Когда? — недоверчиво спросил Павел.
— Ну, может, через две. Раньше никак нельзя. Как нам тут БЭСМы поставили, эти ахушники окончательно аху — я извиняюсь — ели. Все свое говно шлют нам на обработку, а у нас по институтам загрузочка будь здоров, и своя тематика имеется… Работаем в три смены, машины не выключаем сутками, пропади они!
И он в сердцах пнул по ближайшей железной панели.
— За что ж так-то? — спросил Павел.
— А ты знаешь, что это за хренотень? — злобно спросил очкарик. — Сплошная кибернетика с математикой, а сокращенно — кебенематика! Одних ламп тысячи три, значит, раз в два дня, по теорверу, одна из них дает дуба. И стоп машина. Запускай программу по новой. А если она длинная — значит еще сутки долой, это как минимум… Короче, ты меня понял. Дуй к Лукичу и раньше двадцать пятого не приходи…
Павел вздохнул. Он знал, что не только к двадцать пятому, но и к завтрашнему дню на складе не останется ни единой шайбы.
— Слушай ты, пень, — беззлобно сказал он, протягивая бумажку. — Вникни в содержание, сделай, что надо, а за мной не заржавеет.
Он расстегнул портфель и показал горлышко бутылки. Взъерошенный математик взял бумагу, не сводя глаз с портфеля.
— Ты не сюда смотри, ты туда смотри, — сказал Павел, грозя пальцем.
Очкарик, нахмурив лоб, стал изучать бумагу.
Потом он тряхнул головой, хихикнул, убежал куда-то вместе с накладной и через минуту вернулся.
— Вот тебе штамп. Иди получай свои хреновины. А я сейчас программу на твою заявочку составлю. Запущу вне очереди, чтоб никто не придрался…
— Зачем?
— Должна ж быть перфокарта и распечатка с машины. Для отчета. Мы с ней на пару шустро работаем. Часика за три справимся.
— Сто на один умножить? За три часа?
— Ага, и получить девяносто девять и три в периоде. Принцип цепей. Техника, что ж ты хочешь?
— Я? Хочу технику потолковей… В общем, я пошел шайбы выколачивать, а на днях, если позволишь, загляну к тебе. Что-то меня твое хозяйство заинтересовало. Держи гонорар…
Через два часа, собрав пять требуемых подписей, Павел стоял перед кладовщиком, который придирчиво изучал накладную.
— Непорядок, — сказал наконец кладовщик. — Вот тут не по форме. И тут: «За Сметанина Коммод».
— Сметанин в отпуске, — сказал Павел, успевший поднабраться кое-каких сведений.
— Не знаю, не знаю, — заявил кладовщик. — Мне не докладывались.
— У меня и другой документ есть, — сказал Павел и вытащил вторую бутылку.
Так он заполучил дефицитные шайбы, знакомство с программистом Шурой Неприятных и тему для серьезных размышлений…
Потом Павел занимался своей текущей работой, Другими делами, но исподволь все возвращался к сцене в вычислительном центре, вспоминал собственные слова: «Хочу технику потолковее». То он ловил себя на том, что смотрит на физические свойства разных минералов с позиции того, нельзя ли их каким-то образом использовать в микросхемах или в чем-то подобном, чем можно заменить вакуумные лампы, то вдруг, гуляя по парку, с удивлением слышал собственный голос, повторяющий: «Может, не кремний, не металлы а, скажем, углерод». Однажды ему приснилось, что он раскрывает толстую книгу, на переплете которой написано:
«Сверхпроводимость».
Постепенно эти разрозненные сигнальчики свелись в некую предварительную гипотезу. Павел обложился специальной литературой, кое-что просчитал, прикинул. Гипотеза стала обретать четкость.
Весной он подал. документы в аспирантуру — почему-то Горного института. Летом, во время отпуска, он увязался в экспедицию, проводимую одним из заказчиков лаборатории Кухаренко по кимберлитовым брекчиям Якутии.
Его потянуло на алмазы. Коллеги недоумевали: предмет, невероятно притягательный для обывателя, но для серьезного ученого — очень так себе.
Получив заявление Павла об увольнении, Кухаренко вызвал его на ковер. Разговор в кабинете продолжался четыре часа, потом они вместе вышли на улицу и незаметно отмахали полгорода, споря, махая руками, вворачивая в беседу такие термины, что прохожие озирались на них с некоторой опаской — уж не с Пряжки ли сбежали милостивые государи?
