Вот и автобус. Кузьма запрыгнул на заднее сидение, огляделся. В салоне жены не было, и он пялился на двери, покуда они не закрылись.
«Не думай о секундах свысока,» – мысленно пропел Кузьма, на секунду вообразивший себя Штирлицем, ловко вывернувшимся из цепких лап Мюллера, и потянулся за открытой бутылкой.
– Выса-ако сижу, далеко гля-яжу!!! – на сей раз голос жены показался Лукичу странным, ибо вопль этот завершился чем-то похожим на мяуканье.
«К черту»! – стоически решил Кузьма и попробовал отхлебнуть из бутылки.
В рот не попало ни капли.
– Да чтоб тебя три раза подбросило – два раза поймало! – заорал на весь автобус страдалец.
Пассажиры принялись нервно оглядываться на помятого мужика с зажатой в руке бутылкой водки, которую тот пытался опрокинуть себе в глотку. Пробка на бутылке была свинчена, горлышко зависло над разинутой пастью, а вот жидкость не текла.
– У, ведьма! – взвыл Кузьма Лукич, осознав, что дальше бороться с женой бессмысленно, и отшвырнул от себя проклятую бутылку.
Та упала на прорезиненный коврик и покатилась куда-то под сидения, так и не проронив ни капли.
Народ в автобусе был в шоке. Чудес в Волопаевске случалось предостаточно чуть ли не каждый день, но вот чтобы мужик выбрасывал непочатую бутылку! Такого, пожалуй, и старожилы не припомнят.
Сам же Кузьма впал в прострацию. Он немигающими глазами смотрел, как бутылка откатывается все дальше и дальше, как вдруг какой-то тип с не менее помятой, чем у него самого, рожей, поднимает ее с пола и, оглянувшись на Кузьму, говорит:
– Спасибо, друган.
С этими словами он срывает с горлышка маленький, кругленький, прозрачненький целлофанчик и опрокидывает бутылку в рот. Судорожно дергается его кадык, и поллитровка начинает стремительно опорожняться.
– Мое! – заорал не своим голосом Кузьма и прыгнул вперед.
Но было поздно. Мужик сделал последний глоток, блаженно улыбнулся окружающим и принялся устраиваться между сидениями. Кузьма застыл над поверженным телом и, роняя слезы, принялся причитать:
– Зарезал, гад! Без ножа зарезал.
Публика сочувственно закивала головами, сопереживала и выражала свои соболезнования, но Кузьме-то от этого было не легче. Он понимал, что целая поллитровка потеряна для его организма навсегда, и, не в силах совладать с этой мыслью, выхватил из авоськи еще одну бутылку и сорвал с нее пробку.
– Как выскачу, как выпрыгну, палетят клочки по закаулачкам!
– Только попробуй! – рявкнул Лукич и залпом одолел полбутылки.
И уж только затем, удовлетворенно крякнув, вышел в распахнувшуюся дверь.
На остановке народ дико смотрел на мужика с заплаканными глазами и початой бутылкой водки. Но самому Кузьме сейчас было абсолютно на всех наплевать. Испытывал он в этот момент и радость обладания и боль утраты. Но больше всего – страх, потому что понимал – за подобное непослушание жена устроит ему карательную акцию с элементами физического воздействия.
Чтобы как-то успокоиться, Кузьма дрожащей рукой полез в карман пиджака за сигаретами и вдруг почувствовал под подкладкой что-то твердое и продолговатое.
На глазах у изумленной публики Лукич рывком сорвал с себя пиджак и начал ожесточенно отдирать подкладку. Воображение рисовало туго набитый кошелек, хотя Кузьма понятия не имел, как он мог у него оказаться.
Пассажиры автобуса затаили дыхание, даже водитель вперился взглядом в зеркальце заднего обзора.
Наконец, подкладка не выдержала натиска, и на асфальт полетело что-то небольшое и пластмассовое. Кузьма резко наклонился и поднял странную штуковину чем-то напоминающую пенал, и лишь потом сообразил, что это футляр для очков.
Одним движением он открыл его и увидел сложенную вдвое бумажку.
«Если ты дурак, то это надолго, – было написано в записке, – А теперь топай в общагу! И только попробуй еще что-нибудь удумать».
– Ну, блин, – только и смог пробормотать Кузьма, автоматически потянувшись губами к бутылочному горлышку.
Но тут снова рявкнуло над самой головой:
– Выса-ако сижу, далеко гля-яжу!!!
Кузьма поднял голову и увидел висевший на столбе репродуктор.
– Господи, – пробормотал он. – У Соньки же сестра в городском радиоузле работает. А я себе и не туда. Она ж меня на понт все это время брала, стерва!
И не опуская головы, он поднял бутылку и сделал внушительный глоток.
Водитель автобуса понял, что у товарища все в норме, и надавил на газ. Автобус покатился дальше по своему маршруту, а Кузьма отправился по своему.
Во избежание дальнейших неприятностей, он все же решил пойти в общежитие и раздавить оставшиеся четыре бутылки с комендантом. А может быть, просто, будучи уже навеселе, Кузьма нуждался в собеседнике.
И пока он шел, ужасная мысль не покидала его:
«Но как она, зараза, видит все, что я делаю? Этак, теперь ни к друзьям зайти, ни заначку сделать… Эх, жизнь…»
Петр Петрович Петров пребывал в тягостном раздумии. Начальство упорно не желало реагировать на докладную о безобразно-аморальном поведении тети Сони – ту самую докладную, которую комендант собственноручно отстукал на расхлябанной пишущей машинке, хранящейся у него в кабинете.
«Что-то тут не то… – мрачно прикидывал Петров, – этак, пожалуй, меня самого и обвиноватят да еще и с работы попрут. Мало ли что комиссия начальству могла нажужжжать…»
Петр Петрович мрачно оглядел кабинет, с которым за годы руководства «пропойским» общежитием успел сродниться.
– И пускай, – пробормотал он, разжигая в себе обиду. – Все равно не ценят. Сколько времени прошу стол под зеленым сукном – не дают. А обои какие? На третий месяц разлезлись и цвет потеряли. Эх, да разве только это…
Самоизлияния прервал стук в дверь.
– Ну! – крикнул комендант.
– Разрешите? – в дверную щель просунулась голова Кузьмы Лукича.
– А вы, собственно, кто? – глядя на помятую физиономию, спросил Петр Петрович.
– Я? Я – человек. – заплетающимся языком, вымолвил Кузьма.
– Вижу, что не скотина, – хмыкнул П П П. – И с чем пожаловал?
– Я, товарищ Петров, вам передачку от ваших однополчан доставил, – следуя разработанному женой плану, сказал Кузьма Лукич.
– Да? – обрадовался Петр Петрович. – Не забывают боевые товарищи, не забывают. Знают, что нелегко нынче прожить отставнику… Да заходите же, чего на пороге топтаться?
Кузьма вошел, позвякивая бутылками в авоське.
– Уж ни это ли передача? – удивился комендант.
– Да, – твердо ответил Кузьма, не моргнув глазом. – Или вы забыли, какой сегодня день?
– Не припомню.
– День кавалерийских войск.
– Чего? – пуще прежнего изумился Петров. – А я-то тут причем? В кавалериях не служил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
