Франсуа:
О мадам!.. Этого вы не рассказывали... Такой ценой... То-то я не мог понять, что случилось. На рассвете является эта неотесанная жердь, этот Шарль-Луи, и предлагает мне убираться ко всем чертям. Я, конечно, не собирался задерживаться, однако... Откуда такие слова...
- Все-таки мы французы, - прохрипел этот немецкий прислужник, - я помогу тебе получить аусвайс, убирайся отсюда подальше и больше не попадайся мне на глаза...
Как будто встречи с ним могли кому-либо доставить удовольствие. Но как вам понравится? Он готов мне помочь... Я так растерялся, что не нашел подходящего ответа длинному олуху.
Ах, если бы знать тогда то, что мы всегда узнаем слишком поздно... Простите, мадам, я понимаю, это не было радостью. C'est un amour tragigue*, но она еще и безрассудна. Ведь он мог не сдержать своего слова...
______________
* Эта любовь трагична (франц.).
Люба:
Мог... Он мог отправить меня в бункер, избить, наконец застрелить, как пытавшуюся бежать из лагеря, и получить за это награду.
Но вы ошиблись в нем тогда и продолжаете ошибаться. Ничего, о чем вы подумали, не произошло. То ли мой вид не вызывал других чувств, кроме жалости, то ли страх, что кто-либо видел, как вошла к нему... Он бросился к двери, выглянул, не стоит ли кто за ней. Задвинул засов, быстро опустил штору на окне. И этого ему было мало. Он выключил свет и зашипел: "тшш". А может быть, подействовали мои слова? Я произнесла их с порога:
- Мосье Шарль, - сказала я. Не герр полицай, а по-французски - мосье Шарль, - вы можете сделать со мной все, что хотите. Но получите не больше, чем пьяный эсэсовец от беззащитной женщины. Говорят, французские мужчины поступают иначе...
Он все еще не пришел в себя от страха и удивления.
- Как ты пришла сюда? - только и мог он выговорить. - Как пришла?
- Не думайте, что я одна бы решилась.
Когда-то мне уже приходилось так объяснять свою смелость. Помните? С Николаем, он ведь тоже у немцев служил. Тогда я выиграла. Понадеялась и теперь. Я сказала:
- Есть честные патриоты, они помогают тем, кто хочет бороться, и мстят предателям...
Кажется, это не испугало Шарля. Я не видела выражения его лица. Мы говорили в темноте. Он продолжал свое:
- Ты прошла через проволоку, и никто не заметил тебя? Не зазвонил ни один сигнал?
А я свое:
- Отпустите штейгера, пока еще это в вашей власти...
Он хрипел:
- Ты сумасшедшая девка...
Я торопилась договорить до конца, не зная, хватит ли сил долго держаться. Я просила, льстила ему:
- Вы человек умный, мосье Шарль, и должны видеть, что бошам долго не продержаться, зачем же отдавать в руки гестапо еще одного француза? Он ни в чем не виноват, клянусь... Отпустите его...
Шарль хмыкнул и замолчал. Наверное, улыбался. В темноте не разобрать. Потом он медленно, как бы раздумывая, прошептал:
- Не такой уж дурак Шарль-Луи, чтобы не видеть, на чьем ты крючке.
Я поняла это по-своему и поспешила заверить:
- Мосье Шарль, у меня нет ничего с штейгером... Клянусь!..
- Ты хочешь со мной? - Он приблизился ко мне. - Ты влюбилась в меня, крошка? Что же ты отодвигаешься?..
- Нет, мосье Шарль... Я могла бы полюбить мужчину смелого, совершившего благородный поступок, настоящего патриота...
- Понимаешь ли ты, что стоит мне крикнуть...
- Я не боюсь смерти.
- И все ради чего?
- Ради вас... - Кажется, я не очень сознавала, что говорю, слова сами собой вылетали. - Ради вас. Я не хочу, чтобы такой человек стал предателем. Чтобы над вашей семьей, над вашей матерью повисло проклятие, чтобы французские дети...
- Замолчи! - вскрикнул Шарль. Он сорвал с гвоздя шинель и набросил мне на плечи. - Идем... Нет, постой...
Тихонько приоткрыв дверь, Шарль вышел на ступеньки крыльца, всматриваясь в темноту, потом поманил меня.
Плотно прижав к себе, быстро увлек к проволоке, но не туда, где я пролезла, а к маленькой, зарешеченной калитке за эстакадой. Мы и не знали о ней. Осторожно открыв калитку, Шарль пригнул меня к земле и, забрав свою шинель, скрылся. Я поползла к бараку... К окну в уборной... Остальное вы знаете. Франсуа рассказал, что сделал Шарль на рассвете...
VI
Шарль пересек рудничный двор. Прошел, нагнув голову, казалось, никого не видя, ни на кого не обращая внимания. В самом-то деле ничто не ускользнуло от его быстрого цепкого взгляда.
Среди общей массы шахтеров в одинаковых грязных куртках он успел заметить тех, за кем хотелось проследить до конца.
Он прошел мимо душевой, заглянул в ламповую. Смена уже сдавала свои электрические фонари с аккумуляторами, и тут, как и везде, куда Шарль совал свой внушительный нос, сразу оборвался разговор. Шахтеры с безразличным видом насвистывали или просто молча торопились сделать свое дело и уйти.
В душе Шарль посмеивался. Его-то уж не обманешь. Он с самого утра заметил слишком частый "перекур" французских шахтеров и на редкость старательное, быстрое выполнение приказов "невольниками". Так он называл и русских, и поляков, и алжирцев, - словом, всех, кроме вольнонаемных.
В воздухе вместе с невидимой шахтной пылью носилось что-то, к чему он не собирался принюхиваться, но чувствовал неладное.
Он решил не вмешиваться, даже постарался уйти в сторону во время спора о том, кого поставить к транспортеру вместо не вышедшего на работу механика. Пусть разбирается обермейстер и этот штейгер Франсуа, пока он еще здесь...
Шарль прошел в самый конец верхнего двора. Заглянул за груду сваленных старых вагонеток, дырявых котлов и гнилых креплений. Там, в затиши, возле дощатого, почерневшего забора росло небольшое, хилое деревцо, еще не обронившее желтых листьев. Внизу, согретый каким-то подземным теплом, торчал ярко-зеленый кустик длинной острой травы.
Шарль втянул в себя воздух. Пахло все тем же. Сладковатый привкус руды не пропускал запахов ни земли, ни растений. Не та земля... Он привык к другой, покрытой травами, рождающей злаки. Душа его не ушла от крепкой, единственной связи извечных законов, и незачем пытаться их нарушать... Ради чего? Ради мундира, прокопченных казарм и постоянного страха то перед врагами, то перед своими? Или наконец ради проклятия французских детей?.. Как она сказала: "падет проклятие на вашу семью..." Он почувствовал тоску во всем теле и медленно повернул обратно, к воротам.
Он должен, он все еще должен присутствовать при смене рабочих. Одна смена уходит, другая приходит. В этот час оживленно, шумно возле ворот. Шарль видел, как шахтеры садились на велосипеды и уезжали небольшими компаниями, по двое, по трое. У всех есть товарищи, друзья... Последним уехал штейгер Франсуа. Он крутился здесь, пока не подняли русских, построили в колонну и повели к вагонам узкоколейки. Тогда он вскочил на велосипед и поехал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
