Так просто не отделались члены другого кружка недовольных, на этот раз людей светских и занимавших довольно высокое положение. Во главе их стоял стрелецкий полковник И.Е. Цыклер — обрусевший иноземец, во время событий 1682 года оказавшийся на стороне Софьи и Милославских, а семь лет спустя перешедший на сторону Петра в надежде на быстрое повышение по службе. Он получил чин думного дворянина (третий по значению после чинов боярина и окольничего), возглавлял стрелецкий полк. Служил одно время в далеком сибирском Верхотурье, а потом — в Азове и на постройке таганрогской гавани. Но Цыклер мечтал о быстрой карьере в столице и был недоволен своим положением. Не устраивало его и то, что двух его сыновей, в числе других волонтеров, послали за границу для учебы. Но царь, очевидно не забывая о его старых связях с Милославскими, предпочитал посылать его подальше от Москвы, и Цыклер затаил обиду, переросшую в ненависть к монарху. Он замышляет убийство Петра и подговаривает к этому стрельцов:
— Как государь поедет с Посольского двора, и в то время можно вам подстеречь и убить.
Помимо некоторых стрелецких начальников и представителей донских казаков, мечтавших о восстании против боярской Москвы, в заговор вступили окольничий А.Ф. Соковнин, родственник Цыклера по жене, боярин Пушкин, их родственники.
О заговоре узнали в Преображенском, и, не откладывая дело, Петр, уже готовившийся к отъезду за границу, принимает участие в розыске, ведет допросы виновных, которых на его глазах беспощадно пытали. Воспоминания о стрельцах, Милославских, о своих переживаниях детской поры, очевидно, всколыхнулись в его душе. Главных участников заговора — Цыклера, Соковнина, Пушкина, двух стрелецких начальников и одного казака — казнили в Преображенском. Приговор о том Боярской думы состоялся 2 марта, сама казнь — день спустя. Как саму казнь, так и ее процедуру назначил сам царь — сначала вынули из могилы гроб боярина И.М. Милославского, которого он считал, как и Софью, главой стрелецкого выступления в 1682 году, а теперь — идейным вдохновителем заговора Цыклера, погрузили в запряженные свиньями сани и, доставив в Преображенское, поставили под эшафотом. Кровь казненных заговорщиков лилась на останки Милославского. День спустя их головы, воткнутые на колья, выставили в столице — смотри, народ, и содрогайся!
Преодолевая, отбрасывая все, что мешало ему в замыслах, начинаниях, нацеленных к тому, чтобы поднять величие России, Петр упрямо и целеустремленно рвется вперед, к заветным целям. Понимая, что государство, вверенное ему Промыслом Божиим, сильно отстало от передовых, богатых и сильных стран Европы, чувствуя их пренебрежение к отсталой, «варварской» Московии, он решает ехать туда за опытом, на учебу. Его «великое посольство» в страны Западной Европы (1697-1698) поразило, восхитило, удивило, но по-разному, современников. Его девиз «Аз есмь в чину учимых и учащих мя требую» стал исходной точкой, содержанием посольства.
Петр и его спутники посетили Германию, Нидерланды, Англию, Францию, Австрию, Польшу. Всюду они знакомились с промышленными, учебными, научными заведениями, учились строить и водить корабли. Нанимали мастеров, ученых разных специальностей для работы в России. Иностранцев, в том числе представителей правящих домов Европы, восхищала любознательность молодого русского царя — «варвара» и подчас удивляли его своеобразные манеры.
Однажды царь, опасаясь появившихся в море пиратов, высадился в Германии, чтобы продолжить поездку сухим путем. Ехали быстро. Но в окрестностях Ганновера, в деревне Коппенбрюгге, он сделал остановку — дело в том, что московского царя-варвара и его спутников, этих «диких зверей», жаждала увидеть курфюрстина Бранденбург-Прусская София-Шарлотта, женщина весьма образованная, ученица знаменитого Лейбница. Специально для этой встречи она приехала в замок своей матери, курфюрстины ганноверской Софии, находившийся недалеко от Коппенбрюгге. Сиятельные дамы пригласили Петра на ужин, причем Петра пришлось очень долго уговаривать, чтобы он согласился прийти. Застолье продолжалось более четырех часов.
Обеих собеседниц поразили непринужденность, откровенность русского царя, его рассказы о себе, своих привычках и пристрастиях. Они непрерывно его расспрашивали. «Он сел, — по словам дочери, — за стол между матушкой и мной, и каждая из нас беседовала с ним наперерыв. Он отвечал то сам, то через двух переводчиков и, уверяю вас, говорил очень впопад, и это по всем предметам, о которых с ним заговаривали. Моя матушка с живостью задавала ему много вопросов, на которые он отвечал с такой же быстротой, — и я изумляюсь, что он не устал от разговора, потому что, как говорят, такие разговоры не в обычае в его стране. Что касается до его гримас, то я представляла себе их хуже, чем их нашла, и не в его власти справиться с некоторыми из них. Заметно также, что его не научили есть опрятно (царь не умел пользоваться салфеткой. — В. Б.), но мне понравилась его естественность и непринужденность, он стал действовать как дома».
Дочери вторит и дополняет ее мать: «Царь очень высокого роста, лицо его очень красиво, он очень строен. Он обладает большой живостью ума, его суждения быстры и справедливы. Но наряду со всеми выдающимися качествами, которыми одарила его природа, следовало бы пожелать, чтобы его вкусы были менее грубы… Его общество доставило нам много удовольствия. Это человек совсем необыкновенный. Невозможно его описать и даже составить о нем понятие, не видав его… Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей, показал свои руки и заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на них от работы». Она же в другом письме, отмечает, что «этот государь одновременно и очень добрый, и очень злой, у него характер — совершенно характер его страны. Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинства и бесконечно много природного ума».
По пути через Германию Петр вел переписку с Москвой. В частности, в письмах А. Виниусу, который среди прочих приказов возглавлял и Сибирский, речь шла о найме в Европе мастеров-металлургов. На Урале, еще до отъезда царя, нашли хорошую по качеству железную руду, и царя донимали заботы — как строить домны, плавить руду, лить пушки и многое другое. По приезде в Голландию, пишет Петр своему дьяку, будем «о мастерах старатца».
Поездка в западные страны была весьма полезна для Петра и для России. Не чурались они, и царь в том числе, и удовольствий, развлечений, вплоть до самых веселых и интимных.
Один из современников писал в связи с этим, что «большая привязанность монарха к серьезным делам всегда удаляла его от известных удовольствий и развлечений; он их избегал очень ловко, несмотря на все усилия прекрасных придворных дам, делавших попытки понравиться ему и готовых подарить свою любовь великому монарху, прибывшему из далекой страны. Впрочем, уверяют, что одной из дам все же удалось достигнуть своей цели». Сердечное увлечение царя — связь с актрисой Летицией Кросс — было довольно коротким, и он, расставаясь, подарил ей пятьсот гиней. Передал их по его просьбе Меншиков, сообщивший царю, что возлюбленная осталась наградой недовольна. Петр не согласился:
— Ты, Меншиков, думаешь, что я такой же мот, как ты. За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила.
— Какова работа, такова и плата, — согласился Меншиков.
Маколей, знаменитый английский историк XIX века, оценивая пребывание Петра в Англии, отмечал: «Его путешествие — эпоха в истории не только его страны, но и нашей и всего человечества».
В одном Петр не достиг успеха во время «великого посольства»: он надеялся на укрепление Священной лиги против Турции и Крыма, сложившейся еще в 80-х годах. В нее вошли Австрия, Польша, Венеция и Россия. Царь рассчитывал победоносно завершить с их помощью войну с Турцией, так успешно начатую взятием Азова. Но неожиданно узнал, что Австрия, при поддержке английского и других дворов, ведет тайные переговоры с Оттоманской Портой о мире. Коварство, двуличие европейской дипломатии объяснялось просто — близилась кончина бездетного испанского короля Карла II и война за испанское наследство. А это были самые обширные тогда владения по всему миру. Участникам будущей схватки из-за них было уже не до войны с Турцией, и Петр, еще неопытный в тонкостях дипломатической игры (это умение придет потом), должен был думать о том, чтобы не остаться наедине с Турцией и ее вассалом — Крымским ханством.
Возвратившись из дальних странствий, Петр начал с новшеств весьма экзотических — с обрезания бород у московских бояр; за ним последовали и другие — все они лишались сего старозаветного украшения. Появились указы — брить бороды всем подданным царя-батюшки. Знать примирилась с этим легко и быстро. С упрямцев же из других сословий за ношение бород брали налог, довольно высокий; от этого ропот уменьшился, да и казна выиграла.
