уполномоченный, стремясь максимально сузить базу маневрирования епископа, составлял «дела» то на одного, то на другого неугодного ему священника и требовал, чтобы архиерей увольнял их, а милиция удаляла их за пределы области. Владыка Лука до последней возможности защищал достойных пастырей. Но… силы были явно неравными!
В борьбе за закрытие храмов уполномоченный и местная власть выработали, как им казалось, убийственный метод – фабрикация протоколов об аварийном состоянии церковных зданий, что не позволяло их дальнейшую эксплуатацию. Так, особенно нагло и нахраписто действовали власти в 1955 году в Евпатории. Посланная уполномоченным бригада рабочих раскопала фундамент Никольского собора чуть ли не до основания и заявила, что нашла какое-то неисправимое повреждение, а потому храм должен быть закрыт и снесен!
Может, суть конфликта была не столько в соборном здании как таковом, сколько в том, что он нес на себе память Николая «Кровавого», который 16 мая 1916 года был здесь вместе с августейшим семейством? Или в том, что он был точной копией собора Святой Софии в Константинополе, где когда-то и родилась мысль о крещении Руси?
Святитель Лука чрезвычайно любил этот светлый и красивый, огромный и вместе с тем уютный храм. Не однажды проводил здесь службы. И вот теперь его не должно быть? Стерпеть такое владыка не мог. Он стал протестовать перед властями и уполномоченным, телеграфировал в патриархию. В конце концов, приехали два инженера, обследовали собор, составили новый акт: фундамент совершенно цел и надежен.
Однако уполномоченный был непреклонен: собор закрыли, купола спешно снесли… Все приготовились к худшему – неминуемому сносу. Но в «непригодное» здание, откуда выгнали верующих… вдруг беспрепятственно вселились конторы и склады, учреждения и заведения; они будут находиться там на протяжении десятков лет!
Еще одним любимым методом властей по закрытию храмов стало предъявление церковному совету завышенных сумм на проведение якобы необходимого ремонта. Если верующие отказывались, ссылаясь на отсутствие средств, ставился вопрос о снятии общества с регистрации и закрытии храма. Так, к примеру, хотели в 1959 году закрыть Захариево-Елизаветинский храм в поселке Черноморское. Одновременно психологически обрабатывали членов «двадцатки», обслуживающий персонал церкви, заставляя одних выйти из состава, а других уволиться.
Действия крымского уполномоченного находили полную поддержку Совета и его центрального аппарата. Об этом свидетельствуют протоколы заседаний Совета, на которых заслушивался отчет крымского уполномоченного о своей деятельности. По пустякам ему пеняли. Например, указывали на недостаточность информации о деятельности церковных общин и духовенства по укреплению влияния на верующих, которая и должна, прежде всего, интересовать уполномоченного. Даже делали вывод, что вдумчивый подход к оценке религиозной ситуации в области подменяется «поверхностным гастролерским способом изучения церковных общин». Но в главном – закрытии церквей, сокращении числа духовенства, служб и треб в храмах, контроле за правящим епископом и его проповеднической деятельностью – похваливали и поддерживали.
Клир и паства Крымской епархии
Положение духовенства в крымских храмах было тягостным и малоприемлемым для жизни. Священники служили либо вовсе без зарплаты, либо получали так мало, что даже без семьи было трудно существовать. Жить им было негде; ютились, где придется. Немалое число священников были неграмотными, невежественными. Случалось, пили и курили, да и словцо могли невоздержанное отпустить…
Правящему архиерею приходилось применять по отношению к духовенству весь арсенал «административно-воспитательно-назидательных» мер. Тех, кто имел те или иные канонические нарушения, коснулись меры запрещения в священнослужении, вплоть до снятия сана. Показательна строгость архиепископа Луки в отношении ренегатов из числа духовенства, поставивших свое личное благополучие выше церковного служения. Один из таких священников города Керчи, некто Г. (1918 года рождения), сообщая о своем уходе из церкви, писал в адрес местных властей и редакции газеты: «За истекший срок службы я убедился в пошлости, лицемерии, жадности, зависти и гнусных сделках духовной касты, осознал свои ошибки церковного служения и решил порвать навсегда всякие связи и отношения с духовным миром, поэтому прошу советскую общественность простить меня за то, что был священником, и принять в свою среду». А буквально спустя несколько дней стал вдруг направлять телеграммы в епархиальное управление с просьбой о прощении и «возвращении» в церковь! Но пути назад не было. За предательство надо платить!
Владыка стремился пресечь небрежное отношение к пастырским обязанностям, в том числе допуск до причастия лиц, совершивших различного рода грехи и проступки, проведение общей исповеди, стрижение бороды и волос, требовал ношения везде должной священнической одежды. Архиерей не останавливался и перед наказаниями в виде различного рода епитимий. Некоторые из наказанных пытались уклониться от исполнения требований архиерея, но владыка оставался непреклонным.
Состав духовенства не позволял правящему архиерею даже и надеяться на то, что оно способно вести хоть какую-либо миссионерскую деятельность. Как писал Лука в докладе в Московскую патриархию: «В епархии только 16 священников с полным семинарским образованием, и из них 10 в возрасте 69–83 лет. Такие старцы вряд ли много помнят из курса семинарских наук и по возрасту мало способны к миссионерской деятельности. Нет ни одного священника с академическим образованием. И те, единичные священники, которые могли бы проводить хотя бы небольшую миссионерскую деятельность, бессильны ввиду почти полного отсутствия в Крымской епархии литературы о расколе и сектантстве. Некому слушать проведи против сектантства, так как народ почти не посещает сельских церквей. Собеседования с сектантами, которые я считаю вообще малополезными, невозможны при существующих политических условиях».
Поиск Лукой отвечающих его высоким требованиям священников кажется в этой ситуации вполне логичным. Правда, с точки зрения уполномоченного ситуация выглядела по-иному. В информационном докладе в Совет от 2 апреля 1948 года он писал: «Из одиннадцати священников, посвященных в сан после 1945 г. десять посвящены архиепископом Лукой. Двадцать священников подвергались в свое время репрессиям или были судимы. Отношение архиепископа Луки к этой категории священников и посвященным им лично более благожелательное: представляет им лучшие приходы, не подвергает их частым переброскам из одного прихода в другой. Особенно это заметно по отношению к подвергавшимся репрессиям, как “страдавшим за православную веру”».
Как мог, Лука стремился организовать хотя бы краткосрочные курсы для подготовки церковных кадров и уже действующих, и из числа желающих посвятить себя церковному делу. Приходилось преодолевать не только давление местных властей, но и многие организационные и бытовые трудности: негде было разместить учащихся, нечем кормить, да и подчас некому было учить. Нередко конфликты, возникавшие в связи с этим, доходили до Москвы. Оттуда приходили иногда неожиданные ответы. К примеру, Карпов в ответ на жалобу Луки о запрете курсов для псаломщиков писал в Крым: «Не препятствуйте Луке в подготовке им псаломщиков».
Характеризуя деятельность Луки за период 1946–1949 годов, уполномоченный отмечает, что состав духовенства изменился на 80 процентов. Он пишет: «…Все эти годы количественный
