— Простите, дочь моя, — возразил Скедони. — Я, возможно, ошибаюсь. Ведь это всего лишь мое личное мнение, и, выражая его, я, видимо, проявил излишнюю эмоциональность. Горячему сердцу трудно находить холодные слова.
— Значит, вы не думаете так? — раздраженно воскликнула маркиза.
— Я не стал бы категорически утверждать это, — уклончиво ответил духовник. — Вам самой, дочь моя, судить о справедливости моих слов. — И он поднялся, готовясь уходить.
Совсем обескураженная, маркиза попыталась удержать его, но Скедони, извинившись, сослался на необходимость присутствовать на мессе.
— В таком случае, святой отец, я не смею задерживать вас. Вы знаете, как я ценю ваши советы, и, надеюсь, в будущем вы не откажете в них.
— Почту за честь, маркиза, — смиренно произнес монах. — Но все, о чем мы с вами говорили, — вопросы весьма деликатного свойства…
— Поэтому, святой отец, они особенно важны для меня, и я надеюсь на ваше мнение и советы, — помогла ему маркиза.
— Думаю, маркиза, ваше собственное мнение не менее ценно. Никто, кроме вас, не сможет решить их лучше.
— Вы мне льстите, святой отец?
— Я всего лишь ответил вам, дочь моя.
— До встречи завтра вечером, — сказала маркиза. — Я буду на вечерней мессе в церкви Сан-Николо. Если вы будете там, то найдете меня после вечерни в северном притворе храма. Мы сможем поговорить там по очень важному для меня делу. Прощайте.
— Да будет мир с вами, дочь моя, а ваша мудрость поможет вам в ваших делах, — ответил Скедони. — Я буду в церкви Сан-Николо.
Сложив руки на груди и поклонившись, бесшумными шагами он покинул апартаменты маркизы.
Она долго еще сидела неподвижно, раздираемая противоречивыми чувствами и тревогами. Но наконец приняла решение. Накликая беды на голову других, могла ли она знать, чем грозят они ей самой?
ГЛАВА IV
Над крышами грохочет Смерти звон,И Совесть содрогается от звона.Смерть перед нею зыблется туманно;В эфире Совесть внемлет шепоту:О преступленьях голоса твердят.Их уж давно в душе провидит Совесть.
Мильтон
Маркиза, прибыв в церковь Сан-Николо, велела слугам и экипажу дожидаться ее у бокового входа в храм, а сама, сопровождаемая служанкой, поднялась на хоры.
По окончании вечерней мессы она подождала, когда молящиеся покинут храм, а затем спустилась в северный притвор. На сердце была гнетущая тяжесть. Ни молитва, ни покой Божьего храма не погасили страсти, бушующей в ее груди. Медленно прохаживаясь, она ждала своего духовника. Наконец меж колонн она увидела фигуру монаха. Это был Скедони.
Он сразу же заметил необычное состояние маркизы и понял, что ее все еще терзают сомнения. Это встревожило его, но он не подал виду. Лицо его было спокойным, когда он приветствовал маркизу, лишь в глазах сверкнуло что-то настороженное и хищное. Но умный монах поспешил опустить их.
Маркиза отпустила служанку, и они остались одни.
— Этот несчастный мальчишка! — горячо и сбивчиво начала она, убедившись, что служанка отошла на достаточное расстояние и не может слышать их разговора. — Он не ведает, какое горе принес своей семье. Святой отец, мне нужен ваш совет и утешение. Мысль о несчастье, которое может постичь нас, не дает мне покоя. Образ бедного сына преследует меня.
Монах поклонился.
— Но ваш супруг, маркиза, должно быть, разделяет вашу тревогу, — тихо и сочувственно произнес он. — Маркиз более меня способен помочь вам в этом деликатном деле.
— Что вы, святой отец! Маркиз не свободен от предубеждений, он склонен ошибаться и не любит признавать свои ошибки. А если предстоит хоть на йоту отступить от исповедуемых с младенческих лет принципов, теряет всякий здравый смысл. В таких случаях он не способен отличить добро от зла. Неужели вы полагаете, что он одобрит столь решительные шаги?
— Согласен с вами, маркиза, — поддержал ее коварный монах.
— Поэтому не следует посвящать его и тем более советоваться с ним, — решительно заявила она. — Он может воспротивиться, как это уже было, а медлить нельзя. Все, о чем мы с вами сейчас беседуем, святой отец, никто, кроме нас, не должен знать. Это тайна.
— Как тайна исповеди, — торжественно подтвердил Скедони и осенил себя крестным знамением.
— Но я не знаю… — нерешительно промолвила маркиза и умолкла. — Я не знаю, — повторила она после недолгой паузы, — как нам удастся избавиться от этой особы. Эта мысль более всего терзает меня.
— Я тоже думаю об этом, маркиза. Но с вашим умом, чувством справедливости, решимостью вы найдете и достойное решение. Ведь вы, дочь моя, из тех, кто способен на решительные поступки, не так ли? Вы всегда восхищали меня своим умом и не нуждаетесь в моих скромных советах. Выход все равно один.
— Я думаю об этом, — поспешила заверить его маркиза. — Но, возможно, мои слабости мешают мне… Я не могу решиться, святой отец, — наконец призналась она.
— Я не верю, дочь моя, что вы не способны стать выше вульгарных предрассудков не только в мыслях, но и в поступках! — с пафосом воскликнул Скедони, поняв, что колеблющейся маркизе нужна его поддержка. Он решил сбросить маску осторожной сдержанности, за которой так умело прятался. — Если бы эта особа была сурово осуждена законом, вы, безусловно, посчитали бы это высшей справедливостью, маркиза. Но самой решиться на суд вы не отваживаетесь, не так ли?
— Добродетель, вступая в единоборство со злом, в минуты опасности беззащитна. На моей стороне не будет поддержки закона, святой отец.
— Нет, маркиза, — горячо возразил ей монах. — Добродетель не может дрогнуть перед злом. Она сильнее и выше его.
Любой философ был бы немало удивлен, услышав слова «добродетель» и «закон» из уст тех, кто замышлял чудовищное преступление. Он счел бы это лицемерием. Однако в этом случае его можно было бы упрекнуть в том, что он плохо знает пороки и слабости рода человеческого.
Маркиза погрузилась в раздумья.
— Я не могу рассчитывать на защиту закона, — снова повторила она после паузы.
— Вас защитит церковь, — убежденно сказал Скедони. — Не только защитит, но и отпустит грехи.
— Грехи? — испуганно воскликнула маркиза. — Разве справедливость нуждается в оправдании?
— Когда я упомянул об отпущении грехов, я имел в виду, что то, что вы считаете справедливостью, молва черни может счесть грехом. Простите, маркиза, но это все, чем я могу вас утешить. Однако вернемся к нашим проблемам. Этой особе надо помешать разрушить покой и согласие в одном из самых достойных семейств Неаполя. Может ли стремление помешать этому считаться грехом и тем более преступлением? Нет. Вы сами убедили меня в этом, маркиза. Она должна исчезнуть. Это и будет актом справедливости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
