дочь по-настоящему. Вплоть до того дня ей казалось, что стоит купить Альме мороженое или жевательную резинку, сводить ее в кино или на детскую площадку, и та будет совершенно счастлива, как умеют быть счастливы только маленькие дети. Но оказалось, два десятка шаров, пять подарков, торт со свечками и любимые родственники не способны перевесить ее разочарование в себе самой. В тот день Альма сидела на специально украшенном именинном стуле со слезами на глазах, видела, как эти слезы расстраивают гостей, и становилась от этого еще несчастнее. Всем было ясно, до чего неуместно все это празднование, что оно лишь усиливает горе девочки. И это в каких-то шесть лет! Ирис помнила свою досаду: мы тут для тебя в лепешку разбиваемся, а ты даже не соизволишь улыбнуться! И сейчас она ощутила что-то похожее: после всего, что ты получила от нас, ты приходишь в восторг от какого-то пижона и шарлатана, который изрекает набор невообразимых пошлостей, и готова вверить ему свою жизнь! Но обида и гнев тотчас сменились состраданием и тревогой, ведь так низко пасть может только отчаявшийся человек. Сейчас не время для обид, надо действовать. Конечно, есть соответствующие специалисты, но может, получится справиться своими силами. Надо сделать все, чтобы приблизиться к Альме, завоевать ее доверие, без осуждения и без критики, а затем, мало-помалу, заронить в ее душу сомнения. Это получится не сразу, если вообще получится, но Ирис решила идти до конца, не считаясь со временем, не жалея сил. На заре нового дня, раскаленного и слепящего уже с первой минуты, словно младенец, родившийся взрослым, она поняла, что ее жизнь изменилась, что свободу утратила не только Альма, но и она сама: пока дочь не излечится от своего смертельно опасного недуга, вся жизнь Ирис принадлежит только ей. Но в отличие от родителей, открыто отдающих все силы заболевшим детям, сопровождающих их на лечение и старающихся удовлетворить все их потребности, ей предстоит действовать хитростью, обманом, за спиной своего ребенка и против его воли.
Когда яркий свет залил гостиную, ее глаза сомкнулись, но в следующий миг она проснулась от настойчивого трезвона. Кто это ищет Микки в пять утра? Неужели снова системный сбой? Чуть приоткрыв глаза, Ирис побрела на звук: где он бросил свой сотовый и какие тайны ее там ожидают? Только вчера она сама забыла на виду собственную тайну, и вот сегодня утром пришел его черед. Не успела она вытащить телефон из кармана его брюк, висящих на двери спальни, как звонки прекратились. Высветившееся на дисплее имя вселяло в душу одновременно тревогу и надежду.
– Микки, Альма тебя ищет, – сказала она, тряся его за плечо, и он, открыв мутные глаза, протянул руку к аппарату.
– Алло! – прохрипел он спросонья.
– Она уже отключилась, перезвони ей.
Он тяжело сел в постели, прислонившись к стене.
– Я не знаю, что ей сказать… Поговори с ней, – из его рта на нее пахнуло горечью.
– Но она звонила тебе, а не мне, – возразила она, и в этот момент уже ее сотовый подал голос с журнального столика в гостиной. Ирис бросилась к телефону.
– Альма? – выпалила она, задыхаясь и не глядя на имя на дисплее. – Альма, это ты?
После молчания в трубке раздался низкий мужской голос:
– Рис, я волнуюсь о тебе. Ты мне не ответила. Ты в порядке?
Тут подошел Микки, навострив уши, чтобы не пропустить ни слова из ее разговора с дочерью.
– Включи громкую связь, – попросил он, и Ирис тотчас нажала отбой.
Ей ни на секунду не приходило в голову, что это мог быть Эйтан – он никогда не звонил ей в такое время. Теперь у нее не оставалось выбора: надо звонить Альме, чтобы не вызывать подозрений. Слава богу, дочь сразу же ответила, как будто продолжая начатый разговор.
– Привет, Альма, это опять я, ты вдруг отключилась…
– Ты что?! – зарычала дочь. – Я звонила папе, а не тебе! Как понимать этот визит? Какое вы имеете право шпионить за мной?! Почему вы не сказали, что приедете?
В ее голосе была такая враждебность, что Ирис с трудом подбирала нужные слова.
– Мы тебе не враги, Альма, мы тебя любим, мы волнуемся о тебе, – пробормотала она.
И слова, которые минуту назад ей самой шепнули в трубку, заставили ее дочь прервать разговор – в точности как минуту назад поступила она сама. Ирис в отчаянии опустилась на диван.
– Попробуй ты, – сказала она Микки, присевшему рядом с ней, и швырнула свой телефон на стол. – Сначала она звонила тебе.
– Я не знаю, что ей сказать, – повторил он в тоске, но она настаивала:
– Она сама будет говорить, не волнуйся, главное, чтобы оставалась связь.
Он вздохнул, но повиновался.
– Привет, лапочка, – сказал он. – У тебя все в порядке? Какая ловушка, с чего это вдруг? Мы приехали тебя проведать, мы были уверены, что ты будешь там. Ну, нам немного рассказали об этом месте, о внутренней работе, которой ты занята. Мы под большим впечатлением, – произнес он убедительным голосом. Ирис слушала его с восхищением: надо же, как он умеет притворяться!
А что, если он и перед ней так же притворяется? Знает ли он, что она скрывает от него тайну? А он что, тоже что-то от нее скрывает? Полный, нескладный Микки, обычно такой немногословный, с легкостью вел разговор, который она сама, со всем своим педагогическим опытом, не смогла даже толком начать, и под конец ему даже удалось убедить их дочь в ближайшие дни приехать и побольше рассказать им о той важной внутренней работе, которую она ведет.
– Снимаю шляпу, – сказала Ирис, сопровождая свои слова соответствующим жестом. – Молодец, Муки, я преклоняюсь.
Но комплименту он не обрадовался.
– Не нравится мне, как она говорит, Ирис, – сказал он. – У нее совершенно промытые мозги.
Он вздохнул, вытягиваясь на большом диване, и скрестил руки на груди.
– Тяжело дышать, – сказал он. – Не пойду я на работу.
– Конечно, не ходи. Поедем в больницу, проверимся.
– Да ладно, пройдет, – буркнул он. – Потом схожу в поликлинику.
Он лежал на диване в одних трусах, раненый кит, – тяжело дыша, с гладкой и смуглой кожей. Сжатые ноги со скрещенными ступнями – словно хвостовой плавник, сомкнутые веки подрагивали. Он не видел, как Омер выполз из своей комнаты с недовольным видом, как всегда по утрам, запустив обе руки в свой ирокез.
– Что с папой? – угрюмо спросил он.
– Вчера мы поздно вернулись, – ответила Ирис. – Он очень устал.
Омер поглядел на нее с подозрением:
– У тебя видок тоже не очень.
