Одним из таких был Репа, получивший кликуху за постоянно желтоватый цвет лица. Когда-то он был карманником высочайшего класса, за что в ментовке ему сломали пальцы. Репа пользовался заслуженным авторитетом среди братвы, но сейчас он напоминал обычного быка и готов был предупредить любое желание пахана. Другого его кореша нарекли Лупатый за пучеглазые, словно у крупной жабы, глаза. Некогда Лупатый промышлял квартирными кражами и пользовался огромным уважением среди блатных, был в кодле Муллы, но потом неожиданно поменял «квалификацию» и стал держателем катрана. «Каталы» утверждали, что его катран был одним из самых надежных в Москве. Народ к нему захаживал денежный и серьезный. Вращаясь в среде шулеров, Лупатый не растерял былого авторитета, а, наоборот, умножил его. Трудно было понять, что же заставило такого уважаемого человека, как Лупатый, глядеть теперь Ореху в рот. Деньги? Но каждый из воров по-своему бессребреник, а если чем-то и дорожит, так несколькими глотками горячего чифиря. Возможно, Орех знал о нем нечто такое, что держало именитого вора на коротком поводке и заставляло его смотреть в рот смотрящему и послушно кивать на каждое его слово.
Любой из воров дорожил своей репутацией, как девица невинностью. Варяг вспомнил случай, когда один из блатных — крепкий вор, специализировавшийся на угонах «волжанок», — был осужден за распространение порнографии. Позорная статья мгновенно смыла его былой авторитет. И как он ни доказывал братве, что это все происки ментов, кодла в ответ только издевательски хохотала. Даже молодые быки тыкали ему в спину пальцами, словно самому презренному чернушнику…
Еще в ближайшем окружении Ореха числился молодой вор со звучным погонялом Распутин, отбывавший срок за «гоп-стоп». С печально известным старцем его роднили жгучие сатанинские глаза, а также то, что он мог ввести в грех целый женский монастырь во главе с игуменьей. Распутин был карающим мечом Ореха и в своем подчинении имел гвардию из нескольких десятков быков. Мишке достаточно было шепнуть ему о ненадежности кого-либо из зэков, и распутинская банда буквально рвала неблагонадежного на куски.
Блатные настороженно озирались. И хотя принадлежали они к одной братии, у которой был один отец — воровской закон и одна мать — тюрьма, но горький опыт пребывания на зоне Беспалого заставлял их относиться даже друг к другу с недоверием.
— Что будем делать, бродяги? — дружески поинтересовался Варяг, и взгляд его вновь остановился на Орехе.
Владислав сидел в окружении своих подпаханников, первым среди которых был Грош. Свое погоняло он получил за маленький рост. Этот недостаток сполна компенсировался его необыкновенной храбростью, подобная бывает только у отчаянных подростков. Грош был тем человеком, на которого Варяг мог положиться во всем. Он был дитя тюрьмы — в прямом и переносном смысле этого слова: мать — известная в Поволжье воровка Шурка — родила его в тюремном лазарете в надежде на амнистию. Зона как могла взрастила его. Здесь он с молоком матери впитал горький вкус неволи. Мать-тюрьма не пожелала отпускать его от себя надолго, даже когда он повзрослел. Гроша побаивались: понимали, что тюрьма для него действительно куда более родной дом, чем для любого из них.
Другим сотоварищем Владислава был блатной по кличке Маэстро. Свое погоняло вор оправдывал полностью: в юности он окончил музыкальное училище по классу баяна, но, кроме этого, еще играл на гитаре, виолончели и даже на скрипке. Он был мастером переделывать патриотические песни на свой лад, и даже марш «Прощание славянки» в его устах звучал как эротический шлягер. Родился он в интеллигентной семье: отец его был близок к кинематографическим кругам. Возможно, это обстоятельство позволило Маэстро сняться в четырех детских фильмах, в которых он предстал зрителям домашним мальчиком, влюбленным в аквариумных рыбок. Но через три года после того, как фильмы с его участием вышли на экраны, он был судим за хулиганство. Жизнь его отныне пошла не по пути тех пионеров, что ему довелось сыграть в детстве. В колонии он раскрутился и вместо положенных двух лет отсидел восемь.
Теперь это был авторитетный зэк, хорошо знающий законы зоны.
Третьим подпаханником в команде Варяга был блатной с развеселой озорной кличкой Балда. Веснушчатый, рыжий, с огромным курносым носом, он напоминал простодушного Иванушку-дурачка. Но каждый лох, покупавшийся на его простоватый вид, в дальнейшем испытывал жестокое разочарование. Балда славился тем, что мог оставить любого умника в дураках. В двух воровских зонах он был смотрящим, а в третьей сумел сучий порядок поменять на черный — воровской. В зону Беспалого он был отправлен на перевоспитание, и подполковник уже не раз грозился засадить Балду в сучий барак. Но тот был далеко не прост, о таких, как он, даже пресс-хата ломает клыки.
Варяг не случайно обратился к ворам старым почти забытым словом — «бродяги». Во все времена высшей добродетелью вора считалась не полная мошна, а тощий сидор, в котором, кроме колоды карт, находится разве что иголка с катушкой ниток. Воры всегда были бродягами, для них не существовало ни личной жизни, ни собственных интересов, и только благополучие братвы, ради которой они жили, составляло для них наивысшую ценность. Любая пересылка, любой следственный изолятор, даже суровая крытка являлись для них домом, потому что собственного жилья иметь они не могли.
Варяг не позабыл этого слова, но употреблял его очень редко. Оно было для него такой же святыней, как Тюрьма, порой оно способно было всколыхнуть все глубинное и сентиментальное, что таилось в каждом блатном. Это слово объединяло их в крепкий монолит, заставляло задуматься о воровском законе.
Орех пренебрежительно сощурился:
— Ты нас на понт не бери! Мы не для этого здесь скучковались. Я тебе откровенно, Варяг, скажу, что я устал от базара. На зоне должен быть только один хозяин! Мне не по нутру, когда братва в обход меня знается с тобой. Если так пойдет и дальше, то со мной перестанут считаться даже мужики. Не по нутру мне все это!.. Пускай братва нас рассудит, кто должен быть на зоне смотрящим.
— Вот метла метет! — усмехнулся Варяг. — Ты забыл еще добавить, что я все-таки смотрящий по России, можно сказать, посланец большого сходняка. Так что от моего личного решения зависит, быть ли тебе смотрящим вообще.
Орех невольно поежился. От взгляда Варяга веяло холодом, будто из распахнутого склепа. Такое же ледяное чувство опасности он испытал недавно в бане, когда Владислав напомнил ему об общаковских деньгах. Взгляд Варяга стал жестким, и у Ореха внутри все похолодело. Создавалось впечатление, что Варяг чего-то знал или, во всяком случае, о чем-то догадывался.
Орешин неплохо изучил породу таких людей: они способны расставаться вполне дружелюбно, чтобы потом без всякой спешки приодеть противника в деревянный бушлат. Такие, как Варяг, способны принести на его могилу букет алых роз. В его глазах можно будет рассмотреть даже грустинку, но все это будет не больше, чем притворная скорбь могильщика. Варяг представлял собой хорошо отлаженную машину, которая без сбоев работает на воровскую идею.
— Ты весомый блатарь, Варяг, — смягчил тон Орех. — Я уважаю твой статус смотрящего. В Австрии, вместе со многими, я голосовал за тебя как за смотрящего по России. Но нельзя же подменять понятия. Даже царь не правил в отдельности каждой деревней. Для этого у него имелись деревенские старосты. А ты собираешься влезать во все дела сразу. И потом, я хочу тебе заметить, что ты не только теснишь меня, но и расшатываешь мой авторитет. А вор обязан постоять за себя, невзирая на любые чины! Как я после всего этого буду толковать с братвой? Они меня просто уважать перестанут!
— Вон как ты все обштопал! Я смотрю, тебе очень нравится жить в сучьей зоне и быть при ней смотрящим! — угрюмо подал голос Грош. — Суки всегда обирали блатных и мужиков. Может, тебе от этого перепадает? Что скажешь, Орех?
Прозвучало серьезное обвинение, которое, конечно, не должно было оставаться незамеченным. После таких слов воров обычно ждало толковище, на котором виноватого спокойно и без лишней суеты определяли в жмурики.
— Ты чего керосин льешь?! — злобно огрызнулся Орех. — Фильтруй базар! Или ты от меня ответики ждешь? Хочешь, чтобы мы начали резать друг друга прямо на сходе?
— Спокойно, бродяги, — вмешался Варяг, строго посмотрев на своего дерзкого подпаханника. — Мы не дадим сукам повод для радости. Пусть они видят, что у нас все в порядке. А если и есть какие-то проблемы, то мы в состоянии разобраться с ними без лишней ругани.
Грош и прежде частенько бывал несдержанным, и это очень дорого обходилось ему: после последнего разговора он месяц отлеживался в больнице с отбитыми почками. А как-то раз его пырнули ножом в спину, и лагерный хирург с трудом вытащил его с того света. По существу, Грош оставался драчливым подростком, готовым броситься в бой за обидное прозвище.
