матери. Ее сердце обожгло горем. Она так устала, ведь это последний день учебного года! Хотелось заснуть, вот так, стоя, положив голову ему на плечо и обхватив руками его затылок. Как она любила засыпать в его объятиях, когда их не разделяло ни миллиметра и она дышала воздухом, который он выдыхал.
– Мы еще не спали вместе, – сказала Ирис. – Я хочу спать рядом с тобой и не вставать.
Она вспомнила сковородку, которую оставила этим утром на огне. Мы раскалимся так, что сплавимся воедино, и никто не догадается, что нас двое, мы будем вместе день за днем, ночь за ночью.
– Придешь ко мне вечером? – шепнул он. – Или завтра? В конце концов выяснилось, что дети не приедут.
– Ах, если бы я могла! Я должна заняться Альмой, она живет в Тель-Авиве.
Хотя на самом деле Ирис плохо себе представляла, каким образом она сможет заниматься Альмой сегодня или завтра вечером.
– Хорошо, я понимаю. – Он вздохнул. – Скажи, чем я могу помочь… – Он поцеловал ее в лоб, убирая ее голову со своего плеча: – Мне нужно возвращаться в клинику, поговори со мной, когда сможешь.
Покачнувшись, она оперлась о стол. Никогда еще в этом кабинете не было так пусто, как в тот миг, когда его покинул он, бледный и грустный, ее старый мальчик, который вернулся с таким опозданием. Ирис упала головой на стол, желтые стикеры прилипли к волосам. Я не бросаю тебя, Эйтан, просто сейчас мне нужно сосредоточиться на Альме. Да знает ли он вообще ее имя? Я позабочусь о ней и вернусь, подожди меня! Хотелось броситься за ним, обещать ему, уговаривать, раствориться внутри его, но ноги окаменели от усталости и горя.
В какой-то момент Офра выпустила бразды из рук, и в кабинет толпой хлынули все, кто толпился в приемной. Ирис смотрела на всех этих людей в замешательстве, прощалась, обнимала, выражала наилучшие пожелания и выслушивала подобные в ответ. Какое множество людей обняла она за сегодня, но ее руки все еще сжимали любимое тело, как сжимали его почти тридцать лет.
– Что здесь делал доктор Розен? Надеюсь, он не записал к нам своего сына? – сказала школьный методист, входя с кучей папок, когда кабинет снова опустел.
– Вы его знаете? – удивилась Ирис. – Откуда?
– Он в свое время занимался моей мамой, – ответила Даниэла. – Узнав, где я работаю, он рассказал мне о своем сыне. Как раз тогда его выперли из школы. Похоже, с парнем плохо дело. Я специально не стала нас рекламировать – мне совершенно не понравилось то, что он рассказал. Не принимайте его, Ирис, сделайте одолжение, у нас и без него достаточно проблем!
– Вы и сами не представляете, сколько их, – процедила Ирис, но ухватилась за ценную информацию: – Но что именно вас так напугало?
За годы совместной работы она научилась прислушиваться к ее диагнозам.
– У меня сложилось впечатление, что мальчик совершенно запущен, а в семье работать не с кем, – сказала Даниэла. – Мать все еще ищет себя, отец что-то пытается, но понятия не имеет, что значит быть отцом. Вы знаете таких: страшно занят, чувствует себя виноватым, покупает подарки – вместо того, чтобы держать парня в рамках… Что-то там не складывается.
– Много же он вам нарассказал, – заметила Ирис. От услышанного ее немного покоробило.
– Это моя карма. – Даниэла закатила глаза. – Стоит людям меня увидеть, и каждый разливается соловьем! Я полгода ждала к нему очереди, он мне казался богом, а потом выяснилось, что и у бога хватает проблем.
– А вашей маме он помог?
– Когда мы к нему попали, было уже поздно. Но вообще-то да, ей стало полегче. Он хороший врач, я думаю, он и человек хороший, только немного потерянный, со странностями. Я помню, он рассказывал мне ужасные вещи про своего сына и при этом улыбался. У него какие-то провалы в структуре личности – словно он так и не повзрослел.
– Вот уже и диагноз поставлен!
– Да, доктор меня заинтересовал, – улыбнулась Даниэла. – Мне пришлось часто его видеть в тот период, особенно когда маму положили в клинику. Он был очень внимателен, даже пришел на ее похороны.
– Правда? – изумилась Ирис.
Даниэла кивнула:
– Я же говорю: он настоящий человек. И вообще, специалисты по боли – это что-то другое, они более человечны.
Но Ирис поразило не его присутствие на похоронах, а то, что она вполне могла встретиться там с ним полтора года назад, потому что она тоже была на похоронах, жалась под одним зонтиком с несколькими учительницами, месила сапогами грязь. Подними она голову – конечно, увидела бы его, и тогда у них, возможно, было бы больше времени. Полтора года назад в ее жизни оставалось больше места для любви, потому что с Альмой все еще было хорошо: дисциплинированная девушка-солдат, несущая службу в военной разведке у самой границы с Газой, не доставляла особых хлопот, если не считать регулярной стирки и глажки формы по выходным. Может быть, они упустили тогда первые признаки опасности? Главной проблемой казался Омер, так что они воспринимали как нечто само собой разумеющееся, что дочь не очень общительна и погружена в себя. Ее личная жизнь выглядела скромно: был какой-то громадный русский парень, который заходил к ней время от времени, пока не исчез, а следом за ним появился другой, похожий на него. Микки скрипел зубами, когда они запирались в комнате, но никто из них не задержался в жизни дочери надолго. Никто даже ни разу не остался до утра. Им с Микки казалось, что она еще не созрела, что она все еще нераспустившийся бутон. Невозможно было представить себе, что этот бутон будет сорван прежде, чем распустится. Как это выразилась Нонна? «Альма еще не раскрылась, она должна раскрыться». Ирис горестно покачала головой. Как это могло случиться? Как это случилось с нами?
– Что вы сказали? – недоуменно переспросила Даниэла, расставляя папки на стеллаже.
Ирис вздрогнула, словно проснувшись:
– Извините, у меня сегодня вообще с головой плохо.
– Это заметно, – усмехнулась Даниэла. – Ну и где же она? Когда вы, наконец, научитесь просить о помощи? Вы еще не устали от собственного ригоризма?
– Конечно, устала, – ответила Ирис. – Но вам мои проблемы ни к чему, уж поверьте.
Даниэла рассмеялась:
– Что плохого в чужих проблемах? Они помогают нам жить! Надеюсь, вы возьмете небольшой отпуск? Вы будете в Израиле или за границей?
– В Израиле. Хочу провести несколько дней с дочерью в Тель-Авиве.
– Просто прекрасно! А я и забыла, что Альма переехала в Тель-Авив! – воскликнула Даниэла с наигранным оживлением. – Как поживает
