Пока они лавировали среди выведенных из строя кораблей, Агриппа заметил галеру, с которой вступил в бой в самом начале битвы. Ее команда предприняла героические усилия, чтобы перенести часть весел на другой борт и обеспечить потрепанному кораблю хоть какую-то подвижность. Агриппа увидел новые сигналы, появившиеся на его мачте, и огляделся, чтобы понять, много ли кораблей реагирует на них. Прошла вечность, прежде чем на них отозвались: он увидел, как флаги поднимаются на далеких галерах, и они начинают возвращаться.
Виспансий приказал поднять на мачте свои сигналы, чтобы перегруппировать флот, а потом ему осталось только ждать.
– Сейчас мы все и увидим, – мрачно изрек он, после чего поискал глазами ближайшую галеру, не поврежденную в бою, но с флагом римского флота и повысил голос: – Вон тот корабль. Не будем дожидаться, что они сами придут к нам.
Его люди устали – они гребли всю ночь, а потом сражались, – но Меценат увидел, с какой дикой радостью расчеты гарпаксов принялись свертывать в бухты веревки и заряжать катапульты. Они не собирались проигрывать это сражение, пройдя столь долгий путь.
Слепящая ярость начала захлестывать Ведия, когда он увидел, как вражеский флагман поднимает на мачте новые сигнальные флаги. Они ничего не значили даже для опытных легионных сигнальщиков, которые у него служили. Кем бы он ни был, думал Ведий, этот ублюдок обхитрил его. Летающие якоря легко и быстро уничтожали его галеры. Три перевернулись у него на глазах еще до того, как на нижней палубе навели какое-то подобие порядка.
Заместитель Секста содрогнулся, вспомнив, что представляла собой нижняя палуба. Он-то думал, что его желудок уже никогда не завяжется узлом. И убийство, и изнасилование он воспринимал с ледяным спокойствием. Но то, что он там увидел… Оторванные конечности, разбитые головы, истерзанные тела валялись повсюду, вперемешку с обломками весел. Таким стал результат столкновения с вражеским флагманом. Предводитель флота больше не хотел спускаться вниз, где воняло испражнениями, а кровь – в таком количестве Ведий ее никогда не видел – собиралась в лужи и вновь растекалась при покачивании галеры. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, ожидая удара тарана в борт, который послал бы его корабль на дно. Но при этом помощник Помпея не запаниковал, а его легионная команда работала дисциплинированно и в поте лица, делая все, что положено, выбрасывая трупы и конечности в воду, перенося часть уцелевших весел на другой борт. Конечно, нескольких воинов вырвало, но они лишь вытерли рты и продолжили работу. Менас делал все наравне с остальными, и Ведий проникся уважением к этому римскому офицеру. Он не чурался грязной работы, тоже выбрасывал трупы и обломки весел с нижней палубы и с головы до ног перемазался в крови, словно провел это утро на скотобойне.
Все это время Ведий мог лишь наблюдать за ходом сражения да подавать сигналы, чтобы удержать свой флот единым целым, в то время как враги рвали его на части. Все их галеры оказались вооруженными этими проклятыми стреляющими якорями, а когда корабли сближались, они расправлялись с легионерами Секста, как серп расправляется с пшеницей. Ведий видел, как четыре вражеских судна затонули под ударами таранов, и его люди радостными криками отмечали каждую такую победу, но он знал, что его потери гораздо больше. Даже теперь, когда его галера обрела подвижность, заместитель Помпея понимал, что основная часть флота, которым он командовал, пошла на дно, горит или беспомощно покачивается на волнах: весла его кораблей были сломаны, а палубы завалены трупами.
Сощурившись, он наблюдал, как вражеский флагман неспешно возвращается, как его нос разбрасывает в стороны обломки и трупы. У него на глазах галера изменила направление движения, прибавила скорости и, словно оса, атаковала корабль, который возвращался, выполняя его приказ. Ведий бессильно выругался. Половина гребцов погибла, и он не мог тягаться с врагом в скорости, не говоря уже о том, чтобы идти на таран. Впервые ему в голову пришла мысль, что надо собирать оставшиеся галеры и удирать с поля боя. Хотя бы для того, чтобы сообщить Сексту о новом оружии и тактике.
Но он медлил с этим приказом, так как сначала хотел увидеть, сколько его кораблей уцелело. Возможно, у него их оставалось еще гораздо больше, чем у врага, и тогда он мог обратить поражение в победу, хотя и дорогой ценой.
Галеры спешили к нему со всех сторон, отзываясь на поднятые на мачте сигнальные флаги. И с каждым вернувшимся судном отчаяние Ведия нарастало. Всем им досталось в бою. Он видел кровь и проломленные борта. Кое-где гребцы сидели чуть ли не в волнах. Многие галеры чудом держались на воде, и заместитель Секста сомневался, что им удастся доплыть до берега. Только три корабля не получили видимых повреждений, и их команды с ужасом смотрели на результаты сражения. Ведий покачал головой. Он знал, что эти люди не привыкли к поражениям, но это ничего не меняло. Маленький вражеский флот из сорока или пятидесяти галер разорвал их в клочья.
Двадцать девять судов добрались до Ведия, и к тому времени вражеский флагман взял на абордаж одно из них. Надежда на благополучный исход не покидала флотоводца, пока он не увидел черный дым, поднявшийся над атакованным судном. Флагман же поплыл дальше, выискивая новую цель. И он поднимал на мачте новые сигналы, смысл которых оставался для Ведия тайной. Однако он увидел, как подплывают другие вражеские корабли, выстраиваясь в боевом порядке за флагманом. Прикрывая глаза от ярких лучей, Ведий сосчитал их, и итог совершенно ему не понравился.
– Менас! Сосчитай их еще раз! Солнце слепит глаза! – приказал он.
Его помощник начал считать вслух, хотя вражеские галеры постоянно перемещались.
– Одна… две… двадцать три… двадцать пять… двадцать… восемь. Я думаю, все. Поднять сигнал «Атака»?
Ведий на мгновение закрыл глаза и потер их, прогоняя усталость. Он не мог сказать, что его жизнь была хорошей, но светлых дней в ней тоже хватало, это точно.
– Перестань мыслить как легионер, Менас. Самое время бежать, чтобы укрыться в бухтах, которые мы хорошо знаем, – принял он решение.
Его заместитель кивнул:
– Будет исполнено.
Он отдал приказ, и потрепанные галеры двинулись на юг, к Сицилии.
Меценат смотрел, как два флота вновь выстраиваются вокруг своих флагманов. Виспансий Агриппа уже знал, что они потеряли только двадцать галер, но и это воспринимал как неудачу. Его гарпаксы показали себя смертоносным орудием и доказали свою эффективность в бою, точно так же, как двойные абордажные вороны и замена гребцов на легионеров.
– Они отходят, – Меценат повернулся к стоящему рядом с ним другу. – Куда?
Агриппа смотрел на отступающий флот Секста Помпея.
– На юг… в той стороне – юг. – В его голосе не слышалось гордости. Молодой человек так устал, что едва мог говорить.
– Будешь преследовать? – спросил Цильний.
– Я должен. Нам надо в ту же сторону. Я не возражаю против того, чтобы потерять день и сжечь их всех. Уйти от нас они не смогут.
– Думаешь, тебе удастся сделать это снова, со второй половиной флота Секста Помпея? – спросил Меценат.
Агриппа огляделся. Десяток кораблей горел, и его галеры обходили их по широкой дуге, чтобы пожар не перекинулся на них. Другие вражеские корабли перевернулись, и спасти их не представлялось возможным. Но хватало и тех, которые просто покачивались на волнах, оставшись без управления с перебитой командой.
– Если мне дадут месяц на ремонт и подготовку новых команд для галер, которые мы не сожгли, то – да, Меценат, – ответил Виспансий. – Я думаю, мы сделаем это снова. Мы должны.
Глава 25
Марк Брут улыбался. Он обнаружил, что молодая жена принесла в его жизнь множество преимуществ. Это был стимул оставаться крепким и подтянутым, не сдаваясь возрасту. Кроме того, в Портии начисто отсутствовал цинизм, который с годами только накапливался в нем. Она часто и много смеялась, причем так заразительно, что и он не отставал от нее. И даже когда Брут просто думал о жене, его настроение, обыкновенно мрачное, сразу улучшалось.
– Ты надо мной смеешься, – Портия надула губки, зная, что мужу это нравится. Ночами, которые они проводили вместе, он иной раз нежно кусал нижнюю губу юной женщины, наслаждаясь ее полнотой.
– Я бы не посмел, – ответил Брут. – Я салютую твоему римскому духу, который и проявляется в желании заботиться о муже во время военной кампании. Но должен сказать, что я уже пробовал твою готовку, и это занятие лучше оставить слугам.
Женщина ахнула в притворной ярости и подняла котелок, словно хотела швырнуть им в супруга. Одета она была в наряд греческой крестьянки, то есть в простую белую тунику, перехваченную широким поясом, и темно-красный плащ. Когда она говорила, ей нравилось проводить руками по дорогой материи, которая буквально оживала и становилась ее частью, пребывая в постоянном движении. Брут с любовью смотрел на свою жену, которая стояла перед ним в украшенных драгоценными камнями сандалиях, стоивших дороже любого из крестьянских домов, мимо которых они проезжали каждый день. Ножки у нее были такие маленькие, и она так мило шевелила пальчиками… В темные волосы Портия вплела серебристые ленты, и эту моду уже начали копировать римские женщины из лагеря, одеваясь проще и не злоупотребляя косметикой – будто надеялись, что станут такими же красавицами, как супруга Марка.
