Джимми взглянул на часы на приборном щитке. Половина пятого. Он включил свет, вытащил из куртки записку и принялся изучать цифры и буквы. Когда без десяти семь появился паром, он знал уже все наизусть.
«Гольф» въехал на паром первым. Потом прибыли несколько датчан, работавших на острове, и два западногерманских автомобиля с отпускниками.
В отсеке для пассажиров пахло растворимым кофе. Джимми отказался от коричневой бурды. Он хотел позавтракать вместе с Уллой и стариком.
В ванной ее тоже не оказалось. Двадцать минут девятого. Может, они уже завтракают?
Он постучал к Книппелю.
Старик сидел на краешке кровати и пытался откашляться.
— Вы не знаете, где Улла? — выпалил Джимми.
Книппель приложил узловатый палец к губам и показал в угол за дверью.
— Может, все-таки закроешь дверь? — прокашлял он. — Сквозит.
Джимми стоял в нерешительности, держась за дверную ручку.
— С этой стороны, разумеется.
Негнущимися ногами Книппель пытался нащупать тапочки. Потом поднялся и скрылся в ванной. От шума воды Улла открыла глаза. Джимми нерешительно подошел к ней. Она вскочила, обняла его за плечи, притянула к себе.
— Где ты был всю ночь?
Джимми рассказал, что произошло.
— Почему же ты не позвонил?
— Я хотел сделать вам сюрприз.
— И тебе это удалось, — заметил Книппель, вышедший в халате из ванной.
Словно оправдываясь, Джимми достал записку из кармана и громко прочитал: Ng — HL, 372, 350 CЕ, поставлено новое правое крыло. 15.9.83. Мастерская Сёдерстрёма по обслуживанию машин фирмы «Мерседес», Тондерн, Дания.
После завтрака Книппель позвонил из автомата в уголовную полицию Бохума.
— Старшего комиссара Бринкмана нет в здании, — промурлыкала секретарша.
25
По вечерам газета всегда лежала на тумбочке пациента. Когда приносили ужин, газета отправлялась в корзину. Сестре Хильдегард нужно было место для подноса. К тому же это была социал-демократическая газета. Одни заголовки чего стоят.
Но в тот вечер именно броский заголовок спас газету от мусорной корзины.
«Полиция предупреждает: бракованные шприцы для инсулиновых инъекций» — это напечатано было на первой странице.
Она захватила газету в ординаторскую и там прочитала.
«Полиция предупредила вчера о неверно замаркированных шприцах для одноразовых инсулиновых инъекций. Медикаменты произведены были в Ирландии, предполагались поставки в Великобританию. Каким образом они оказались в Федеративной Республике, пока не выяснено.
На неверно замаркированных шприцах имеется этикетка: „пластиковая упаковка в — d., инсулин 2 мл, microfine“. При данных инъекциях возникает угроза жизни пациента в силу резкого снижения количества сахара в крови. В Лондоне двое больных уже умерли от сверхдозы инсулина. В Скотланд-Ярде придерживаются мнения, что в данном случае речь должна идти об особо коварных происках неизвестной террористической группировки».
Сестра Хильдегард отложила газету и прошла в процедурный кабинет. Шприцы с инсулином лежали в шкафу у окна. Она вытащила один. «Пластиковая упаковка в — d, инсулин 2 мл».
Это была явно не та партия. Отсутствовало обозначение «micro-fine».
Однако облегчения она не испытала. Слишком силен был в ней страх перед людьми, способными на такие вещи. И они еще считают себя католиками! Убийцы, подумала она, трусливые подлые убийцы, без всякого риска убивающие невинных. Кто знает, сколько уже людей на их совести? Двое больных в Англии, там это заметили. Но кому вот так сразу придет мысль о недостатке сахара в крови? Какой нормальный человек станет предполагать убийство, когда в реанимации умирает старик с поврежденным основанием черепа, пусть даже с отличными шансами выжить? Кто станет требовать вскрытия потому только, что старик перед смертью сильно вспотел? Она положила инсулиновый шприц на место и сдала дежурство ночной сестре.
— Скажите-ка, эти шприцы попали и к нам? — спросил доктор Бемер, когда утром она положила перед ним газету.
— Хвала господу, нет, господин доктор. Но мне не дает покоя другое.
Она высказала подозрение в обычной своей рассудительной манере, не преувеличивая и не впадая в панику.
Главный врач еще раз внимательно прочитал историю болезни пациента, доставленного тогда в результате несчастного случая. Он до сих пор не мог найти удовлетворительного объяснения его внезапной смерти.
— Что же нам делать, сестра?
Было всего две возможности: вернуть историю болезни в регистратуру и все забыть или позвонить в полицию. Он знал это так же хорошо, как она.
Теперь еще эта монахиня начала трепать ему нервы. Только этого недоставало. Сначала Руди с убийством этого престарелого спортсмена на мопеде, теперь вот сестра со своим террористским инсулином. Ну почему в его профессии он должен вечно сталкиваться с сумасшедшими?
Старший комиссар Бринкман тяжело поднимался по лестнице в мужское хирургическое отделение. Стараясь отдышаться, он медленно направился к кабинету главного врача. Вошел, не постучав, и плюхнулся на стул у письменного стола.
— Итак, я весь внимание.
Жестом ярмарочного боксера он выставил напоказ часы марки «Тимекс» и принялся внимательно изучать циферблат.
— Я хотел бы прежде всего поблагодарить вас за то, что сумели найти для нас время, вы ведь так заняты, — начал доктор. — Сестра Хильдегард сообщила вам по телефону о бракованных инсулиновых шприцах разового пользования, так ведь?
Бринкман кивнул.
Он достал из пальто мятую пачку сигарет, выудил одну, закурил и, к ужасу сестры, попросил ее передать ему пепельницу.
— Эти шприцы, слава богу, у нас не обнаружены.
— Зачем тогда вы вызвали меня?
— Потому что возник новый момент, проливающий свет на смерть господина Штроткемпера. Мой первоначальный диагноз гласил: нарушение мозгового кровообращения. Однако ряд обстоятельств опровергает подобное предположение. Пульс оставался до последнего момента нормальным. Кровяное давление, температура, электролиты — все было в порядке за несколько часов до смерти. С другой стороны, во время агонии пациент сильно потел — симптом, вызываемый обычно недостатком сахара в крови.
— А почему?
— Вот тут и появляются инсулиновые шприцы. У диабетика повышенное содержание сахара в крови. Чтобы снизить его, ему вводят инсулин. Если мы введем инсулина слишком много, в крови возникает недостаток сахара, который, достигнув определенного уровня, может вызвать мгновенную смерть.
Бринкман удивленно поднял брови.
— Вы что же, ввели ему повышенную дозу?
Сестра Хильдегард, сидевшая до сих пор с каменным лицом на краешке топчана, кашлянула.
— Нет, Штроткемпер не получал инъекций инсулина. И перепутать ампулы мы тоже не могли.
— Откуда же тогда недостаток сахара в крови? — зацепился Бринкман.
Врач молчал.
— Можно предположить, что кто-то из посторонних сделал ему укол инсулина, — произнесла за него сестра.
— Можно предположить. Предположить можно многое. Подобные умозаключения меня не интересуют, — резко оборвал Бринкман. — Какая причина указана в свидетельстве о смерти?
— Нарушение мозгового кровообращения.
— Вот видите, доктор. И пока это имеет такой вид, у меня нет оснований начинать официальное расследование.
Он встал, швырнул окурок в раковину и вышел.
На улице накрапывал мелкий дождь. Бринкман добирался по бесконечной Хаттингерштрассе в полицайпрезидиум, проклиная вечно забитый машинами центр.
— Что тут у вас?
Фрау Шторх вздрогнула и подняла глаза от журнала.
— Ничего особенного, — сказала она, засовывая журнал в ящик стола. — Был всего один звонок. Должно быть, тот пожилой господин, что был у нас недавно. Он позвонит еще.
Вздохнув, Бринкман прошагал в свой кабинет. Ему пришлось основательно порыться в столе, пока он не разыскал тонкую папку. Не так уж много материалов собралось по этому делу. Донесение о несчастном случае из Дальхаузена, подробная расписка в приеме собственности на сохранность (в данном случае мопед), краткое донесение экспертизы по поводу мопеда, фотография в газете. Бринкман еще раз внимательно прочитал все это, но новых зацепок не нашел. Чего хотел от него старикан?
Он разыскал номер телефона Книппеля и позвонил. На шестом гудке, когда он собрался уже положить трубку, ответил женский голос.
— Бринкман из уголовной полиции Бохума, здравствуйте! Я хотел бы поговорить с господином Рудольфом Книппелем.
— К сожалению, отец уехал на несколько дней.
— Но он звонил мне сегодня утром.
— Должно быть, оттуда.
— А вы знаете, где он сейчас?
