хорошо, сколько у меня есть времени для изготовления заказа? И как вы намерены расплачиваться?
— Что касается времени, то его очень мало. Было бы хорошо уложиться в недели полторы, от силы две. Я хочу сказать, самое позднее через пятнадцать дней коллекция должна быть в Париже.
Грек поднимает руки ладонями вверх и явно намеревается выразить свое негодование по поводу этих требований. Но он еще не все знает о моих намерениях, поэтому возмущаться рано.
— Подождите негодовать. Мои условия еще хуже, чем вы можете предположить. Сейчас я готов оплатить только расходы на изготовление работ, и лишь по завершении всей операции вы получите остальное.
Moi'i собеседник задумчиво говорит:
— Это неслыханно и совершенно неприемлемо.
Однако выражение его лица свидельствует как раз об обратном. Оно означает, что мое предложение в принципе может обсуждаться, хотя и в ходе трудных торгов.
— Я понимаю ваше недовольство, но ничего не могу поделать — у меня нет денег.
— Вы не учитываете некоторые вещи. Наши художники пишут совершенно в другой манере.
— Я знаю не так мало, как вы думаете. Действительно, то что, продается в магазинах для туристов, выглядит угнетающе. Однако у вас есть хорошие профессионалы. До встречи с вами я походил по улицам вокруг Акрополя и посмотрел выставленные на улицах работы. Эти ребята могут почти все. И уж точно делать копии.
Мой собеседник не сдается.
— Есть еще проблема получения соответствующих материалов. Нужны старые холсты, бумага и так далее. Все это требует средств и времени.
— Это технические детали, которые я, увы, не могу решить за вас. Нам сейчас нужно достичь принципиальной договоренности.
Янакис печально вздыхает.
— Вы выставляете очень тяжелые условия. Кроме того, есть еще проблема доставки работ до места. Это будет стоить тысяч пятнадцать-двадцать долларов. Я считаю доставку в центр Западной Европы.
— Доставку мы оплатим.
— Хорошо, что хоть так. Что вы можете сказать об общей сумме, которую вы предполагаете мне выплатить?
— Давайте посчитаем вместе. Я думаю, что общая номинальная стоимость коллекции, о которой идет речь, составляет около семи-восьми миллионов долларов. Чтобы быстро продать ее и оставить покупателю надежду на прибыль в случае перепродажи, нужно отдавать это собрание, скажем, миллиона за четыре-четыре с половиной. Ровно треть — ваша.
— Половина.
Жители древней Лаконики вряд ли смогли бы выразить мысль более сжато и ясно, чем мой собеседник. Впрочем, выставлять требования всегда легче, чем отклонять чрезмерные притязания. Поэтому мне приходится быть многословны Nt.
— Мне еще предстоит убедить своих партнеров, что вам следует отдать хотя бы двадцать пять. На большее они вряд ли пойдут, потому что картины все-таки не настоящие. Я преклоняюсь перед вашим знанием предмета и профессионализмом, но, согласитесь, главное — умение продать изготовленный продукт.
Янакис снова начинает тяжело вздыхать, но в конце концов мы достигаем договоренности почти по всем пунктам. Более того, Янакис соглашается доставить заказ в указанное место, с тем чтобы мне не пришлось ждать его исполнения в Греции.
Под конец я вдруг вспоминаю, что чуть не упустил важную деталь:
— Кстати, мне нужно будет взять с собой некоторые работы. Из тех, которые войдут в коллекцию. Причем десятка полтора. Хорошо бы из, них иметь четыре-пять настоящих работ. Конечно, недорогих. Можно графику, она будет стоить по полторы-две тысячи лист или даже меньше, и за них я вам заплачу.
Янакис с усмешкой кивает. Этому человеку не нужны дополнительные пояснения.
Мы отмечаем заключение сделки распитием еще одной бутылки красного греческого вина и договариваемся о встрече в офисе Янакиса через день. Нам еще предстоит обсудить конкретный перечень картин, которые должны войти в коллекцию. На этом моя задача в Греции будет выполнена.
* * *
Каждое утро в отеле «Маре Ностру» согрето предвкушением завтрака. Шведский стол здесь обилен, а обслуживание заставило бы прослезиться американского миллионера или английского аристократа. По крайней мере мне, шпиону средней руки, оно нравится.
В ресторане гостиницы я попал за стол с тремя соотечественницами лет по тридцать. Они работают в инофирме, и, бросив мужей с детьми в Москве, приехали сюда отдыхать. Все три, как специально подобраны — разной масти и цвета глаз. Распознав во мне земляка, они хором закричали:
— Ура! Теперь есть кому занимать лежаки на пляже, ходить за вином и ограждать от посягательств.
— Что, были посягательства?
На мой кислый вопрос последовал исполненный женской логики ответ:
— Не было. Но мало ли что.
Но посягательства стали неизбежны, так как именно с моим появлением барышни осмелели до нахальства. В первый же вечер они потребовали, чтобы я испросил для них разрешения сфотографироваться с мэтром ресторана. Мэтр Джордж действительно хорош — высоченный красавец в белом костюме, на него засматриваются все женщины. Некоторые даже уезжают с ним по вечерам в Афины.
Сегодня утром я встретил мэтра за воротами гостиницы, когда он запирал машину. Вчера еще мэтр приезжал на небольшом новеньком «фиате-пунто», а сегодня у него здоровенный старый «ауди-100», когда-то серебристый, а теперь похожий на местами проржавевшую железную щуку.
В конце завтрака Джордж подходит к нам и, изящно склонившись над столом, приглашает любых двух дам вечером на открытие сезона дискотек. Увы, только двух, больше билетов не смог достать.
Несмотря на работу в инофирме, знания английского у милых дам едва достигают уровня Джорджа, и беседа приобретает односторонний характер. Мэтр поясняет, что представление будет в ночном кабаре, которое находится на окраине Афин, километрах в тридцати от нашего отеля. К утру они вернутся обратно. При этих словах мэтр выразительно смотрит на меня — третью барышню он великодушно оставляет в виде отступного единственному в компании мужчине.
Из всего сказанного барышни поняли только то, что их вечером будут ждать в баре гостиницы. На какой предмет и в каком составе, они явно не уловили. Однако мои попытки вклиниться в разговор решительно пресекаются.
— Не лезь, не с тобой разговаривают! Видишь, нас приглашают.
— Куда приглашают, дуры несчастные?!
Однако несчастные дуры лишь трясут своими разноцветными головами, преданно глядя на обворожительного грека и повторяя «йес» — иностранное слово, которое у них получается наиболее отчетливо.
Наконец, мэтр, лучезарно улыбаясь, раскланивается, а барышни принимаются возбужденно обсуждать свои наряды на вечер. Когда первые восторги утихают, я осторожно встреваю в их трескотню:
— Девушки, не сочтите за бестактность: вы ясно поняли, куда вас зовут?
— Как куда? В бар и на танцы.
— Да, только плясать будете не вы, и не надейтесь — там уже есть свои танцовщицы. Этот обворожительный мужчина вместе со своим приятелем зовет вас в ночное кабаре в полусотне
