Но вообще-то, сейчас было не до эстетики. Местные старожилы успели рассказать: это специальный лагерь для пятьдесят восьмой, охранять нас будут не сине-, а краснопогонники — внутренние войска МВД. При смене караула здешние «попки» — часовые на вышках — рапортуют так: «Пост по охране врагов народа, изменников Родины сдал», «Пост по охране врагов народа, изменников Родины принял!» (Сам ни разу не слышал, за что купил, за то и продаю). Наши формуляры помечены буквой «О» — «опасный», а на некоторых «ОО» — «особо опасный». (Опять-таки — своими глазами не видел). Блатных очень мало: только те, у кого 58.14 или восьмой пункт, террор — за убийство милиционера или еще какого-нибудь советского начальника. Здесь зекам сразу дают понять: если что случится, например, война с Америкой, вас всех постреляют и покидают в шахты!..
Эти малоприятные новости не помешали нам хорошо выспаться в первую ночь после этапа. Утром повели на завтрак. Кормежка была не хуже и не лучше, чем везде.
А после завтрака к нам в барак явился улыбчивый молодой человек в очках. Спросил: нет ли у кого шерсти на продажу? Старых свитеров, шарфов, носков? Можно грязные, рваные — это не играет роли. Платить будут хлебом.
Оказалось, шерсть требовалась для изготовления ковров, а молодой человек был как бы агентом по снабжению. Возглавлял же ковровую мастерскую венгерский еврей Шварц, это он подал идею здешнему начальству. Красители он получал в посылках, а работницы — к слову сказать, самые красивые девушки на ОЛПе — стирали добытое очкастым снабженцем рванье, распускали и на простеньких станках ткали ковры и коврики. Коврики — маленьким начальникам, ковры — большим.
Шерсти у меня не было. Но расспросив о моем деле и услышав, что я учился во ВГИКе, очкастый сказал:
— А вы знаете, что здесь Каплер?
Откуда мне было знать? Я и Каплера не знал — лично. Т. е., мы, конечно, встречали его во вгиковских коридорах — красивого, победительного, всегда оживленного. А когда были с институтом в эвакуации, узнали, что Каплер арестован. Дальше — тишина.
Скупщик шерсти представился: Виктор Луи. Рассказал, что он тоже москвич, работал в посольстве — на чем и погорел. И повел меня к Каплеру: тот заведовал посылочной.
Тут я должен извиниться: мне придется повторяться. О своей встрече с Алексеем Яковлевичем Каплером я довольно подробно уже писал. («Амаркорд-88», альм. «Киносценарии» № 2, 1988 г.) Но, в конце концов, не каждый же обязан читать всё, что я напишу. А кто читал — не обязан помнить. И опять же: если человек одними и теми словами много раз рассказывает какую-то историю — значит, он не врет… Итак, мы с Луи пришли в посылочную.
— Дядя Люся! — сказал Луи. — Этот мальчик из ВГИКа.
Каплер приветливо улыбнулся:
— Из ВГИКа? А Юлика Дунского вы знаете?
— ?!
— Тогда я знаю, кто вы. Вы Валерий Фрид?
Алексей Яковлевич тут же сообщил, что Юлик сейчас на третьем ОЛПе, что здесь есть офицер по фамилии Шапиро, который выдает себя за татарина. К Каплеру он относится хорошо, и через него, вероятно, можно будет устроить так, чтоб и я попал на третий.
— А пока что, Валерик, — и Каплер улыбнулся еще шире, — если вы не хотите иметь крупных неприятностей, будьте очень осторожны с этим человеком.
— Дядя Люся! — обиделся Луи, а Каплер, всё с той же улыбкой, продолжал:
— Вы думаете, я шучу? Совершенно серьёзно: это очень опасный человек.
Опасный человек, оказывается, кроме обязанностей снабженца, исполнял и другие: был известным всему лагерю стукачом.
Мое общение с ним кончилось на том визите к Каплеру. Но вернувшись через семь лет в Москву, я услышал, что есть такой журналист, корреспондент двух лондонских газет Виктор Луи. Он женат на англичанке, живет богато, в загородном доме — кто называл этот дом виллой, кто — поместьем. Репутация у него неважная.
Потом мы с Ю. Дунским по сценарным делам поехали в Югославию, и там на глаза нам попалась заметка в какой-то лондонской газете. Это было сообщение из Тель-Авива о том, что туда приехал некто Виктор Луи, человек, которого считают тайным эмиссаром Москвы. Это он продал на Запад рукопись книги Светланы Аллилуевой. А не так давно он побывал с таинственной миссией на Тайване, с которым у русских нет дипломатических отношений — как и с Израилем. На вопрос, зачем он приехал в Тель-Авив, Луи отвечал, что хочет проконсультироваться по поводу своих почек (или печени, не помню) с доктором, который лечил его в Москве. Пикантность ситуации, по словам автора заметки, заключалась в том, что бывший московский врач стал чуть ли не министром иностранных дел Израиля…
Спустя еще сколько-то времени мой каргопольский друг Леша Кадыков сказал мне:
— Валерий Семёныч, а я у Луя был, на фазенде (разговор происходил во времена незабвенной «Рабыни Изауры»). У него там штук пять машин — бентли, БМВ, мерседес-340, на котором фельдмаршал фон Манштейн ездил…
Лешка, классный автомеханик, вернул к жизни одну из них, совсем безнадёжную — и к его удовольствию Луй, как он его величал, расплатился долларами. Кстати, где-то я читал, что настоящее имя и фамилия Виктора Луи — Виталий Луй… Кадыков бывал на «фазенде» еще много раз, курируя луёвский автопарк, и ничего плохого о владельце не говорил.
А недавно Луи умер. Вот передо мной отрывок из американского некролога:
«…shadowy Russian journalist, who served as a conduit for the Communist Party and KGB to the west…
«Why do you people always call me a colonel in KGB?» — he once asked British writer Ronald Payne.
«Goodness, have you been promoted to general at last, Victor?»— replied Payne.»
(TIME, Aug. 3, 92){52}
Раз уж пошли цитаты, позволю себе еще одну — из «Рассказа о простой вещи» Бориса Лавренева:
«— Скильки ще гамна на свити!»
На пятом я встретил еще одного участника Большой Игры (опять литературная реминисценция: «Ким» Р. Киплинга, роман о мальчике-шпионе).
Это был очень славный паренек, бывший московский школьник Эрнст Кернмайер. В лагере его звали Сережей — мы познакомились еще на Алексеевке. А здесь он сказал мне — почему-то с виноватой улыбкой:
— Только я теперь Кернтайер.
Смена фамилии не имела ничего общего со шпионскими хитростями, просто перепутал буквы лагерный писарь. (Это еще что, я же рассказывал про «Сульфидинова» и «Парашютинскую»). А шпионом он-таки был — причем «двойником».
Сережа-Эрнст был сыном политэмигранта, австрийского коммуниста. В мои школьные годы я повидал их немало. «Шуцбундовцы» — так их называли. Что такое шуцбунд я раньше знал, но теперь не помню. Дети шуцбундовцев учились сначала в немецкой школе — до войны была такая в Москве. Когда же ее в пору ежовщины прикрыли (и учителей, и родителей школьников почти всех пересажали), ребят перевели в обычные школы — в нашей училось двое или трое.
