Маркиза внимательно слушала.
— Она безнравственна в своих действиях, и, если ей дать еще несколько лет, она, возможно, способна изнутри разрушить все традиции и устои вашего знатного рода.
— Говорите потише, святой отец, — остановила его маркиза, хотя Скедони говорил почти шепотом. — Монастырь — уединенное место, там многое может случиться. Лишь посоветуйте, как это сделать. Я теряюсь.
— Согласен, это нелегко, — ответил монах. — Но я не знаю никого, на кого вы могли бы в этом положиться. Наемные убийцы…
— Тише! — предупреждающе остановила его маркиза. — Я слышу шаги.
— Это служитель церкви, он идет на хоры, — успокоил ее Скедони.
Они подождали, пока монах не скрылся из виду.
— На наемников опасно полагаться, маркиза, — продолжил разговор Скедони.
— Тогда на кого же? — испуганно воскликнула маркиза и тут же растерянно умолкла. Ее волнение не ускользнуло от Скедони.
— Простите, маркиза, но ваша непоследовательность меня удивляет. Проявив столь тонкую проницательность во время нашей прежней беседы, вы сейчас стали жертвой сомнений? Почему мы должны откладывать справедливое возмездие?
— О, святой отец! — с чувством воскликнула маркиза. — Где найдем мы столь же проницательного и мудрого, как вы, чтобы действовал немедленно?
Скедони промолчал.
— Друга, вне всяких сомнений? — добавила маркиза.
— Дочь моя, — торжественно произнес Скедони. — Неужели я не доказал вам свою преданность?
— Святой отец, — промолвила растроганная маркиза, все поняв. — Как смогу я отблагодарить вас?!
— Иногда молчание дороже слов, — многозначительно ответил монах.
Маркиза молчала. Что-то странное творилось в ее душе. Был ли это страх или пробудившаяся совесть? Она не хотела в этом разбираться. Но это было пробуждение после кошмара, когда, проснувшись, человек думает, что спасен, но видит себя на краю готовой поглотить его пропасти. В этот момент маркиза отчетливо осознала, что замышляет убийство. Красноречие духовника, его непоследовательность в словах и даже поведении не ускользнули от ее внимания. Собственные колебания она не замечала. Ведь она почти готова была сохранить Эллене жизнь. Однако волна вновь охватившего ее гнева легко смыла все хрупкие барьеры, которые пытались возвести совесть и трезвый разум.
— Доверие, которое вы мне оказываете, маркиза, — наконец после долгой паузы произнес монах, — и это поручение…
— Да, да, именно поручение, святой отец, — поспешно подтвердила маркиза, окончательно взявшая себя в руки после минутного смятения. — Когда и как это можно сделать? Теперь, когда все решено, я хотела бы поторопиться.
— Нужен случай, маркиза, — задумчиво произнес Скедони. — Впрочем, я вспомнил. На берегах Адриатики, в провинции Апулия, недалеко от городка Манфредония, есть одинокий дом на побережье. Он стоит в лесу вдали от всех дорог. Туда никто не забредает.
— А те, кто в нем живет? — справилась настороженно маркиза.
— Не беспокойтесь, иначе и не стоило бы так далеко забираться. Там живет один бедняк, ловлей рыбы добывающий себе на пропитание. Я знаю его и мог бы рассказать о многих обстоятельствах его жизни, но это к делу не относится. Главное, что я знаю его.
— И доверяете ему, святой отец?
— Да, моя госпожа. Даже доверил бы ему жизнь этой девушки. Но не свою, — добавил он, помолчав.
— Почему? Он злодей? Но вы сами не советовали поручать это наемному убийце.
— Дочь моя, в этом случае я ему доверяю. Здесь он не подведет. У меня есть причина ему верить.
— Какая, святой отец?
Но монах умолк. Лицо его стало еще более мрачным, чем было прежде. Бледность покрыла его черты, в глазах были гнев и страдание. Маркиза невольно вздрогнула, когда сумеречный вечерний свет осветил его лицо. Она впервые испугалась, что доверилась ему и теперь полностью в его власти. Но жребий был брошен. Слишком поздно было думать об осторожности.
Она повторила свой вопрос, ибо хотела знать, почему он доверяет такому человеку.
— Это неважно, — глухим голосом ответил Скедони. — Она умрет.
— От его руки? — испуганно спросила маркиза. — Подумайте еще раз, святой отец.
Они снова умолкли. Каждого терзали свои мысли и опасения.
Наконец маркиза прервала тягостное молчание.
— Святой отец, я верю в вашу честность и осторожность. — Она сделала акцент на слове «честность». — Только прошу вас, не затягивайте исполнение. Ожидание слишком мучительно для меня. И умоляю, не поручайте этого другому. Я не хотела бы быть кому-либо обязанной, кроме вас.
— Вы просите меня, маркиза, не доверять исполнение другому лицу, — недовольно заметил Скедони. — Это невозможно. Неужели вы полагаете, что я сам… А как же ваши слова о том, что действовать следует немедленно, что мы не должны откладывать акт справедливости?
Последовавшее молчание монаха свидетельствовало о его недовольстве ее упреком, и маркиза это поняла.
— Поймите, святой отец, как мучительно будет мне сознавать, что я обязана какому-то незнакомцу, а не своему другу, помощь которого я столь ценю!
Скедони, прекрасно понимавшему, что маркиза откровенно льстит ему, все же было приятно выслушать этот комплимент. Склонив голову, он дал понять, что готов выполнить просьбу.
— По возможности, прошу, не прибегайте к жестокости. Смерть должна быть легкой и мгновенной.
В эту минуту взгляд маркизы упал на раскрытый молитвенник на столике, и глаза ее невольно остановились на строке: «Господь слышит тебя!» «Это предупреждение», — мелькнула страшная мысль. Маркиза побледнела. Скедони был слишком погружен в свои мысли, чтобы заметить испуг маркизы. Но та быстро взяла себя в руки, успокоив себя тем, что в этих словах, так часто встречающихся в молитвах, нет ничего пророческого. Однако прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжить свой разговор с духовником.
— Вы говорили об этом месте, святой отец, и сказали… — начала она.
— Да, да, — машинально ответил духовник, по-прежнему думая о своем. — Там есть комната, а в ней…
— Что это за шум? — вдруг спросила маркиза, прерывая его. Они прислушались. Протяжные негромкие звуки органа нарушили тишину храма и снова умолкли.
— Какая печальная нота, — дрожащим от волнения голосом промолвила маркиза. — Кто-то так боязливо и неуверенно коснулся клавиш. Ведь вечерняя месса давно окончилась.
— Дочь моя, вы говорили, что у вас смелость и выдержка мужчины, — сурово заметил духовник. — Увы, у вас женское сердце.
— Простите, святой отец. Я не знаю, почему это так взволновало меня. Но я сейчас успокоюсь. Вы говорили о комнате…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
