В это время его позвал Победитель.
— Он скоро очнется, — сказал он, указывая на Эриксена, — надо сделать ему лубки. Берите нож — раскалывайте лыжу.
Гильоме взял протянутый нож, вытащил лыжу и принялся за работу. Победитель, стащив с ног Эриксена меховые сапоги и штаны, приторачивал отрезываемые летчиком куски лыжи бинтами. Эриксен, не приходя в себя, стонал.
Наложив лубки, Победитель поднялся.
— Принесите одеяло. Закутайте ему ноги, — приказал он.
Гильоме достал одеяло, и оба старательно укутали сломанные голени доктора. Победитель поддержал пошатнувшегося Гильоме.
— Дайте я перевяжу вас, — сказал он, — у вас разорвана щека.
Гильоме махнул рукой. Какая-то царапина казалась ему не стоящей внимания наряду со сломанными ногами доктора Эриксена. Он оглянулся вокруг и вдруг вскрикнул:
— А где же Штраль?
Победитель также недоуменно посмотрел кругом. Обоим стало на мгновение мучительно стыдно, что они могли забыть о механике. Гильоме первый бросился к изломанному корпусу машины и обежал его кругом.
Победитель услыхал его странно глухой и подсеченный крик:
— О, мой боже!.. Он здесь!.. Помогите…
Вальтер Штраль в момент катастрофы подымался в моторную гондолу. Падение застигло его в то мгновение, когда он по грудь втиснулся в узкое пространство между двумя моторами, и один из них, сорванный сотрясением с места, придавил всей тяжестью тело механика к другому.
Из гондолы виднелась только нижняя часть корпуса Вальтера Штраля. Ноги его, подогнутые и неподвижные, мертво лежали на фюзеляже.
— Топор, — бросил рывком Победитель бледному Гильоме.
Схватив поданный топор, он стал рубить алюминиевую оболочку гондолы и ее скрепления, пока Гильоме отгибал разрубленные листы. Наконец они увидели сине-черное лицо Штраля, налитое кровью, с выпученными безжизненными шарами белков.
Гильоме содрогнулся и закрылся рукой.
— Мотор!.. Сворачивайте мотор! — прикрикнул на него Победитель, и овладевший собою Гильоме вцепился в выступы мотора. После долгих усилий им удалось свернуть в сторону тяжелую махину металла и высвободить зажатое тело. Оно мешком съехало на лед.
— Конец, — сказал Гильоме.
Победитель опустился над Вальтером Штралем с такой же суровой заботой, как и над Эриксеном. Он взял тяжело повисшую кисть механика и нащупал пульс. Гильоме, забывший обо всем, застыл, не двигаясь.
— Пульс есть. Очень слабый. Давайте ром, — услыхал он спокойный приказ, приказ вождя, и, невольно поражаясь самообладанию и воле этого старого уставшего человека, выполнил распоряжение.
Победитель разжал зубы Штраля ножом и по капле вливал ром. Тело механика затрепетало; он захлебнулся, и изо рта его вместе с кашлем хлынула тяжелая, густая и черная волна крови на белый олений мех малицы.
— Безнадежен, — произнес Победитель, — проломана грудная клетка. Он может прожить еще полчаса-час. Может быть, жестоко пробуждать его, но нужно узнать у бедняги, кому он хотел бы послать последний привет. Помогите перенести его к остальным.
Они подняли Вальтера Штраля и понесли его туда, где лежали доктор Эриксен и Жаклин. Когда они огибали корпус гидроплана, они увидели, что одна из оставленных фигур поднялась и склонилась над другой.
Доктор Эриксен тяжело и продолжительно стонал. Веки его по-прежнему были опущены, и на его лбу мягко лежала успокаивающая ладонь Жаклин.
— Он хотел подняться… Он бредил, — сказала она с виноватой улыбкой подходящим, — я не могла позволить ему встать.
— Жаклин, ma petite, лежи. Тебе тоже нельзя вставать, — заволновался Гильоме, но она перебила его:
— Нет, нет, Альфред. Мне уже не больно. У меня только немного головокружение. Я буду помогать вам… — Она внезапно заметила струю крови на одежде Штраля, привстала, и ее глаза налились слезами. — Он умер? — спросила она чуть слышно.
— Нет еще. Но умирает.
Она наклонилась над Штралем и рукавом, бесконечно нежным и инстинктивным движением женщины вытерла кровь с губ бортмеханика. И как будто от ласкового тока этого прикосновения Вальтер Штраль открыл глаза и странным, пустым взглядом уперся в фигуру Победителя.
Губы его разлепились, и с хрипом и новой струйкой крови из них выдавились неразборчивые звуки. Двое мужчин и женщина склонились над ним.
Наконец они с трудом разобрали слова и переглянулись, потрясенные.
Вальтер Штраль, захлебываясь кровью, задыхаясь, просил засвидетельствовать фирме, что катастрофа произошла не по вине моторов, что моторы до последней секунды работали безукоризненно.
Победитель мягко сказал умирающему:
— Не нужно об этом думать. Мы знаем, что моторы тут ни при чем. Вам нужно отдохнуть.
Вальтер Штраль весь перекосился жалкой и страшной улыбкой. Он опять заговорил, и хрип его с каждой секундой становился ясней и чище, как часто бывает у умирающих.
— Мне не стоит… отдыхать… Я знаю… мне конец… Я прошу… составить акт для фирмы… Я долго служил… честно… мне не хочется… чтобы герр директор… подумал обо мне плохо… Я прошу вас… господа.
Гильоме и Победитель переглянулись. Летчик увидел, что у Победителя подергивается судорогой угол рта. Он расстегнул костюм и вынул блокнот.
— Хорошо, дорогой. Успокойтесь. Мы напишем.
Он застрочил карандашом. Гильоме, понурясь, отвернулся. Жаклин, поддерживая тяжелеющую голову Штраля, не отрывалась от ползущей из его рта кровавой струйки, все время вытирая ее рукавом.
Победитель кончил писать и наклонился над механиком:
— Прослушайте…
Штраль прослушал несколько строк, свидетельствующих, что моторы гидроплана до последней минуты работали без отказа и выявили исключительные качества.
— Подписи, — прохрипел Штраль.
Победитель поставил свою подпись и протянул блокнот Гильоме.
Тот подписал в свою очередь.
Вальтер Штраль с усилием поднял вялую руку, испачканную маслом. Победитель, поняв это движение, вложил: в эти уже мертвые пальцы карандаш и подставил блокнот.
Собрав последнюю силу, Вальтер Штраль расползающимися буквами вывел под актом свою фамилию и выронил карандаш.
— Данке шен… — прохрипел он, — гут…
Новая волна крови брызнула сквозь его сжатые зубы. Он рванулся, вытянулся всем телом, забулькал, забил ногами и замер. Жаклин отшатнулась.
Победитель накрыл меховым капюшоном искаженное смертной судорогой лицо.
— Остальным надо жить, — сказал он сурово. — Пусть мадам позаботится о докторе. Нам надо выяснить наши запасы и состояние инструментов. Идти придется долго и трудно.
Они отправились к гидроплану. Жаклин шаткой походкой, бледная, подошла к доктору Эриксену. Он уже пришел в себя и опять пытался приподняться.
Жаклин сквозь слезы улыбнулась ему:
— Не шевелитесь… Не шевелитесь, доктор. Вам нужно лежать неподвижно. Вы будете теперь моим большим бэби и должны слушаться меня.
Доктор Эриксен смотрел на нее восторженно, по-детски благоговейно. Он действительно был похож на больного ребенка.
— Что со мной, фру? — спросил он. — Что с моими ногами? Не скрывайте от меня правды. Что вообще случилось? Я ничего не помню. Только первый толчок… Я должен попросить у вас прощения, фру, я, наверное, ушиб вас, но я не мог удержаться…
И доктор Эриксен покраснел.
— Мы упали, — ответила Жаклин, пораженная, что этот огромный ребенок с изувеченными ногами может еще извиняться за нечаянный толчок. — Упали очень плохо. Я сейчас еще ничего не понимаю. Но мы одни во льду. Машина разбита. Альфред, monsieur и я — мы почти не пострадали. У вас, кажется, сломаны обе ноги… Но это пустяки… вы вылечитесь… Только бедный саксонец умер. Ему раздавило грудь мотором. Но нам нечего бояться, не правда ли? Monsieur такой опытный в северных путешествиях. Он спасет нас всех…
В последних словах Жаклин доктор Эриксен уловил тревогу и скрываемое отчаяние. И, забыв о своей боли, он ответил насколько мог весело:
— Не беспокойтесь, фру… Через две недели мы будем дома. Все это пустяки. Мне только досадно, что я могу несколько помешать вам со сломанными ногами… Сломаны? Это очень плохо. Но все же никакой опасности нет.
— С вами я ничего не боюсь, — шутливо ответила она, подворачивая его одеяло.
Доктор Эриксен, следя за ее движениями, заботливо сказал:
Наденьте перчатки, фру. В этом климате нельзя оставлять руки непокрытыми…
Он не окончил фразы. Мозжащая боль поднялась от ступней к коленям, поползла по бедрам, животу, ударила в сердце. Он напряг все силы, чтобы не застонать, не испугать небесного ангела, склонившегося над ним, и от боли и напряжения опять потерял сознание.
К ночи Победитель и Гильоме разбили палатку, в которую перенесли бредившего Эриксена. Застывшее тело Вальтера Штраля они подтащили к полынье и, привязав к его ногам кусок станины разбитого мотора, опустили в воду.
