— К тому же, — продолжила она, — секс с этими двумя, наверное, бьет все рекорды. — Думаю, на моем лице что-то мелькнуло, потому что она поморщилась, отгоняя нежелательный образ. — Не отвечай. Сама я после развода застряла посреди пустыни.
— Очень жаль.
— Не стоит. И вообще, разговор не обо мне.
Я кивнула:
— Хорошо.
Она несколько секунд разглядывала символы Конфедерации и Дипкорпуса на стене, словно предполагая найти там ответы.
— Ты была самым злым человеком, какого я встречала в жизни. Ты не желала быть чем-либо, кроме суммы всех плохих качеств, которые тебе приписывали. Наверное, ты и сейчас не ангел… но они тебя успокоили. Здесь я отдаю им должное.
— Скажи им об этом.
— Сказала бы, если бы это было равносильно моему одобрению. Но отдать все, что ты есть, некоей композитной личности, которая пока даже не существует… Откуда, черт побери, у тебя такое желание?
— Я же сказала: любовь.
— Любовь-морковь… Чушь собачья! — рявкнула она, причем намного злее, чем я от нее ожидала. — Мои родители разошлись, когда мне исполнилось шесть лет. Я пережила два ужасных брака. Я понимаю, что впустить партнера в свою жизнь означает пожертвовать частью личной автономии. Но еще я знаю, что любой, кто просит отказаться от всего, кем ты был, совершенно точно не действует в рамках «здоровых отношений».
Я с жалостью покачала головой:
— На самом деле ни от чего отказываться не надо, Лайра.
— Да ну? — Она скрестила руки на груди. — Тогда попробуй меня переубедить.
— Это эволюционный переход на следующую стадию. Сохранение всего, чем я была, и добавление к этому всего, чем были они. Способность видеть все, что видят они, ощущать то, что ощущают они, делить с ними сокровенные тайны и приглашать их поступить так же со мной. Это память обо всем, что было в их жизнях, и позволение для них вспомнить то, что помню я. Это превращение в новую личность, которая есть не только сумма всех нас, но и превосходит эту сумму.
— Ух ты! — Руки Лайры остались скрещенными, но теперь она приподняла бровь в знак молчаливого недоверия. Она всегда так делала, когда слышала чепуху. — Очень жаль, что после завершения уже не останется личности, которая называет себя Андреа Корт.
— Однако эта личность сохранит в себе все, чем была Андреа Корт… Такое трудно понять, но это как две речушки, которые сливаются, чтобы стать полноводной рекой. Вся вода до точки слияния так и остается частью целого, и при желании можно изучить каждый листочек, что плавает на поверхности, и понять, какая из рек его принесла. Сама вода запоминает, какой она была до слияния.
— Просто она уже не будет Андреа Корт.
Мне с трудом верилось, что до Лайры настолько трудно доходят очевидные вещи.
— Не будет, но и Порриньяров тоже потом не будет. Получится…
— Нечто большее и лучшее. Да-да, я не идиотка. Я уже наслушалась твоей бредятины. Более чем достаточно. И думаю, предостаточно от той сволочи, что была Гарриманом. Но ты кое о чем забываешь. Я знаю личность, которая считает себя Андреа Корт. Я жила вместе с личностью, которая считает себя Андреа Корт. Я старалась изо всех сил, чтобы личность, которая считает себя Андреа Корт, раскрылась передо мной. Но в конце концов мне пришлось смириться с тем, что, нравится мне это или нет, быть настороженной, злой, подозрительной и трудной — это все, что делает Андреа Корт той, какая она есть.
Я недоверчиво покачала головой:
— Ты же сказала, что рада за меня, но не хочешь, чтобы я изменилась…
— Хватит нести эту сопливую чушь!
Ее слова ошеломили меня. Она понизила голос и заговорила с еще большей страстностью:
— Конечно, я хочу, чтобы ты изменилась. Два года я из кожи вон лезла, стараясь помочь тебе отыскать собственный путь к переменам. Но я хочу, чтобы ты изменилась, не отказываясь от того, кто ты есть. И то, что ты есть, всегда означало вызов тому, кто ты есть. Поэтому, как только ты — из всех, кого я знаю, — начала говорить об отказе от своей идентичности, словно это костюм, который больше не сидит по фигуре, я принялась искать нечто иное. То, что могло оказаться чуть ближе к тому, что искали наши обвиняемые. А ты, возможно, не в состоянии признать сама.
Мое спокойствие исчезло. С колотящимся сердцем я придала голосу холодок и осведомилась:
— Так почему бы тебе не сказать, что это такое?
И Бенгид ответила, с преувеличенной четкостью выговаривая каждый слог так, словно он был бомбой, готовой взорваться, если с ней обращаться неосторожно:
— У-бе-жи-ще.
Возмутительно! Я резко встала, готовая прихлопнуть ее опровержением, которое превратит это дурацкое обвинение в чепуху. Она не дала мне произнести и звука:
— Да, это и есть правда, не так ли? Все ужасные преступления, в которых тебя обвиняли, все тяжелые воспоминания, от которых ты всю жизнь убегаешь… их всегда оказывалось больше, чем ты могла вынести. Разве не так, Андреа? А теперь ты можешь стать частью этой магической новой личности… Как ты прежде это формулировала? Ах, да: «бремя, слишком тяжелое для одного».
Я пронзила ее взглядом, близким к ненависти:
— Да как ты посмела? Что дает тебе право?..
Она встала настолько резко, что ее кресло откатилось назад и ударилось в стену:
— Я оплатила входной билет, Андреа!
Я отпрянула, лишившись дара речи. И она обрушила на меня всю силу своего гнева:
— Два года я жила с твоим мрачным настроением, твоим стыдом, ненавистью к себе, отвержением любого, кто пытался приблизиться к тебе. И когда ты впорхнула на этот корабль, улыбаясь подобно юной дурочке в первом приступе щенячьей любви, сообщив, что хочешь изменить самое себя, — знаешь, что мне это больше всего напомнило? Как мне однажды сказал друг-терапевт: если некто, всю жизнь проявлявший склонность к самоубийству, неожиданно становится улыбчивым, спокойным и счастливым, то объяснить это можно не только тем, что этот некто вдруг справился со всеми своими проблемами. Ответом может стать и то, что он наконец-то решился покончить с ними раз и навсегда.
Гнев еще не покинул меня, сердце колотилось как сумасшедшее, а пот на лбу все еще жег кожу. Но ее слова меня поразили.
— По-твоему, это самоубийство?
— Нет. Я думаю, что часть тебя хочет, чтобы это стало самоубийством.
— Это не так. Клянусь, я в этом уверена! Я люблю их.
— Это я вижу.
— И они любят меня!
— Знаешь, Андреа… если честно, это я тоже ощутила. — Бенгид подошла к двери конференц-зала. Когда дверь скользнула в сторону, впустив более яркий свет из коридора, она повернулась ко мне и простояла так несколько секунд, решая, сказать ли что-то еще. И произнесла, прежде чем выйти: — Но, понимаешь… если их версия любви действительно требует, чтобы тебе как личности пришел конец… может быть, следует задуматься о том, что они могут оказаться не единственными, кому ты небезразлична. Для всех, кроме них, подвести черту под своей личностью — серьезная глупость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
