— Начинаем предварительные действия, — объявил Звягин. — На данном этапе главная трудность заключается в том, что ты ей донельзя надоел. Итак, надо все стереть и начать с чистого листа: по нулям. Последнее впечатление о тебе в ее памяти должно быть выигрышным. Ты держался мямлей — значит, будь абсолютно тверд. Ты соглашался на все — значит, не мирись ни на чем. Ты должен достойно уйти.
Горечь на лице Ларика усугубилась до чего-то среднего между рыданием Пьеро и дозой хинина.
— Терять тебе нечего. Хуже уже не будет. Представь себе, что вы уже расстались навсегда, что она тебе совершенно чужая, что все равно ничего не светит, что ты умер, наконец! Хуже не будет — с самого низа все пути ведут наверх! И держи себя в кулаке — хоть тресни.
Он достал блокнот, раскрыл ручку:
— Соображаешь ты плохо. Давай-ка порепетируем: что может сказать тебе она и этот ее, как?.. Игорь, и что ты должен им ответить.
Вопросы-ответы перетекли на второй десяток страниц, когда вспотевший и втянувшийся в желанную игру Ларик споткнулся:
— А как я узнаю, что он у нее?
— Это твои проблемы! Карауль за углом, найми пацана из ее подъезда, попроси на улице девушку позвонить ему домой, следуй за ним после работы…
— А если скажут что-то неожиданное?
— Улыбайся многозначительно и меняй тему: гни свое.
— А если забуду?
— Вызубри, как домашнее задание! И помни: в боксе главное — хладнокровие, — тяжкой дланью хлопнул его по спине.
— Чем крепче нервы, тем ближе цель. Держи сценарий.
8. Как слегка попортить личную жизнь
Исполняя полученный приказ, в пятницу Ларик исправно стоял перед заветной дверью на Гражданке. Он съел две таблетки седуксена, сделал вдох-выдох, постарался расслабиться, вспоминая напутствие: «Я спокоен. Мне на все наплевать. Ха-ха. Сейчас я вам немножко попорчу вечерок, голубки. Не ждали? Сейчас я вам объясню, кто такая мать Кузьмы». Давя звонок, представил себе, как выглядит упомянутая мать Кузьмы, кузькина, то есть, мать, и как он им ее покажет, и невольно улыбнулся нервной улыбкой, когда дверь отворила мать Вали.
— У Вали гости…
«Ах, кто бы мог подумать!..» Знакомая (оскорбительно чужая здесь) дубленка висела на вешалке под оленьими рогами.
Валя вышла в прихожую с досадой и неловкостью.
— Извини, я не одна. Я же просила тебя больше не приходить.
— Ничего, один раз можно, — напористо подавал он заготовленные фразы, как снаряды из погребов. — Я разденусь, ты не возражаешь?
И раньше, чем она успела ответить, скинул куртку.
— Говори, что ты хотел, и уходи, — зло велела Валя.
— Ты не пригласишь старого друга в комнату?
— Я сейчас не могу, — повторила она, но Ларик уже ловко обогнул ее и двинулся в квартиру, не заботясь оставляемыми на паркете следами сапожек.
— Добрый вечер, — слегка поклонился он родителям, сидевшим перед телевизором. — Извините за непрошенный визит.
— Какие цветы! — сочувственно отозвался отец; как все отцы, он понимал неудачливого претендента на сердце своей дочери.
Ларик вспомнил, что в руке у него снопик белых роз, и прижал локоть к боку, чтобы рука не дрожала.
— Где ты отыскал такую прелесть, — кисловато отреагировала мать.
— Конфисковал у спекулянта, — небрежно сказал Ларик и быстро проследовал в Валину комнату. Чуть растерявшейся от этого натиска, ей ничего не оставалось, как идти за ним.
В комнате, разумеется, тихо звучал магнитофон, на низком столике под неярким настенным светильником — нарезанный торт, кофе, лимон, а на диване сидел приветливый и снисходительный Игорь. Все было плохо… но все было правильно, естественно, ожидаемо, в точности так, как и предусматривалось, Ларик был к этому готов. И оттого, что события развивались по твердо намеченному плану, он вдруг почувствовал себя свободно — хозяином положения. Инициатива оказалась в его руках: он знал, что будет дальше, а они не знали, он вел партию, а они вынуждены были на ходу отыскивать защиту.
— Хлеб да соль, — приветствовал Ларик и включил верхний свет, разом разрушив интим. — Валь, где ваза?
— У тебя что-то срочное? — нетерпеливо спросила она.
— А, вот она. — Снял с полки хрустальную вазу, сунул в нее букет и протянул Игорю: — Вы не были б так любезны налить воды?
Тот машинально взял вазу, помешкал, не успевая найти достойную линию поведения; мягко согласился:
— Пожалуйста…
— Я сама налью, — раздраженно выручила его Валя и вышла с проклятой вазой, усугубившей напряженность.
— Какая неожиданная встреча, — сказал Ларик, чувствуя, что он выигрывает по очкам, и понемногу раскрепощаясь. И протянул Игорю руку. Тот пожал ее с доброжелательным превосходством.
— Я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, Аи, — с улыбкой сказал он (переводя разговор на удобный ему уровень: поэзия, эрудиция, ирония, полунамеки…).
Ларик посмотрел на него с сожалением, как на больного, отрепетированным перед зеркалом взглядом.
— Морозище зверский, — сказал он.
— Давно такой зимы не было, — поддержал Игорь.
— Готовимся жениться? — спросил Ларик. (Нет, он недаром готовился: голос был не спертый, не сдавленный — нормальный!)
Он достиг цели — сбил противнику дыхание: Игорь никак не мог попасть в ритм этого неожиданного разговора.
— Ну, — он прикрылся неопределенной улыбкой, — это не только от меня зависит…
— Не скромничай, Игоряша, — Ларик хлопнул его по колену. — В данном случае это зависит только от тебя. Или она тебе не нравится?
У Игоря заело речевой аппарат: ответить хамски означало признать свое поражение в словесном поединке, ответить вежливо — признать унизительную зависимость от наглеца, а находчивый ответ не придумывался. К его облегчению, вернулась Валя.
— Я сел, ничего? — спросил у нее Ларик.
— Если сел, так чего теперь спрашивать?
Установиться молчанию Ларик не давай.
— Торт вкусный? — просто спросил он Игоря.
— Ничего…
— Ты принес? Ну, наверное, выбрал получше. Валь, не смотри на меня зверем, ладно? Я только съем кусок торта, если меня угостят, и ни секунды больше не стану вам портить личную жизнь. Да не ходи за лишним блюдцем! — Он положил ломоть на тарелку Игоря, подвинул к себе, откусил.
— Цветы с Кузнечного рынка? — улыбчиво попробовал Игорь забрать инициативу.
— Мы любим жесты, — подыграла ему Валя.
— Кто что любит, — сказал Ларик с набитым ртом. — Чужая душа потемки. Как там наука насчет души говорит?
— Мы технари… — усмехнулся Игорь.
— По принципу: если нельзя делать науку, то надо делать хоть диссертацию? И правильно. Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан.
— Каждому свое. Не всем же строить дворцы.
— Верно. Некоторым приходится там и жить. В диссертации, наверное, бетонная коробка выглядит лучше, чем на стройплощадке. Я неумно шучу сегодня; извини.
Валя демонстративно взглянула на часы и встала.
— Не уходите, он сам уйдет, — сказал Ларик и аккуратно вытер пальцы салфеткой. — Игорь, прошу как мужчина мужчину: выйди на минутку, нам надо поговорить. Не переживай, потом я уйду насовсем, и твое счастье будет полным. Будете ворковать без помех целую жизнь.
В некотором понятном унижении Игорь посмотрел на Валю и поднялся. Когда в такой ситуаций просят выйти, срабатывает рефлекс мужского достоинства — отказаться как-то неудобно, невозможно…
— Шустрые у тебя одноклассники, — нашелся он сказать с порога. (Нервничающий человек не способен к остроумию. Вечером, вспоминая эту встречу, Игорь нашел массу достойных ответов.)
— Когда будет нужно, вас позовут, — успокоил Ларик, закрывая за ним дверь.
Он погасил верхний свет и сел.
— Потрудись объяснить свое шутовство, — сказала Валя, выключив музыку.
Ларик сказал спокойно, тепло:
— Ладно тебе… Просто я хотел попрощаться.
— Ах. В очередной раз. Ты уезжаешь или решил умереть?
— Нет, я не уезжаю и не решил умереть.
— Ты ведь грозился!
— Зачем отягощать твою совесть таким событием. Ведь ты не была бы мне за это благодарна, правда? Хоть память о себе оставить приличную.
— Боюсь, что уже не получится.
— А Игорь твой слабак. Я бы на его месте выставил меня вон.
— Вот потому ты не на его месте.
— Да не хочу я ругаться, — сказал Ларик. — Просто вдруг во мне что-то кончилось. Напрочь исчезло, понимаешь? Ну и захотелось сказать тебе на прощание что-нибудь хорошее…
— Так говори и иди.
— Раздумал. Пусть все хорошее он тебе скажет. Мне было здорово с тобой. Счастливо.
Он распахнул дверь:
— Входите, коллега, мы уже кончили.
Игорь приятно беседовал с родителями.
— Я тебя провожу, — с намеком сказал он, жаждя реванша.
