— Мне известно, что дамы-коммунистки располагают особым запасом слов, — сказал он. — Я не намерен соревноваться с ними в этом. Будьте любезны, фру Ольсен, уходите!
Да, все было бесполезно. Маргрете пришлось уйти. Она надеялась, что Расмус Ларсен не видел ее слез, когда она через садовую калитку выходила на шоссе.
Мимо проехал автомобиль. Он свернул с шоссе на узкую проселочную дорогу, ведущую через болото. Кто бы это мог быть? На него обратили внимание, ибо теперь редко можно было увидеть автомобиль с бензиновым мотором. Бензин был только у доктора, графа и у немцев. У автобусов и грузовиков сзади дымились генераторные печи, а молочник снял со своего автомобиля мотор и впряг в него лошадь.
Маргрета кивнула старой Эмме, собиравшей ягоды в своем саду, они поговорили о погоде. Эмма стала совсем маленькая и сморщенная, но содержала сад в таком порядке, что он мог служить примером соседям. Живая изгородь была подрезана как по линейке, а поленница дров казалась чудом архитектуры. Откуда только у старой женщины силы брались? Правда, она воткнула стальные ножницы под куст крыжовника и была уверена, что нечистая сила у нее в кармане. И действительно, можно было поверить, что домовые или еще какая-нибудь нечисть работает на нее по ночам. Дом ее был отремонтирован. На чердачном окне появились занавески. Всюду царили порядок и чистота. Рыжий кот разжирел.
Маргрета спешила к молочному заводу, к Йоханне. По дороге она встретила Мариуса Панталонщика, и ей пришлось пройти мимо него. В блестящей фуражке и сапогах, он шагал так, будто направлялся прямо на войну. На Маргрету он посмотрел с ненавистью.
Он ушел из дому, потому что жена варила варенье и хотела заставить его чистить ягоды. Откуда люди берут талоны на сахар? И к чему столько варенья?
Около усадьбы Нильса Мадсена стояли несколько молодых людей и читали плакат о вербовке. «Есть еще ценности в мире, за которые стоит бороться! Вступай в борьбу за честь и свободу родины!»
Молодые люди плюнули на плакат. Может быть, Нильс Мадсен сам наденет немецкую форму и отправится воевать за честь Дании? А может быть, Мариус Панталонщик будет знаменосцем? Или трубачом? А граф мог бы записаться в танковую часть! Ведь когда он едет на своем тракторе, он давит все вокруг!
Йоханна была возбуждена и расстроена.
— Они были здесь! Они только что были здесь!
— Кто?
— Полицейские!
— Рылись они в доме? Был ли у них ордер на обыск?
— Нет. Они не обыскивали. Были очень вежливы и любезны. Их было двое. Оба в штатском, красивые.
— Они предъявили полицейские карточки?
— Нет. Сказали, что они сержанты полиции.
— Значит, не показали удостоверений?
— Нет. Но назвали себя: Хансен и Тюгесен.
— Хансен и Тюгесен. Я с ними разговаривала в Полицейском управлении. Они меня спросили, знаю ли я, где Оскар.
— Вот видишь! Удостоверения не были нужны!
— Всегда нужно требовать у них удостоверения, — стояла на своем Маргрета. — Не известно, кто к тебе может прийти в наше время. Это с одинаковым успехом могут быть и нацисты, и обычные грабители.
— Нет. На грабителей они не похожи. Это было видно сразу!
— По внешности не определишь.
— Хорошо, что я только что вымыла полы и вытерла пыль, — сказала Йоханна. — Здесь все было в порядке.
Маргрета оглядела комнату. Да, всюду было прибрано. Йоханна опять стала следить за порядком. Она только в первое время, оставшись одна, сидела, ничего не делая.
— Чего они хотели? Они думали, что Оскар дома?
Нет. Его они не искали. Оскар мог бы прекрасно спрятаться в спальне или на чердаке. «Мы не сделаем вашему мужу ничего плохого, — сказал тот, кого зовут Тюгесен. — Поймите, фру, что вашего мужа не преследуют за какое-либо нарушение закона. Мы только хотим поговорить с ним. Было бы лучше всего, если бы ваш муж пришел к нам. Если у вашего мужа совесть чиста, ему незачем скрываться. А так создается ложное положение. Разве вы этого не видите, фру? В Дании нельзя долго скрываться». А тот, кого зовут Хансен, сказал: «К тому же это и материальный вопрос. На что вы будете жить, фру?»
— Да, — проговорила Маргрета. — Послушала бы ты, что сказал мне Расмус Ларсен. Он грозил организацией по охране детей.
— И потом они сказали, что коммунисты совсем не арестованы. Их просто временно интернировали, как и английских подданных. Все это сделано для того, чтобы немцы не вмешивались. Они сказали, что, будь он под охраной датского правительства, с Оскаром ничего плохого не случилось бы. Кроме того, его вскоре бы выпустили.
— Неужели ты этому веришь?
— Нет… Да… Не знаю. Может быть, они правы, когда говорят, что это только интернирование, к тому же в хороших условиях. Они сказали, что англичан интернировали в одном поместье, там они живут очень свободно, могут гулять в парке и быть вместе со своими семьями. Они сказали, что в подобных условиях будут находиться и интернированные коммунисты.
— Они не спросили, знаешь ли ты, где Оскар?
— Нет. Не спросили. Тюгесен только посоветовал, чтобы при свидании я сказала мужу, что будет лучше для нас всех, если он сам придет в полицию. «Если немцы возьмутся за дело, то на карту будет поставлена голова вашего мужа!» — сказал Тюгесен.
— Вот хитрые бестии! — возмутилась Маргрета.
— Не знаю. Они были очень милы и подружились с Вилли. Ты бы видела, как один из них ползал по полу и возился с зеленым автомобильчиком Вилли. Это был Хансен. Он смеялся так заразительно. И Вилли смеялся. Какая же тут хитрость? Он обязательно хотел узнать, когда у Вилли день рождения. Тюгесену пришлось ему напомнить, что нельзя же играть целый день. «Он с ума сходит по детям», — сказал Тюгесен.
— Хотелось бы мне знать, почему они так назойливы, — сказала Маргрета. — Тут что-то неладно. Они приезжают из Копенгагена и терпят столько беспокойств из-за Оскара!
Йоханна бросила на нее быстрый взгляд.
— А почему им не терпеть беспокойства из-за Оскара? Разве он хуже Мартина?
— Я хотела только сказать, что огромный аппарат приведен в движение из-за одного человека.
— Может быть, потому, что Оскар был в Испании? — предположила Йоханна. — Они, наверно, тогда еще взяли его на заметку.
— Странными вещами занимается полиция. Живешь и не подозреваешь обо всем этом. Как будто за всем, что ты видишь, скрывается какой-то другой, тайный мир.
— Это ужасно, — согласилась Йоханна. — Отвратительно, что происходят какие-то вещи, о которых ты ничего не знаешь.
— Я думаю сейчас о Полицейском управлении в Копенгагене! Огромное, мрачное учреждение. Там можно заблудиться. Разные коридоры, пишущие машинки, бумаги! Люди сидят там и заносят в книги все, что мы делаем. Это, наверно, стоит больших денег!
— Наверно.
— На это деньги есть. А для тех, против кого направлен весь этот аппарат, нет ничего!
— Ты не сказала, что было в комиссии по социальным делам? — спросила Йоханна. — Что сказал Расмус?
— Отказал. «Подобная помощь не входит в сферу деятельности комиссии», — сказал он. Ты себе представить не можешь, какой он мерзавец! «Вы сами должны подумать о себе! А вы приходите и просите помощи! Вы должны были знать, на что идете!» И стал говорить о покушении во Фредериксхавне, подлец! А потом спросил: «Неужели вам приятно приходить сюда и просить о помощи». А еще, знаешь, что он сказал? Он сказал, что если мы не можем содержать своих детей, то о них позаботится организация по охране детей!
— Какая же он дрянь! А что ты ему ответила?
— Я только старалась не зареветь. Я была так зла. А ты знаешь, когда злишься, не находишь нужных слов. Я сожалею, что не сдержалась. Я сказала, что он — дерьмо.
— Он и есть дерьмо!
55
— Мужа нет дома, — сказала фру Эневольдсен двум полицейским, — Сюда нельзя.
Но сержант Тюгесен уже занес ногу за порог. Странный запах шел из дома. Оба сыщика повели носом, они привыкли ко всяким запахам, но запах жженого желтоглава был им незнаком.
— Мы не хотим ничего плохого вашему мужу, фру. Не волнуйтесь, — сказал сержант Хансен. — У вашего мужа совесть, несомненно, чиста. Мы хотим только поговорить с вами и немного осмотреть дом.
— Вы не смеете осматривать дом! — крикнула фру Эневольдсен и попыталась вытолкнуть Тюгесена.
— Мы вынуждены это сделать. Будьте благоразумны, фру!
— А ордер у вас есть? Вы не имеете права производить обыск без ордера!
— Нет. Но мы хотим только заглянуть в квартиру и задать вам несколько вопросов.
Фру Эневольдсен загородила им путь и позвала собаку:
— Проп! Бери его, Проп!
Проп медленно и важно вышел из комнаты.
— Ату его!
Маленький толстый фокстерьер благожелательно посмотрел на сыщика. Обрубок хвоста завертелся от восторга. Потом пес лег на сипну перед Хансеном и поднял лапки. И Хансен, друг детей и друг животных, присел на корточки и пощекотал ему живот.
