государственной работы», а это означает, считает автор «Письма», что, отдавая «все для фронта, мы ослабляем просвещение, питание, обеспечение самым необходимым рабочих и работниц. Все это понятно. Но есть люди, которые пользуются этими приоритетами в личных целях. Нужно не только учитывать, что все, что мы получаем в армии, – это за счет народа, но и в самих войсках нужно больше равенства». Далее Троцкий пишет:
«Что первая пара сапог и первая шинель должны быть отданы командиру, это поймет всякий солдат… Но когда автомобиль служит для веселых прогулок на глазах усталых красноармейцев или когда командиры одеваются с кричащим щегольством на виду у полураздетых бойцов, – такого рода факты не могут не вызывать раздражения и ропота со стороны красноармейцев. Привилегия сама по себе в известных случаях является – повторяем – неизбежным, пока что неустранимым злом. Явное излишество в привилегии представляет уже не зло, а преступление… Особенно деморализующий и разлагающий армию характер имеет пользование преимуществами, связанное с нарушением существующих правил, декретов и приказов. Сюда относятся прежде всего и главным образом пирушки с выпивками, с участием женщин и проч., и проч.». Затем Троцкий отмечает, что «покорный и безропотный солдат» – не самый лучший. А сметливый, наблюдающий и критикующий – это лучший солдат, который видит, что первенство, основанное на незаконных привилегиях, подтачивает боевую мощь Красной армии{407}. Троцкий формулирует целый перечень требований к военным советам фронтов и армий, выполнение которых должно привести к социальной справедливости – важному условию не только боеспособности армии, но и жизнеспособности молодого государства.
По настоянию Троцкого еще в сентябре 1918 года заместителем наркомвоена и заместителем Председателя Реввоенсовета был назначен бывший член коллегии первого Военного комиссариата, созданного в 1917 году, – Эфраим Маркович Склянский. Молодой военврач, примкнувший еще в 1913 году к большевикам, дилетантски, как и сам Троцкий, разбирался в вопросах стратегии и оперативного искусства. Но он подкупал Троцкого огромной энергией, исполнительностью, организованностью и распорядительностью. По сути, Склянский был образцовым порученцем. Троцкий из своего поезда передавал по прямому проводу, телеграфом, подчас даже по радио указания, распоряжения, соображения Склянскому, которые тот доводил до исполнителей. Иногда эти указания Склянский облекал в форму приказов и директив, часто являлся связующим звеном между Троцким и политическими, партийными, хозяйственными органами Республики. Вот, например, указания, которые Троцкий передавал Склянскому во время остановок своего поезда в Харькове и Лисках в мае 1919 года:
– Если Окулов не нужен на Украине, предлагаю немедленно отправить его на Запфронт, с тем чтобы он вошел в состав Реввоенсовета и со своей комиссией занялся объездом фронта и упорядочением частей.
– Мобилизованных Новгородской и Псковской губерний можно передать Запфронту, но не Зиновьеву…
– Высказался бы против назначения Уншлихта, опасаясь, что это будет понято как понижение. Если он будет согласен, не возражаю против его назначения…
– 16 мая на станции Насвятевич Екатерининской ж. д. произошло крушение первого моего поезда. Жертв не было. Необходима радикальная инспекция путей.
– Улажен ли вопрос о снабжении Царицынской армии горючим.
– Необходимо создать возможность применения удушливых газов. Нужно найти ответственное лицо для руководства соответственными работами.
– Готов ли, наконец, мой вагон. Дальнейшее существование в этом вагоне невозможно, так как он помимо всего прочего протекает…{408} и т. д. и т. п.
Ежедневно подобных распоряжений и указаний Троцкий передавал Склянскому десятки. Тот, получив распоряжения Предреввоенсовета, обычно передавал ему оперативную сводку Полевого штаба РВСР, а затем отвечал на поставленные ранее вопросы, информировал наркома о том, как видятся в Москве текущие военные события. Вот, например, что Склянский докладывал Троцкому 19 мая 1919 года:
«Сталин сообщил: фронт приводится в порядок, посланы 3 карательные роты в Лугу, Гатчину и Красное Село; мобилизованы все передовые силы и посланы на линию фронта. Зиновьев выезжает в Лугу, Сталин в Старую Русу, рассеянная шестая дивизия перехвачена и приводится в порядок, начдив, проявивший трусость и растерянность, смещен. Необходима кавалерия. О флоте Сталин дает хороший отзыв. Семашко отстранен. В Реввоенсовет Запфронта назначен Шатов. Назначенные подкрепления подгоняются всемерно. По мнению Сталина, необходим новый комфронт…»{409}
Троцкий читал бесконечные доклады, шифротелеграммы, принимал множество людей, проводил летучие совещания и почти каждый день выступал, выступал… Конечно, такая бурная деятельность требовала огромной энергии. Думается, что некоторые вопросы Троцкий решал слишком быстро, не успев их глубоко продумать, иные – слишком самоуверенно, ибо он не был профессиональным военным. Но все вопросы Предреввоенсовета решал, руководствуясь одним критерием: работает ли на революцию тот или иной шаг, та или иная мера… В нем самым причудливым образом сочетались революционный идеализм и прагматизм. Он выступал даже за применение удушливых газов, если это продвинет дело революции вперед. Мне однажды пришла мысль: доживи Троцкий до времени, когда появилась атомная бомба, и окажись она у него в руках, использовал бы он ее во имя «мировой революции»? Я понимаю некорректность этого риторического, но страшного по существу вопроса. И все же? Подумав и сопоставив все, что знаю о Троцком, я пришел к выводу: да, этот певец, архитектор, апологет, теоретик, демон, наконец, идол революции, видимо, не остановился бы перед применением самого страшного оружия во имя достижения политической цели, в которую он верил всем сердцем до своего последнего вздоха. Однако от мысли о том, что Троцкий и его единомышленники стали добровольными заложниками ложно понятого идеала, становится страшно. Во имя идеи эти люди считали возможным поступаться правдой, лицемерить. В январе 1920 года Троцкий получает телеграмму от Махно, в которой тот обосновывает свой отказ отправиться на Польский фронт. Троцкий, продолжая еще «мирные» переговоры с лидером украинских анархистов, связывается одновременно с членом Реввоенсовета Южного фронта Сталиным:
«…Полагаете ли вы возможным немедленно приступить к окружению и полной ликвидации Махно? Вероятно, возможно разрушить его артбазу, направив туда под видом анархистов совершенно надежную публику. Так как меры охранения у махновцев почти совершенно не принимаются, то уничтожить его запасы патронов, вероятно, возможно…»{410}
Сталин тут же ответил: «Окружение Махно, начатое несколько дней назад, закончится 9-го. Приказ о выступлении против поляков был дан намеренно, чтобы получить лишний материал против Махно…»{411} Пока Махно – еще союзник, но меры уже принимаются. Революция, замешенная на крови и насилии, с неизбежностью смещает все нравственные ориентиры, а политический обман и коварство может выдать за военную хитрость.
Вероятно, я отвлекся, но, чтобы понять, в чем загадка популярности Троцкого, нужно иметь в виду, что этот человек умел сжигать себя во имя идеи. Как, впрочем, и пользоваться благами жизни. Но люди, масса, видели первое: его динамизм, решительность, вечное движение, страстные выступления, бескомпромиссность. Многих подкупали его неординарные действия, нешаблонные решения. Например, когда петля фронтов вокруг шеи Советской Республики стала затягиваться все туже, увеличилось число просьб мобилизованных специалистов, инструкторов вернуть их к прежнему месту работы, так как учреждение, завод, контора без них якобы «придут в упадок». Троцкому надоело без конца отказывать всем этим многочисленным ходатайствам, и в конце июня 1919 года он подписал приказ № 118, где, в частности, говорилось: «…предупреждаю, чтобы никто ко мне с подобными ходатайствами впредь не обращался, – иначе буду имена ходатайствующих опубликовывать во всеобщее сведение, как имена граждан, стремящихся легальным путем превратиться в дезертиров»{412}. Прошения сразу прекратились.
В годы Гражданской войны его авторитет в армии, партии и стране стал огромным. О нем говорили, спорили, много писали. Вот, например, что говорилось о Троцком в регулярной рубрике «Вожди революции» красноармейской газеты «Красный штык» политотдела 7-й армии: «В течение короткого времени ему удалось совершить почти чудо: создать прекрасную армию и повести ее к победам. Сам Троцкий всегда на фронте, самом настоящем фронте, где сражается грудь с грудью, где шальные пули не разбирают, кто рядовой красноармеец, кто командир, кто комиссар. Вагон, в котором он живет, и пароход, на котором он жил, нередко обстреливались артиллерийским и пулеметным огнем. Но Троцкий как-то не замечает эти неудобства. Под огнем неприятеля он, как и во время революции, продолжает работать, работать, работать… Когда Троцкий отдыхает – никому не известно…»{413}
Что Троцкий
